Артем Оганов: Медведев еще в 2009 году высказал идею создания инновационного научного поселения; проект получил неофициальное название «Силиконовая долина». По замыслу там должны быть представлены все фундаментальные науки плюс центры по внедрению и коммерциализации научных разработок. Во вторник президент заявил, что в ближайшее время будет выбрана территория для начала строительства.

По-моему это хорошо, но это опасные игры. Тут либо выигрыш, либо такое поражение, что можно будет ставить крест на российской науке — в случае провала больше таких денег уже не дадут.

Российская наука умерла, и это, возможно, последний шанс. Самое время, чтобы «Сноб» подключился к этому проекту: у клуба есть авторитет, к нам прислушиваются, в клубе достаточно компетентных людей, мы неоднократно высказывались о том, что надо делать. Иначе построят очередную отмываловку для денег.

Илья Колмановский: А что заставляет думать, что есть хоть какой-то шанс на иной исход?

А.О.: Меня обнадеживает, что Медведев говорит: целью будет привлечение ученых из-за рубежа. Уже видно, что они слушают таких, как я, таких, как русскоязычные западные профессора, подписавшие письмо Медведеву, о котором я недавно говорил в этом блоге.

И.К.: Окей, купят сколько-то возвращенцев: почему это будет работать? У всех на слуху пример Константина Северинова из университета Ратгерса: ему подолгу не удавалось купить оборудование, его заставляли заново защищать диссертацию. Гнилая вся система — как можно в ней что-то создать? Почему в стране, где не работает ничего, должен заработать один из самых сложных механизмов, созданных современной культурой: механизм научной экспертизы?

А.О.: Можно в одночасье создать совершенно особую среду жизни для элитных ученых — и это легко. Многие вещи ведь делаются росчерком пера; это такой немного тоталитарный прием, но сейчас в российской науке его не хватает. Создать центр, который будет напрямую подчинен президенту — не министерству образования, не маразматической РАН. Создать на совершенно особых условиях, не привязывая к знанию русского языка, без бюрократии, на очень хорошие зарплаты — наймите 20 лауреатов Нобелевской премии, а не какого-то постдока-неудачника Васю Пупкина.

И.К.: Представим невероятное, что они согласятся и приедут. Нобелевские лауреаты тоже бывают разные и по-разному работают. Как президент будет осуществлять экспертизу?

А.О.: Сама сложится. Надо задать высокую планку и начать формировать традицию. Ученые этого уровня (нобелевцы и вообще из высшей лиги) принесут с собой свои законы, станут ядром экспертного сообщества. Ученый такого уровня имеет массу связей во всем мире. У них быстро появится несколько сотен учеников-россиян...

И.К.: То есть получается, что создать науку можно как хороший сорт пива — просто купить оборудование и элитные дрожжи? Культурный контекст неважен, нужно просто 100 миллионов долларов?

А.О.: Да, потому что они будут диктовать свои условия, если надо, смогут ногой открывать дверь к президенту. До сих пор вспоминают, как 300 лет назад в России жил великий математик Леонард Эйлер. Большевики после революции остались без науки, но быстро создали великолепное образование, пригласили специалистов из-за границы. Во многом подражать тому, что они делали в 20-е годы, стоит. Не всему у них можно учиться — но этому стоит.

И.К.: Артем, но тогда можно же за пару лет вылечить это развалившееся общество от всех проблем. Купить еще за 100 миллионов долларов 20 элитных судей и воссоздать судебную власть, 20 элитных полицейских — и воссоздать милицию.

А.О.: Один молодой лейтенант-итальянец подавал заявление в российскую армию — не взяли. Взяли французы, и он стал императором Франции.

И.К.: А стал бы он Наполеоном у нас? Контекст не важен, настолько важна личность?

А.О.: Чтобы окончательно убедить вас, приведу пример: мой университет (Стони Брук в штате Нью-Йорк) является четвертым в стране центром исследований ядерной физики, оставляя позади и Гарвард, и Принстон. По моей специальности он на прочной первой позиции. А 50 лет назад Стони Брук был школой подготовки школьных учителей. Но хитрые люди, которые тут сидели, смогли заманить нобелевского лауреата, профессора Янга — и он в одиночку создал здесь науку высочайшего уровня. Китаец, иностранец, один в стране. Он, кстати, жив, вернулся недавно в Китай и женился в возрасте 82 лет.

И.К.: Плохой пример! Это произошло в сложившейся академической культуре, с понятиями о добре и зле, где невозможен ни Петрик, ни гравицапа.

А.О.: Зачем так говорить! Надо сделать так, чтобы и здесь попытались создать что-то работающее. Все возможно, если в голове порядок.