Александр Аксенин, 23 года

Я родился в Москве, ходил в обычную школу, сейчас учусь в Горном институте. Отец рассказал мне о Чернобыле, когда мне было семь лет.  

Некоторые дети чернобыльцев в школе стесняются своего происхождения, и я их понимаю. Однажды одноклассница назвала меня и моего отца мутантами. Это был единственный раз, когда я ударил девочку. Мне было очень неприятно. Сейчас я бы посмотрел на нее как на дурочку — и все.

Отец ездил на второй год ликвидации, когда радиационный фон уже был не таким сильным. Пробыл он там две недели, особо опасной работы не выполнял: в основном разгребал завалы после взрыва.

Несколько лет назад у отца был рак. То, что он был там не в первый, а во второй год, уберегло нас с братом от больших проблем со здоровьем. Я, например, стал мастером спорта по пауэрлифтингу. Хотя мама считает, что мы могли бы быть здоровее.  

У отца много льгот, а у нас их почти нет. Есть какие-то продуктовые посылки: раз в квартал от социального центра присылают консервы и конфеты. Мы не получали никаких пособий как дети ликвидаторов — только пригласительные на елку. Ну это не страшно, нам и так нормально.

Ольга Денисова, 18 лет

Я москвичка. Учусь в 11-м классе. Закончила музыкальную и художественную школу с красным дипломом. Хотела бы связать свое будущее с творчеством, но, скорее всего, это станет просто хобби, а заниматься буду педагогикой.

О чернобыльской трагедии я узнала совсем  ребенком — мне было пять или шесть лет. Услышала по радио на даче. О том, что папа принимал участие в ликвидации последствий аварии, я узнала спустя несколько лет. Мне просто стало интересно, почему я получаю льготы.

Я до сих пор иногда всерьез задумываюсь: а не скажется ли то, что отец был в Чернобыле, на моем здоровье? Вдруг возникнут какие-то проблемы? Сейчас, слава богу, все в порядке и у меня, и у папы.

Еще меня беспокоит отношение окружающих. Особенно я это чувствовала в средних классах, когда все вокруг шутили про чернобыльских мутантов. Теперь я никому, кроме близких друзей, не рассказываю историю своей семьи. Люди со смехом воспринимают то, что на самом деле большая трагедия. Подростки очень злые, и не хочется с ними связываться.

Государство недостаточно внимания уделяет чернобыльцам. Прежде всего не хватает информационной поддержки, чтобы о трагедии в Чернобыле и о подвиге ликвидаторов говорили так же, как о Великой Отечественной — соразмерно масштабу трагедии, конечно, но все же больше, чем сейчас, и в положительном ключе, чтобы у людей не осталось желания смеяться насчет «мутантов». Нужно научить людей правильно воспринимать те события.

Я бы хотела побывать в Припяти, это интересно. Не думаю, что люди, которые туда ездят, проявляют неуважение к жертвам трагедии. Гораздо более неуважительное отношение — это язвить на тему Чернобыля, очень смутно представляя, что это такое, где это и что там вообще случилось.

Не знаю, как буду рассказывать о трагедии своим детям. Надеюсь, что они будут гордиться моим отцом так же, как горжусь им я. Но сейчас меня больше беспокоит, будут ли они.

Анна Суроенкова, 15 лет

Не помню, как именно я узнала о Чернобыле. Это знание как будто появилось само собой — что-то слышала то тут, то там. Когда мне было 11 лет, нам в школе задали написать сочинение о техногенных катастрофах, и мама предложила написать о папе, который ликвидировал последствия аварии на Чернобыльской АЭС. Так я и узнала, что и мой папа был там: когда он служил в армии, его послали в Припять. Он поехал туда сразу после катастрофы, в самый неблагоприятный период, пробыл там довольно долго и получил сильную дозу радиации.

Когда я узнала об этом, у меня был шок. Стала его расспрашивать: страшно ли ему было, как он все это перенес? Я была маленькая и толком не понимала его рассказов. Сейчас я лучше все понимаю и горжусь им.

В том, что ты ребенок ликвидатора, нет ничего стыдного, хотя я знаю, что некоторые стесняются. Этим нужно гордиться! В школе все знают про моего папу. Когда я рассказала им, они были в шоке, как и я. Всем было интересно, расспрашивали меня. Когда у меня будут дети и внуки, я обязательно расскажу им про своего папу.

Сейчас многие ездят в Припять на экскурсии, но я бы не хотела — боюсь заболеть. Пока я здорова. Собираюсь учиться в колледже на организатора массовых мероприятий.

Сергей Ильин, 43 года

Я родился в Ленинграде, учился в школе, потом в Технологическом институте, но не закончил — ушел в армию, в войска КГБ.  

Когда произошла авария на Чернобыльской АЭС, мне было 13 лет. Помню, как отец уезжал в командировку на ликвидацию: наша семья отдыхала на турбазе под Ленинградом, и отца вызвали прямо оттуда. Он был физиком-ядерщиком, работал в Центральном научно-исследовательском институте робототехники и технической кибернетики, обслуживал роботов-разведчиков.

В то время я не очень понимал, что происходит, что такое радиация. Зато понял это спустя несколько лет: отец схватил большую дозу и много болел. Тем не менее он дожил до 70 лет, что для чернобыльца очень хорошо.

После Чернобыля отец просто вернулся и работал, как раньше. Моя жизнь тоже сильно не изменилась. Это сейчас говорят, что ликвидаторы — герои. А тогда не говорили.