Алексей Ковалев: Как я снимался в «Анне Карениной»

Фото: Майя Куцова

Кастинг начался в июле, объявлениями о поиске «актеров русского или восточноевропейского происхождения» были заспамлены все русскоязычные форумы в Великобритании. В результате в день кастинга у старой церкви в неприметном квартале чуть севернее Ноттинг-Хилла выстроилась очередь в 800 с лишним человек. В ней был кто угодно, кроме тех, кого приглашало агентство (мужчины с длинными волосами и желательно бородами, женщины с натуральным цветом волос и не больше 12 размера): какие-то тетки с пергидрольными халами на голове, будто прямиком из совкового гастронома, армянские юноши с туфлями фасона «Маленький мук» (кого они собирались играть — черкесских князей?). Тут же пихалась локтями и голосила чернокожая дама, которая увидела очередь из окна и побежала в нее вставать — вдруг чего дают. Громче всех скандалили те, кто меньше всего подходил под заданные параметры. Довольно многочисленные нерусскоязычные участники кастинга были шокированы увиденным, некоторые, не выдержав, разворачивались и уходили. Другие уходили, узнав, сколько будут платить: 100 фунтов в день минус агентские комиссионные (15%), никаких сверхурочных. Это настолько мало по местным меркам, что актерские профсоюзы разразились возмущенными пресс-релизами. Весь бюджет ушел на гонорар Киры Найтли и Джуда Лоу, так что на массовку остался ровно 1%.

В очереди я стоял семь часов, а сам кастинг занял ровно 10 минут. После очередного заполнения анкет и ожидания нас провели в комнатку, где сидел Джо Райт. Вместе со мной сидели девушка из Болгарии, одна южноафриканка, пожилая англичанка, пришедшая на кастинг, потому что у нее русская бабушка, и пара русских парней. Забегая вперед, скажу, что состав отобранных статистов получился такой: где-то по трети местных (один, валлиец Джеймс — вылитая копия государя-императора Николая II, о котором он узнал от меня), поляков и русскоязычных.

Фото: Майя Куцова

Джо по очереди всех опросил, кто откуда, чем занимается, имел ли раньше опыт съемок во вспомогательном составе и так далее. Я решил не признаваться, что журналист, и сказал, что я «готовлю еду и пишу про это». Дальше очередной обмер, очередная анкета — и «ждите, мы вам позвоним».

Прошло полтора месяца, и я уже смирился с тем, что меня не взяли и репортажа не получится, как вдруг в конце октября меня вызывают на примерку. Пришлось ехать в Шеппертон, а это путь неблизкий. Лондон по площади в три раза больше Москвы, добраться с моей северной окраины на юг — это примерно как из Ясенево в Сергиев-Посад, два с лишним часа в один конец. Все примерки и съемки начинаются самое позднее в десять утра, так что я приготовился к хроническому недосыпу. Костюм мне подобрали на редкость нелепый: что-то вроде парадного мундира городового, но почему-то без погон, и лохматый рыжий парик. Плюс велели отрастить бороду. Это была самая мучительная часть: непривычная растительность отчаянно чесалась и кололась.

Фото предоставлено автором

Насколько я понял, весь фильм снимается в одном-единственном павильоне: и бал, и скачки, и попойка у Стивы Облонского, и только финальная сцена — на пленэре. Сразу бросается в глаза отсутствие исторического консультанта: о дореволюционной орфографии декораторы не слыхали, ни одного ятя и ера не видно. Таких неучтенных деталей довольно много, и есть основания подозревать, что фильм превратится в такую же «клюкву», как «Евгений Онегин» с Рэйфом Файнсом, где все танцуют под вальс «На сопках Манчжурии».

Сцена с моим участием длится секунд пятнадцать от силы. Это эпизод, когда Аарон Джонсон-Вронский валится со своей кобылы Фру-Фру и пристреливает ее. Фру-Фру изображал юный поджарый жеребец, серый в яблоках, довольно нервный. К нему прилагались два дрессировщика, испанцы с очень страшными лицами разбойников. «Фру-Фру» совершенно не улыбалось десять дублей подряд валиться в грязный утоптанный торф, поэтому его приходилось долго уговаривать похлопываниями по упругому крупу и подбадривающими окриками: Ola, ola! «Ола», впрочем, действовала слабо: «Фру-Фру» хрипел, бешено вращал глазами и постоянно подрывался вскочить. Когда эту последнюю за день сцену, наконец, сняли, вся съемочная группа и статисты, полторы сотни человек, чуть не зааплодировали, но страшные испанцы попросили не нервировать животное лишний раз.

Кстати, о конях. В каждом дубле сцены со скачками их на площадке не меньше пяти штук. Пол павильона посыпан сухим торфом, кони, понятное дело, постоянно гадят, и есть специальный человек прямо из анекдота про циркового служащего: «Уйти из шоу-бизнеса? Ни за что!» В результате к концу дня воздух в павильоне состоит в равных долях из торфа и конского навоза — мечта аллергика!

Вообще, быт статистов на шеппертонской студии весьма уныл. На съемки надо выезжать в полшестого утра: в семь автобус от вокзала Черинг-Кросс, полтора часа ехать, потом завтрак, переодевание, грим. Голова под париком дико чешется, неудобный мундир натирает, да еще жарит адский пламень софитов. Работа заключается в бесконечном ожидании и беготне между съемочным павильоном и огромным ангаром, в котором массовка отдыхает между съемками. Собственно съемка занимает буквально несколько минут (от «Мотор!» до «Стоп, снято!»), а все остальное — это ожидание, пока переставляют декорации, свет и камеры. Безделье выматывает куда хуже, чем самая напряженная работа. К концу дня от усталости валишься с ног. До дома я добирался к полуночи, а в полшестого надо было опять выезжать на съемки. И мне еще повезло: меня выписали всего на одну сцену, которая снималась два дня. И не знаю как звезд, но статистов кормят невероятно паршиво. Мой сосед Робби, отсидевший три года в тюрьме Уондсворт, посмотрев на фото, сказал, что тюремный харч и то аппетитнее выглядит. В общем, получив полезный опыт, я не уверен, что готов его повторить.

Да, и еще у Киры Найтли идиотская розовая шляпка, как будто из магазина принадлежностей для вечеринок. А Джуд Лоу — отличный парень. И если не вырежут на монтаже, ищите меня возле дохлой лошади Вронского.