Вадим Рутковский: Почему они такие «Пьяные». БДТ спрятал проповедь под маской комедии
Премьера «Пьяных» на основной сцене БДТ всего на два дня разминулась с премьерой на второй сцене, в Каменностровском театре, где Андрий Жолдак взялся за «Слугу двух господ». В недавнем тексте о европейской одиссее режиссера я предполагал, что Жолдак, уже обращавшийся к Гольдони, удивит — но не предполагал, что настолько. Спектакль, который в итоге вышел под названием «Zholdak Dreams. Похитители чувств» (по официальной версии — чтобы не «обманывать» публику, вожделеющую классического, поставленного «близко к тексту» Гольдони), оказался развязной, божественно инфантильной клоунадой. Никогда прежде Жолдак не был так многословен (в спектакле почти за всех героев говорит удивительный дуэт Полины Дудкиной и Сергея Стукалова, приближающий звуковой ряд к фонограмме мафиозного боевика на старой VHS), так весел (он хохмит безостановочно, позволяя себе почти КВНовский юмор о «клане Кастеллучии», из-за которого «у Могучего будут проблемы»), так нахален (настолько, что позволяет оборвать спектакль чуть ли не на полуслове). Нет, его отчаянный романтизм и умение создавать образы потрясающей красоты никуда не исчезли — и сцену, которую можно условно назвать «Они летят» (герои долго смотрят в высокие окна на невидимых зрителю ангелов), не забыть до гробовой доски. Но эта авторская фантазия, лишь спровоцированная комедией дель арте, в контексте БДТ выглядит легкой диверсией: потому что Жолдак устроил хулиганскую детскую песочницу в театре, который всегда был взрослым, очень взрослым. «Пьяные» — другая комедия, которой пополнился репертуар, между ними и «Снами Жолдака» возникают незапланированные — и почти мистические — переклички (мафиозная тема и земная интервенция «Похитителей чувств» аукается в «Пьяных» «Господом Богом — боссом космической мафии», о котором говорит «пьяный» Марк, директор крупного кинофестиваля), однако спектакль Могучего — в русле той традиции, что предлагает серьезный разговор о самом главном. Игра, развлечение, алкогольное марево — лишь эффектная маскировка.
В Москве есть свои «Пьяные», спектакль Виктора Рыжакова, сделанный в копродукции ЦИМа и МХТ, я писал о нем здесь и заниматься сравнительным анализом постановок не собираюсь. Скажу только об одном ключевом отличии. Московские «Пьяные» — камерный формат, как и все иные известные мне постановки пьес Ивана Вырыпаева. Андрей Могучий выводит текст драматурга на большую сцену, которой он и заслуживает. Это же заблуждение, что пьесы Вырыпаева рассчитаны на узкую аудиторию. В «Пьяных» всё в порядке с зрелищностью: комедийный потенциал у серии происшествий, случившихся с вдрызг пьяными обитателями условного европейского города, не уступает «народной» повести Василия Шукшина «А поутру они проснулись». Могучий дополняет эксцентрику ситуаций цирковыми трюками — и в их исполнении отрывается не только молодежь БДТ (квартет Рустама Насырова, Руслана Барабанова, Евгения Славского и Виктора Княжева — последний играл в «Что делать» незабываемо заикающегося Рахметова), но и народная артистка России Марина Игнатова: Федра у Дитятковского, королева Елизавета у Чхеидзе, Аркадина у Люпы с той же эпической статью играет Лору, венчающую рассказ о брате, которого убили арабы, признанием «Я хочу блевать» (Лора сильно пьяна, ее штормит).
В прологе и эпилоге сцена скрыта гигантским занавесом-экраном, на который проецируются кадры из старого, раскрашенного в ослепительные техниколоровские цвета мюзикла в сопровождении томной индийской песни Маниша Вьяса: фирменный жест режиссера-ницшеанца, задающий спектаклю размах дорогой бродвейской постановки. Но масштаб необходим «Пьяным» не потому, что это Большая Зрительская Комедия. Могучий почувствовал глобальность и универсальность драматургического посыла, выведя, наконец, вырыпаевский текст (звучащий, кстати, как музыка) из подвального гетто, на свет, к людям. Алкогольный кураж здесь — индульгенция, возможность проговорить прямым текстом слова, которые в обычной жизни, без риска быть обвиненными в пафосе и проповедничестве, могут позволить только юродивые и бухие («Мы напились, и признались себе в том, в чем не можем признаться на трезвую голову. — Но учтите, завтра я буду все отрицать. — Так ведь мы тоже»).
Да, и еще несколько слов о коренном отличии петербургской и московской постановок: если Рыжаков предпочитает гротескное заострение, что, конечно, не противоречит пьесе, то Могучий предлагает артистам играть фарсовых героев не масками, а живыми, настоящими людьми — опять же, в русле русского психологического театра, с которым накрепко связано имя Товстоногова (в БДТ выдающаяся труппа, переписывать программку здесь нет нужды, но я все же выделю нескольких актрис — Марину Игнатову, еще одну народную артистку России Елену Попову в роли подруги Лоры, Линды, и совсем юную Юлию Дейнегу в роли почти святой проститутки Розы; сказать, что у этого ансамблевого, полифоничного спектакля «женское лицо» было бы преувеличением, но женские образы в нем определенно лидируют). Эффект удивительный. Обобщенные герои-символы, необходимые Вырыпаеву для трансляции своих парадоксальных проповедей, превращаются в узнаваемых современников; буржуазная российская публика в зале может без проблем идентифицировать себя с персонажами, носящими отстраняющие зарубежные имена.
Могучий и Вырыпаев адресуют залу простые, в общем, вещи — как голливудские комедии, о которых однажды очень хорошо сказал кинорежиссер Павел Руминов: «Вдруг Бог и говорит с нами как раз через голливудские фильмы? Мы типа не совсем разобрались с этим его изобретением, с жизнью, и он пытается нам объяснить, как ей пользоваться, а то мы все не те кнопки жмем, злимся, что ничего не работает, и время от времени убиваем друг друга от раздражения. Поэтому так много похожих фильмов. Бог все пытается до нас достучаться». Смысл в любви. Смерти нет. Люди не говно. Никому не ссать. Но Вырыпаев слишком умный автор, чтобы не отдавать себе отчет в том, насколько сложно следовать простым истинам. Его тексты часто строятся как катехизис наоборот: на каждое наставление найдется свой антоним. И за «программным» монологом Лоуренса (Василий Реутов): «Оторвите свои задницы от этой сладкой меланхолии, в которую вы влипли, как мухи в мед. Любите, будьте сильными, изменяйте себя — и мир вокруг будет меняться, живите настолько честно, насколько можете, и ничего не ссыте. Станьте такими как я, — говорит нам Господь. Станьте такими крутыми, как Господь, который никогда не ссыт и не опускает руки, а день за днем продолжает строить этот мир, несмотря на все наше нытье», — следует отрезвляющая реплика его антагониста Карла (Анатолий Петров): «Не ссать — легко это говорить. А вот как это сделать — не ссать? Как так жить, чтобы не ссать? Что нужно делать, чтобы не ссать? А?»
Ответ Могучий и его постоянный соавтор, художник Александр Шишкин, дают не словом, но образом. Неожиданно аскетичная сценография Шишкина предусматривает сильнейший визуальный и физический ход. В первом действии наклонная сцена покрыта матами — спасительными пуфами, на которые падают герои, когда не держат ноги. К финалу их становится все меньше и меньше, покуда не открывается вся грубая деревянная поверхность подмостков. Страховки больше нет. Но вы уже знаете, что падать не страшно. Жить — не страшно.