Как понять, что в семье происходит домашнее насилие, и помочь пострадавшим. Дискуссия с сотрудницами центра «Сестры», адвокатом и психологом

Второй сезон сериала Валерии Гай Германики «Обоюдное согласие» посвящен теме домашнего насилия. В центре сюжета — семья владельца реабилитационного центра Григория Венишева (роль исполнил ресторатор Максим Ползиков), его жены Марины (актриса Глафира Тарханова) и троих детей. 

Сериал начинается с празднования годовщины свадьбы. Но зритель понимает, что за фасадом красивой картинки скрывается ад: постоянные упреки, эмоциональный абьюз и физическое насилие. Расхождение картинки с реальностью выглядит катастрофическим. В этот же вечер главу семейства убивают, а подозреваемой становится его жена. Расследовать дело берутся следователь (певица Диана Арбенина) и адвокат (журналистка Елена Ханга). 

Ная Гусева: Насколько правдиво развитие событий, показанное в сериале? Когда у нас погибает супруг и первой и единственной подозреваемой становится его жена и дело стараются поскорее закрыть. Мы можем перенести этот сюжет в реальность?

Анна Гордеева: Я защищаю пострадавших от домашнего насилия с 2015 года. В фильме мы видим, что преступление совершено в присутствии супруги и подозреваемой становится именно она. Показанная на экране ситуация часто встречается и в обычной жизни. Признают ли женщину виновной, часто зависит от следователя. Насколько он, как человек, готов и хочет разобраться в данной ситуации. 

Ная Гусева: С первой серии мы понимаем, что в семье Венишевых есть недосказанности, тайны, которые долгое время копились. Что становится катализатором к сокрытию всевозможных тайн, которые касаются насилия? Женщины боятся последствий со стороны агрессора или это угроза больше внешняя — осуждение со стороны общества?

Анна Гордеева: Домашнее насилие циклично. Нарастает напряженность, агрессия, затем примирение, спокойный период, а дальше все заново. Как правило, женщина обращается за помощью уже тогда, когда понимает, что сама не может выйти из этой ситуации. Когда она не может договориться со своим партнером, а его агрессия становится все жестче. При этом надо понимать, что часто пострадавшие — это женщины с детьми, зависящие от своего партнера, или те, которым некуда уйти. Им нужно время и силы для разработки плана, поиска жилья, а позже — для привлечения к ответственности своего обидчика.

Наталья Тимофеева: Бывает так, что человек, находящийся в ситуации насилия, сталкивается с обесцениванием, непониманием со стороны близких. Но это все равно становится не так значимо, как риск смерти в результате домашнего насилия. По статистике мы знаем, что в подавляющем большинстве случаев убийство в семье происходит на этапе, когда человек пытается уйти из этой ситуации. Для агрессора, который домашнее насилие совершает, это очень страшно, пугающе, означает потерю контроля. И поэтому риск убийств тут действительно высок. 

Надежда Замотаева: Важно понимать, что ни тайны, ни конфликты, ни ссоры — это не домашнее насилие. Нам, как специалистам, важно об этом постоянно напоминать.

Домашнее насилие — это система поведения одного человека по отношению к другому члену семьи с целью подавления его личности. 

Это мы и видим в сериале. Особенно в последнем эпизоде первой серии, когда совершается супружеское изнасилование: супругу абсолютно все равно, что хочет его жена. Главное, что хочет он. И становится понятно, что это не первый раз происходит, потому что женщина не кричит. Она знает, что у нее есть дети и ей нужно заботиться о них. 

Ная Гусева: Мы можем выделить какие-то паттерны поведения детей, которые живут в таких семьях? 

Надежда Замотаева: Недавно я разговаривала с воспитателем, которая работала в детских дошкольных учреждениях. Она сказала, что ребенка из семьи, в которой происходит насилие, видно по поведению, походке и взгляду. По ее словам, у таких маленьких детей взрослый взгляд. Они могут дергаться, как будто защищаться, когда, например, их укладываешь спать. Отыгрывают опыт насилия, которое проживается в их семье.

В фильме показывают среднего сына главной героини, который замахивается на мать и кричит, что она надоела со своей заботой. После этого он тут же извиняется. Это тоже паттерн поведения, который он увидел в семье. Когда накапливаются избыточные негативные эмоции, они проявляются вот таким способом.

Ная Гусева: Следующий вопрос — о стереотипном образе вдовы, которая должна быть горюющей и это должно быть всем видно. Такое поведение мы обычно себе представляем, когда говорим о жене, потерявшей мужа. Здесь главная героиня не выглядит убитой горем, как будто это вообще не ее забота. Насколько мы можем говорить о реальности такого поведения в настоящей жизни?

Анна Яковлева: Я снялась в этом фильме, но я еще и психолог, кандидат психологических наук. Смотрите, есть одна интересная особенность — отрицание реальности. Такие женщины, как и героиня в сериале, в принципе привыкают отрицать реальность, когда еще находятся в отношениях. Даже после потери агрессора они могут долго хранить его вещи и чувствовать себя беспомощными и уязвимыми. Вроде бы радуйся, что агрессор умер, но установка беспомощности у пострадавшей остается и после его смерти. Это состояние вызывает очень сильную тревогу, а в тревоге нам сложно плакать. Поэтому мы и не видим, что героиня сериала «умирает» от слез. В случае потери близкого человека важно признать правду. Также не следует подавлять гнев и чувство вины. 

Надежда Замотаева: Почему очень часто вышедшим из домашнего насилия женщинам прилетает это обвинение: «Почему так долго терпела?» Потому что испытывать и показывать эмоции для них — это опасно. Когда ты находишься в ситуации выживания, когда твоя жизнь не принадлежит тебе, ты все время находишься в состоянии обороны. И это, знаете, такое привычное поведение для женщин. Эту маску сложно снять. Нужны годы и годы работы. Потому что «изживается» домашнее насилие ровно столько же по времени, сколько человек и находился в нем. Героиня сериала работает в больнице. Прийти на работу и пожаловаться коллеге, что ее бьет муж, совсем не просто. Уйти от агрессора тем более.

Ная Гусева: Мы говорили о том, что есть определенные паттерны агрессии в поведении детей, а какие есть паттерны поведения у самих пострадавших от домашнего насилия? Очень часто для окружающих становится неожиданностью, что на протяжении долгого времени человек переживает насилие и агрессию в семье. Можем ли мы выявить эти звоночки, обратить на них внимание, даже если человек ничего нам не рассказывает?

Наталья Тимофеева: Это вопрос с подвохом, потому что задним числом мы понять это можем. Но в моменте, когда мы видим, что у человека подавленное состояние, например, или он не может сконцентрироваться на работе, учебе, у него неспецифическая реакция на какие-то события, — понять, что это связано с насилием в семье, сложно. Человек может дать объяснение всему: и синякам, и плохому настроению. И только оглядываясь назад, когда человек выйдет из ситуации насилия, мы сможем посмотреть на какие-то эти звоночки и тогда уже сможем сказать, что насилие было очевидным. В этом и сложность.

Людям очень важно понимать, как работает насилие, как оно влияет на других людей. Но и это не панацея. Иногда люди, которые знают эту информацию, например психологи или юристы, сами могут оказаться в ситуации домашнего насилия.

Ная Гусева: Мы все еще сталкиваемся с тем, что женщинам говорят: сами виноваты, сами спровоцировали такое поведение агрессора. Есть какое-то объяснение, почему у нас остаются люди, которые считают пострадавших виновными в насилии? 

Наталья Тимофеева: Это во всем мире так. Причин множество. Одна из них чисто психологическая: людям легче так думать, потому что им страшно признать, что насилие неконтролируемо. Страшно признать, что нет гарантированного способа себя защитить. Нет гарантированного способа, что если правильно себя вести, то с тобой этого не случится. Поэтому окружающие часто думают, что пострадавшие от насилия могли каким-то образом этого избежать. И пострадавшие сами себя часто в этом обвиняют. 

Надежда Замотаева: Люди в своих семьях на неосознанном уровне воспроизводят опыт своей родительской семьи, в которой происходило домашнее насилие. Бывает так, что мальчики воспринимают поведение агрессора, то есть папы, и мы видим это в фильме, а девочка на себя «примеряет» роль выживающей. Феномен детства в том и состоит, что родители для детей всегда самые лучшие. Когда мы или психологи говорим детям, что это не норма, у нас есть шанс на то, что это не повторится в следующих поколениях семьи.

Общество развивается по тем же законам, что и человеческая личность. Сейчас оно находится на первой стадии — на отрицании самого факта совершения насилия в семье. И пока общество будет находиться в этом отрицании, нам будет очень трудно двигаться вперед.

Ная Гусева: Мы понимаем, что пострадавший или находящийся в ситуации насилия человек достаточно хрупко относится ко всему, что с ним происходит. Даже если прийти к нему и предложить помощь, вряд ли будет положительный ответ. Как тогда помочь человеку, как сделать это правильно и не усугубить ситуацию? 

Наталья Тимофеева: Когда человек находится в ситуации домашнего насилия, он переживает утрату контроля над собственной жизнью. Поэтому тот, кто хочет его поддержать и не навредить, должен помнить, что пострадавшая должна сама контролировать происходящее. Вы не должны что-то навязывать ей, например пойти в полицию, даже если это правильно. Если вы будете так себя вести, вы встанете в ту же позицию, что и агрессор. Важно просто дать понять женщине, что вы тут для того, чтобы ее выслушать, поддержать. Многие люди это недооценивают, но на самом деле это важно. Важно дать человеку просто выговориться или побыть с ним в том месте, где он может успокоиться, где ему не нужно выживать. 

Надежда Замотаева: Если обратиться к сериалу, то в нем мы видим дочь главной героини. То, что она делает, и называется поддержкой. Она ничего не навязывает, слушает свою мать, говорит бабушке, чтобы та не навязывала чувство вины ее младшему брату. Все это она объясняет без излишней отрицательной эмоциональности. Это идеальное поведение рядом с выживающим в насилии человеком. 

Ная Гусева: Что нужно сделать, чтобы переломить ситуацию с домашним насилием в лучшую сторону?

Надежда Замотаева: Нужно говорить, что насилие недопустимо, — это раз. Говорить, что в насилии виноват насильник, который сам выбирает такую систему поведения. Это два. И начиная с детского сада нужно искать причины и общаться не только с теми, кто выживает в домашнем насилии, но и с теми, кто сам ведет себя агрессивно. Обществу нужно говорить, что насилие недопустимо ни в каких его видах и формах. 

Ирина Филиппова, корреспондент «Сноба»: Недавно в Казахстане произошел резонансный случай, связанный с темой домашнего насилия. Бывшего министра национальной экономики Казахстана Куандыка Бишимбаева обвиняют в убийстве жены Салтанат Нукеновой. Спустя пару недель в Казахстане изменили закон — насилие криминализировали. Почему это до сих пор не сделали в России?

Надежда Замотаева: Наше общество, видимо, пока продолжает свое развитие.

Ну, и знаете, закон — это очень хорошо, но нужен ряд дополнительных профилактических мер. Если говорить о сексуализированном насилии, то нужно, чтобы те институты, в которых помогают пострадавшим, например полиция и больницы, поддерживали пострадавших, а не осуждали. А пока у нас даже заявление в полицию не принимают на уровне доследственной проверки. Часто женщинам говорят: «Ну и зачем ты будешь мужчине портить жизнь?» У нас сейчас много статей административных: и «Побои», и «Причинение вреда здоровью», но почему-то это все не работает. Многие женщины если и подают заявление, то потом жалеют об этом. И я понимаю почему. Агрессор будет платить штраф из бюджета семьи, а это приведет к эскалации насилия.  

Анна Гордеева: У нас такая система. Пока все эти административные статьи относятся к категориям преступлений небольшой тяжести. То есть за них фактически невозможно добиться реального заключения. Сейчас максимальное наказание — это штраф и исправительные работы. Максимум, что можно добиться по статье «Побои», — арест до 15 суток. В моей практике в том году был такой случай. 

Из-за того, что преступления происходят за закрытыми дверьми, их сложно доказать. Даже если потерпевшая вызывает полицию, мужчина говорит: «А где доказательства, свидетели? Это не я». Бывает, что на очной ставке в полиции агрессор ведет себя как белый и пушистый, но в какой-то момент начинает говорить такие вещи, о которых знали только партнеры между собой. Это задевает потерпевшую, она возражает, показывает эмоции — и полицейскому становится понятно, что он был прав и эта женщина сама спровоцировала обидчика на применение силы. Если вернуть побои в уголовную плоскость, то, может быть, часть людей все-таки как-то будет опасаться их совершать.

Подготовила Ирина Филиппова