Есть такая вещь — диссертация, и она якобы должна представлять собой самостоятельное научное исследование, отличающееся новизной и оригинальностью. Как минимум в этом нас уверяет «Диссернет», разоблачающий плагиат в кандидатских и докторских российских чиновников. Я не то чтобы не готова согласиться с таким определением диссертации — я не устаю удивляться индуктивному неистовству диссернетовцев.

В начале XVII века великий восстановитель наук Фрэнсис Бэкон учил: к совершенно истинному знанию приводит лишь полная индукция. Чтобы истинно утверждать, что диссертации чиновников таковыми не являются, необходимо проверить их все. А то получится как с лебедями: долго твердили со всех ученых кафедр, что все лебеди белые, а потом взяли и нашли в Австралии черных. Поэтому надо — думают, вероятно, диссернетовцы — трудиться дальше.

Тем более что труды иногда удостаиваются официального признания. Вчера, например, Российская государственная библиотека официально признала, что диссертация депутата Госдумы, видного единоросса Владимира Бурматова на 61% является плагиатом. «Диссернет» торжествовал, а Бурматов в интервью «Слону» жалобно спрашивал, почему проверяют именно его, «тогда как люди, которые списали половину своих диссертаций, например замминистра Климов, руководитель Обрнадзора Кравцов, почему-то Пархоменко не интересуют». Над Бурматовым все хохотали и говорили, что он считает шантажом и спланированной акцией мести тот факт, что диссертации воровать нельзя.

В принципиальном смысле это, конечно, верно. И более того, остроумно. Но мне почему-то кажется, Бурматов в данном случае нашел более короткую тропу к истине, чем диссернетовцы. Не берусь в точности восстановить всю цепочку его умозаключений, но ручаюсь, что рассуждал он дедуктивно. Примерно так: если некий человек наукой не занимается, но является при этом кандидатом или доктором наук, то ясно, что его диссертация липовая. В Думе наукой не занимаются. А кандидатов и докторов там много. Следовательно…

Мне, конечно, возразят и скажут, что можно сначала плодотворно позаниматься наукой, а потом предпочесть в качестве жизненной стези практическое служение родине, избраться в Думу и т. д. Но давайте и тут рассуждать дедуктивно, то есть из общего выводить частное. Попробовали? Не выводится? У меня тоже из стремления принести пользу родине членство в Думе никак не выводится. Потому что выводится оно совсем из другого: например, из работы на «Молодую гвардию Единой России», как в случае с Бурматовым. Ergo? Ergo: в наших реалиях нормальная диссертация у депутата Госдумы или другого большого политика или чиновника может быть, только если она защищена очень давно. Да еще и при условии — внимание! — что это диссертация не по общественным наукам. Следуя этой простой формуле, можно без лишних усилий и специальных компьютерных программ прийти к верным выводам относительно научного статуса госчиновников.

Теперь об общих положениях, на которых я строю свою беззаботную, по сравнению с трудами диссернетовцев, дедукцию. Первое состоит в том, что с начала 90-х годов в ученом мире возобладал тот же принцип, что и в обществе в целом, а именно принцип «надо как-то вертеться». Допущение про «надо вертеться» означало аннулирование профессиональных правил и доводов здравомыслия. Никто из армейских начальников, распродававших свои воинские части, не вспоминал, что тем самым разрушает армию и себя как ее часть; никто из ученых (как минимум университетских) не задумывался, что, защищая не пойми что, они разрушают собственное сообщество. Слово «степень» утратило прежний смысл. Степень стала не признанием научных достижений, а средством к достижению чего-то другого. И не обязательно власти. Для многих достаточной мотивацией к лепке чего-то не вполне приличного была просто прибавка к зарплате. А если степень — это средство, то грех им не воспользоваться.

И второе общее положение. Диссертация в нашей стране никогда и не была демонстрацией научных достижений. Она не предполагает публикации: диссертационный текст существует всего в нескольких экземплярах, его редко читают даже оппоненты, не говоря уже о членах ученых советов. Диссертация задумывалась как орудие государственного управления наукой — управления, породившего всякую лысенковщину и, самое главное, марксизм-ленинизм. Сидящие сегодня в Госдуме остепененные чиновники ничем не отличаются от политруков и гэбистов, которых по выслуге лет остепеняли и сажали управлять философскими кафедрами в советских вузах. К философии они имели ровно такое же отношение, как Бурматов — к педагогике. Просто к сегодняшнему дню вся страна превратилась в заштатную философскую кафедру под управлением бывшего гэбиста.

Достижения множества советских и российских ученых не опровергают этого принципа. Потому что все они — счастливые исключения.

В этой ситуации изучать подробности чиновничьего плагиата все равно что пересчитывать белых лебедей. Без толку перебирать их всех — других там все равно нет. Другие обитают, условно говоря, на другом континенте, где вся эта госсистема управления наукой не работает. А часто и в буквальном смысле на другом континенте.