У Петербурга есть «Балтийский дом», авторитетный фестиваль с почти четвертьвековой историей. В нулевые был лишь один перерыв в его проведении — 2003-й, когда «Балтдом» гастролировал в Москве, уступив на родине место фестивалю Союза театров Европы. В это придуманное великим Джорджо Стрелером объединение входит и Малый драматический театр, оттого город Льва Додина, едва переживший «зоолетие», стал местом встречи театров-союзников. Новый Зимний (осень в Петербурге по европейским меркам, конечно же, лютая зима) фест идет вслед за «Балтдомом», не вступая в прямую конкуренцию. Его придумал Лев Додин, последними в расписании заявлены «Внутренние голоса» миланского театра «Пикколо» — того самого стрелеровского коллектива, что был в основании Союза. Это рифма к фестивалю 2003 года, открывавшемуся «Слугой двух господ» самого Стрелера («Голоса» ставил Тони Сервилло, актер, известный по гротескам Паоло Соррентино). Но только границами подрастерявшего смысл Союза театров Европы программа теперь не ограничивается. Что разумно: не все входящие в альянс театры так же сильны, как «Пикколо», МДТ или краковский Старый театр — я до сих пор с замиранием сердца вспоминаю показанный на фестивале 2003-го спектакль Кристиана Люпы «Калькверк», а большинство других постановок забылись моментально. С теми, что приезжают сейчас в Петербург, такого случиться не должно.
«Внутренние голоса» 28–29 ноября на сцене Малого драматического театра — Театра Европы
Венеция на Неве
Часть спектаклей Зимний фест делит с Москвой: «Волшебная флейта» Питера Брука отправится из Петербурга на фестиваль «NET — Новый европейский театр», «Счастливые дни Аранхуэса» Люка Бонди совсем недавно гостили в столице по приглашению «Сезона Станиславского». Стопроцентный хедлайнер Зимнего — «Смерть в Венеции» немца Томаса Остермайера, худрука самого нескучного берлинского драмтеатра «Шаубюне». Остермайер — режиссер, сделавший нормой перенесение на подмостки кинофильмов и научивший этому коллег из нашего «Гоголь-центра». Однако в данном случае имя Лукино Висконти, автора хрестоматийной экранизации новеллы Томаса Манна, в программке не упоминается. Но авторство у спектакля все равно двойное — он по Манну и Густаву Малеру. И официальное название его в два раза длиннее — «Смерть в Венеции / Песни об умерших детях». Вокальный цикл Малера исполняет Йозеф Вильсмайер, почти культовый немецкий актер, играющий Ашенбаха; эта музыка — часть прихотливой партитуры спектакля, существующая на равных с неоакадемическими экспериментами композитора Тимо Крейзера. Кто знает, что подтолкнуло Остермайера к такому решению: неназванный Висконти, превративший героя новеллы, писателя Густава фон Ашенбаха, в композитора и включивший Малера в саундтрек, или литературоведческие изыскания, обнаружившие в манновском писателе малеровские черты. А может, — и эта версия, исходя из сновидческой атмосферы постановки, представляется мне наиболее достоверной — одна цитата из рассказа: «Меж тем Ашенбах успел заметить, что зубы у мальчика не совсем хороши, немного неровные, бледные, без белого блеска здоровья, а хрупкие и прозрачные, как при малокровии. "Он слабый и болезненный, — думал Ашенбах, — верно, не доживет до старости"».
Тут уместно сказать, что спектакль Остермайера ни в коем случае не инсценировка новеллы. Постановщик исходит из того, что в пересказе «Смерть в Венеции» точно не нуждается: уж если Манна не читали, то Висконти представители образованного сословия точно видели и знают сюжет о том, как пожилой интеллектуал влюбился в подростка ангельской красоты (а тот оказался ангелом смерти). Очень короткий, всего на час десять, спектакль — видение «по мотивам», театральная инсталляция, в которой наблюдать, как колышутся на ветру поднимающиеся к колосникам белые занавеси (за ними — солнце и хмельная гладь Адриатики, вокруг — густой мрак), не менее упоительно, чем следить за артистами. Они не скрывают, что играют: и в костюмы начала ХХ века облачаются уже на глазах зрителей, и чтецу, произносящему текст Манна, позволяют вторгаться в действие с «режиссерскими» указаниями. Это чистой воды сюрреализм, где даже видео усиливает странность происходящего. Музыка, свет, текст, тела, движение, складки морщин на грубо высеченном из неведомой породы лице Вильсмайера — все сливается в одно гипнотическое зрелище. Еще одна строчка Манна — «стали раздаваться женские голоса, выкрикивавшие его имя, и оно заполонило все взморье мягкими своими согласными с протяжным "у" на конце, имя, сладостное и дикое в то же время: "Тадзиу! Тадзиу!"» — повод для сладостной и дикой, напевной и пластичной сцены, в которой три грации ищут своего юного подопечного. А в кульминационной сцене они сбросят одежду и обернутся тремя вакханками, танцующими под шквалом черного снега. Прежде Остермайер не отваживался на столь иррациональные трактовки, здесь же он почти заступает на территорию Андрея Жолдака.
«Волшебная флейта» 15–16 ноября на сцене Театра им. Комиссаржевской
«Смерть в Венеции» 16–17 ноября на сцене Молодежного театра на Фонтанке
«Счастливые дни Аранхуэса» 26–27 ноября на сцене Театра им. Ленсовета
Еще раз про смерть
