Есть такая штука, личная история, и она часто заставляет людей реагировать на общественные феномены совершенно неожиданным образом. Вот, скажем, люди читают возмущенные твиты Маргариты Симоньян по поводу зверств британской цензуры и обсуждают разницу между пропагандой и новостной журналистикой. А я, читая, как Симоньян тошнит от «их прославленной демократии», вспоминаю свою бабушку. Которая — каждый раз, когда я приходила из школы на полчаса позже, чем она ожидала, — говорила мне с возмущением: «А вот Максим Лобода уже давно вернулся!»

Соль тут в том, что Максим Лобода был у нас в классе изгоем: он, в силу олигофрении, или, как теперь сказали бы, особенностей развития, фатально отставал по всем предметам, но, благодаря директорскому состраданию, никогда не оставался на второй год. Это подрывало, на самом деле, всю систему оценок, вызывало возмущение требованиями, которые учителя предъявляли ко всем остальным (довольно высокими, как я теперь вижу), и пробуждало в нас самые худшие чувства. Например, мы так и не приняли Максима в пионеры. Понятно, что он сломя голову несся из школы домой: встречаться с одноклассниками в неформальной обстановке ему совершенно не хотелось. Увы, он не знал, что в мире был еще один человек, кроме его родителей, который считал Максима лучшим мальчиком на свете. Моей бабушке было плевать на реальность: если Максим Лобода уже вернулся из школы, значит, уроки кончились — и я занимаюсь после них каким-то непотребством. Убедить ее, что случай Максима — не норма, а вопиющее из нее исключение, мне так и не удалось. За каждым моим опозданием следовали репрессии.

Ровно так же цивилизованному миру никогда не удастся убедить RT, «Россию сегодня» и прочие «Спутники», что то, чем они занимаются, не является журналистикой, и, соответственно, будет и в дальнейшем караться предупреждениями, а возможно, и полным запретом. Ровно так же у цивилизованного мира никогда не получится объяснить этим организациям, что «свобода мнений» относится именно к мнениям, сформулированным на основе истинных фактов, а не к сочинению альтернативных версий реальности под логотипом якобы новостного канала. Контраргумент у них всегда будет один: «Но Максим-то ведь уже полчаса как дома!» Как мою бабушку окружали воображаемые маньяки, которые день и ночь подстерегали меня на улице, так же и сотрудников официальных российских медиа окружает мифический враждебный мир, который только и думает, как уничтожить российскую самобытность.

И вот на фоне этого Максима, который всегда уже дома, «Медуза» напомнила американскую историю шестнадцатилетней давности — о том, как редактор The New Republic Стивен Гласс едва не похоронил свой журнал, сочиняя для него статьи, большинство из которых оказались в той или иной степени фикциями. Логика лжи неумолима, дело кончилось материалом, выдуманным от начала до конца; за ним — с той же неумолимостью — последовало разоблачение. История поучительна реакцией общественности: Гласс был не просто с позором уволен из журнала и лишился возможностей в какой бы то ни было форме заниматься журналистикой, но и не смог вступить в коллегию адвокатов, хотя это удается даже понесшим наказание бывшим преступникам. Понятно, что именно поэтому «Медуза» и дала ссылку на недавнюю статью в The New Republic.

Только сама статья — вовсе не о прочности журналистских стандартов в США. В ней рассказывается не общественная, а личная история — история человека, который лишился доверия друзей, понимания родителей, возможности найти работу, спокойно общаться с кем бы то ни было. Человека, который пережил личную катастрофу, но сумел так или иначе оправиться от ее последствий. Для этого потребовалась поддержка жены, хождение к психотерапевтам, удача в лице понимающего работодателя, но главным образом — долгая личная работа по пережевыванию случившегося. Автор интервью с Глассом, его бывшая лучшая подруга из той же редакции, прослеживает этапы этого пути, расспрашивая самого Гласса, его нынешних и бывших коллег и анализируя собственное отношение к нему. Преодолевая отвращение (в 1998 году Гласс просил ее заступиться за него перед главным редактором, ставя таким образом под угрозу ее собственную карьеру), возмущение (по следам событий Гласс написал книгу, в которой его бывшие коллеги были представлены не лучшим образом) и сострадание к бывшему приятелю, Ханна Розин показывает, насколько сложен процесс возвращения к норме — как для нарушителя норм и правил, так и для тех, кто их отстаивал.

В этом смысле текст Ханны Розин в The New Republic кажется нам сегодня неактуальным, но я призываю помнить, что любая общественная история всегда оборачивается личной. И как я сегодня вспоминаю Максима, который всегда уже дома, когда вижу безумие, творящееся в российских медиа, потому что похожее безумие уже было в моей жизни, так любой из участников нынешних медийных событий будет потом вынужден жить с последствиями того, что они творят. Понятно, что RT, «Россию сегодня» и прочие «Спутники» спасти, в отличие от The New Republic, не удастся: как только иссякнет поддерживающий их существование денежный поток, иссякнут и истории о зверствах «бендеровцев», а также сама необходимость в фабрикации альтернативной новостной реальности. Все это рухнет в один момент и будет поминаться разве что в монографиях по истории пропаганды. Но люди, которые эту пропаганду делали, и люди, которые ей верили, никуда не денутся.

Их жизнь превратится в ад. Который они обязательно попытаются преодолеть, открутив ситуацию назад, тем более что один раз уже получилось. Это, разумеется, худший вариант. Но даже если во второй раз он не пройдет, от ада все равно будет никуда не деться. Допустим, некоторые из них раскаются, как Стивен Гласс из The New Republic. Но вот будем ли мы готовы работать над тем, чтобы их простить, как это делает Ханна Розин?

Ловлю себя на мысли, что мне лично глубоко наплевать, как именно будет тошнить Маргариту Симоньян, когда RT перестанет существовать. Довольно с меня бабушки, которую я уже двадцать лет пытаюсь простить за изрядно подпорченное детство. Из чего как будто бы следует, что «нормальной» России мы при жизни уже не увидим. И в этом смысле история Стивена Гласса куда поучительнее, чем кажется на первый взгляд.