Конец советского хоккея. Что означает поражение нашей сборной
После любого большого события (особенно если это поражение) всегда тянет написать обличительно-пафосный текст с кучей глобальных выводов и обобщений. Само событие при этом оказывается спрятано за нагромождением словесно-смысловых конструкций, тема забалтывается. Пар уходит в свисток.
Но поражение хоккейной сборной от финнов в четвертьфинале олимпийского хоккейного турнира — тот редкий и даже уникальный случай, когда все это не просто допустимо, но и необходимо. Потому что в российском хоккее наступил свой апокалипсис, и о нем нужно рассказать всем.
Мой любимый пишущий о хоккее журналист (в сети он прячется под маской @traktor_bang) написал после матча такие слова: «Провалили самый важный хоккейный турнир в нашей истории. С Суперсерии-1972 года ничего важнее не было и важнее в нашем хоккее не будет».
Сначала эта речь показалась мне очередным эмоционально-разочарованным преувеличением, но потом открылась ее пугающая правда. К домашним Олимпийским играм в России как на заказ выросло лучшее в истории постсоветского хоккея поколение. Минимум трое игроков этой сборной входят в список десяти лучших хоккеистов планеты. К Сочи большинство лидеров этой сборной подошли в идеальном хоккейном возрасте 27-30 лет, когда инкубационный период молодости с ее горячностью уже прошел, а сил исполнять, что придумывает голова и велят инстинкты, еще хватает.
Капитанил в этой сборной главный волшебник мирового хоккея Павел Дацюк. Вы, наверно, помните, как после Евро-2012 в тренде был глагол to kerzhakov (промазать из выгодной позиции), так вот знайте, что на хоккейный просторах мирового интернета глагол to be datsyuked (быть обыгранным, облапошенным и остаться в дураках) используется уже давно и не менее активно. И то, что за пределами тесного и герметичного хоккейного мирка узнали и об игроцкой магии Дацюка (два гола американцам, несмотря на незалеченную травму), и о его человеческих качествах (один из двух, кто остановился в микст-зоне после поражения от финнов), пожалуй, единственный положительный аспект сочинского коллапса.
После вчерашнего матча многие, щеголяя прозорливостью, уверяли, что провал был предопределен и виноват в нем главный тренер Зинэтула Билялетдинов. Это фигура во многом трагическая, ставшая жертвой, в которой сошлись все системные глупости и несуразности российского хоккея. Билялетдинов, самый титулованный действующий клубный тренер страны, работал в казанском «Ак Барсе». Его команда играла в скучный и тягучий хоккей, который приносил результат. Во главе всего стояла система, когда полкоманды с перекошенным лицом умирали в обороне, не давая шайбе даже долетать до вратаря, а результат делали полторы гениальных атакующих тройки. Билялетдинов совсем не хотел идти в сборную, где уже как-то работал, и вопрос пришлось решать на единственно высоком в России уровне. «Вопрос решался на уровне Путина и Минниханова», — без стеснения рассказывал тогда тренер журналистам.
С недавних пор хоккей вообще стал одной из любимых игрушек Путина. После своей последней инаугурации президент поехал на Ходынку играть в хоккей с легендами советской сборной. Голы, которые Путин забивал с передач музыканта Игоря Бутмана, выглядели довольно потешно — чемпионы олимпийских игр умеют многое, но художественно расступаться на льду никем не обучены. Впрочем, для человека, который лишь несколько лет назад встал на коньки, Путин очень неплох. Те, кого принято называть его друзьями, вдруг активно начали тратить деньги на хоккей. Геннадий Тимченко подхватил у «Газпрома» питерский СКА и сделал Илью Ковальчука самым высокооплачиваемым хоккеистом в истории, братья Ротенберги освободили МВД от необходимости присматривать за «Динамо», а «Роснефть» стала так активно вкачивать деньги в ЦСКА, что Путину даже пришлось публично пожурить Игоря Сечина за это. Хоккейное золото входило в сокровенный шорт-лист особых пожеланий президента к Олимпийским играм.
Неизвестно, что давило на Билялетдинова больше, но еще задолго до Сочи он начал огрызаться на журналистов фразами типа «я по-другому играть не умею и не буду». Проблема в том, что действенная в клубе занудно-монотонная система совершенно неприменима в условиях сборной. И дело даже не том, что в генетическом коде советско-российского хоккея, в отличие от того же финского, например, унылой игры на контратаках никогда не было. Просто научить чему-то фундаментальному игроков, которые приезжают в сборную на пару недель, невозможно. Игроки еще скажут это в развернутых интервью и пространных комментариях, но уже сейчас очевидно, что порой они банально не понимали, чего от них хочет тренер.
Но они и не могли понять его, даже при всем желании и напряжении хоккейного разума. Примы хоккейной сборной и тренер Билялетдинов — люди из разных измерений хоккея. Заставлять лучшего снайпера НХЛ Александра Овечкина или взращенного для атаки Илью Ковальчука играть от обороны примерно так же глупо, как ехать в бабушке в деревню по проселочной дороге на Lamborghini с низкой посадкой. Тренер просил одного из самых смертоносных нападающих мира Евгения Малкина «не увлекаться атакой», а это так же несуразно, как говорить, что в России прошли честные выборы.
Выбивающий из сознания парадокс заключается в том, что команда проиграла, когда начала показывать что-то похожее на свой исконный хоккей. Агрессия в чужой зоне, высокий прессинг и активная игра с проблесками комбинаций разродились голом Ковальчука в первом периоде. Потом были три пропущенные шайбы после классических ошибок, которые можно заносить в зал славы русского хоккея. Мгновения прострации после вбрасывания, глупая потеря в своей зоне и не зачищенный пятачок — финны в первые две трети игры забили практически все, что могли.
В третьем периоде сборная была совершенно раздавлена собственным бессилием, и лишь вышедший на замену Сергей Бобровский спас ее от позорного разгрома. Он же, кстати, был вторым, кто вышел после матча к журналистам и еще раз высветил ошибку Билялетдинова с выбором вратаря на решающий матч.
А это был решающий матч не только на конкретном турнире, но, возможно, матч жизни для нашего лучшего поколения. К следующим играм всей гвардии российского хоккея будет за тридцать, а волшебный Дацюк уже, скорее всего, закончит со сборной.
В последние годы конвейер по изготовлению уникальных хоккейных талантов в нашей стране на глазах сбавляет обороты. Это можно легко проследить на примере драфта НХЛ — процедуры, где команды лучшей лиги мира в порядке живой очереди разбирают права на элитную хоккейную молодежь. В 2001 году в двадцатке было четверо россиян, а Ковальчук был первым. В 2004-м Овечкин и Малкин были первым и вторым номером, а компанию в двадцатке им составил Александр Радулов. После этого за все следующие годы в первой двадцатке выбрали только семь (!) россиян. Это чудовищно мало. Совсем апокалиптичной картину делает то, что из этих семи на звездный статус претендует только один 18-летний челябинский гигант Валерий Ничушкин. Он забил прекрасный гол в первом матче беззащитным словенцам, а потом до конца турнира был спрятан в груде тел на скамейке сборной России.
После любого поражения сборной от кого-то, кроме Канады, старшие товарищи любят доставать потертую шарманку и играть на ней трескучую песню «когда-то финны (шведы, чехи и прочие швейцарии) были для нас лишь разминкой». Еще более ветеранистые зрители помнят даже рефрен «это мы научили всю Европу играть в хоккей». Эта сборная на этом турнире могла дать мне (и всему поколению, которое всю сознательную жизнь провело в России, а не СССР) возможность хотя бы ненадолго прикоснуться к мифу о великом советском хоккее. Потрогать его руками.
Суперсерия-1972 родила великую легенду о родном хоккее, который в пантеоне народной гордости располагался где-то между балетом и ядерной мощью. После «Легенды №17», Путина на коньках и беспрецедентных денег, которые выплеснулись на хоккей, все ждали если не победы, то как минимум новой суперсерии. Но получился пустопорожний пшик. И можно сейчас хоть сорок раз отправлять в отставку Владислава Третьяка, отменять Евротур и расширять лимит на легионеров (все эти слова, в общем, не очень важно сейчас понимать), но это уже не изменит главного. Своей суперсерии у меня не будет уже, видимо, никогда.