Иллюстрация: Veronchikchik

Пришло письмо от Олеси из Ставропольского края. Вот выдержка из него:

«[…] очень интересно читать всякие экзотические случаи из вашей практики и как вы их распутываете — иногда прямо детектив получается […] Но, Катерина Вадимовна, мы, родители с детьми, как правило, все-таки не в детективе живем, а в обычной жизни: хозяйство, школа, болезни, уроки […] Могли бы вы рассказать, с чем к вам чаще всего приходят обычные люди, без всякой экзотики? И что вы им советуете? […] Мне вот, например, такое тоже интересно, и предположу, что не только мне».

Ну что ж, подумала я, давайте сегодня обойдемся без экзотики.

Обычные посетители психолога в обычной бесплатной детской поликлинике на окраине Санкт-Петербурга. Вокруг — кварталы хрущевок и несколько огромных, относительно недавно построенных домов, в которых есть квартиры с четырехзначными номерами. В этих домах в числе прочего давали квартиры многодетным семьям, и теперь все школы в округе переполнены, в младших классах бывает по сорок человек. Прием психолога, кабинет на втором этаже, обязательна медицинская карточка, бахилы или тапки, без запутанных историй. С чем и кто ко мне чаще всего приходит. Опишу пять самых распространенных запросов по мере убывания частотности.

1. Ребенок не хочет учиться. У него пропала учебная мотивация. Не хочет ничего делать по учебе. Разными словами — одно и то же. Уже давно абсолютное первое место по частотности обращений, с большим отрывом от всего остального. Ведущий родительский страх здесь — это, конечно, страх неуспешного будущего ребенка. В условиях общественной неопределенности все еще сильнее обостряется. Раньше речь обычно шла о средней школе, то есть о детях 5–8-го класса.

Так было и десять, и пятнадцать, и двадцать лет назад. Ситуация никуда не делась, но появились новые детали. Первое — все чаще это касается и младших школьников. Похоже, что сегодня значительная часть детей уже в первый класс приходит без всякого желания учиться и совершенно не склонна проявлять в классе и дома то, что во времена моего детства называлось «прилежанием». Второе — современных детей почти не удается запугать. Ругань и угрозы родителей и учителей совершенно не производят на них того «магического» впечатления, которые они производили на моих сверстников полвека назад.  «Тебя, Иванов, к директору вызовут!» — действовало на моих одноклассников почти как угроза Божьего гнева на средневекового человека. «А плевать я хотел!» — судя по всему думают, а зачастую и прямо говорят вслух современные отпрыски. И наконец, третье — похоже, родители, да и учителя тоже, практически потеряли «рычаги воздействия» на проблему. Единственная родительская мантра-угроза ближайшей современности — отберу телефон — тоже, похоже, утрачивает свою актуальность, слишком уж много всего (в том числе и по учебе) завязано у нынешних людей на эту маленькую коробочку.

Значит, если подытожить, то звучать это будет так: он(а) учиться не хочет (перестал(а) хотеть в конце прошлого года или не хотел(а) изначально), и никто не знает, что с этим делать. 

2. Ребенок никого не уважает. Ведет себя со взрослыми на равных. Частные случаи того же самого: хамит родителям, грубо отвечает учителям, уже два тренера выгнали из секции. Все это, конечно же, про современную либерально-педагогическую иллюзию «равности» ребенка и взрослого, в которую ребенок взял и поверил. Плюс информационная революция, когда множество практически полезных для ребенка сведений раньше было преимущественно или исключительно в голове учителя, родителей, бабушки, а теперь перекочевало в интернет и по просьбе выдается «Алисой» или ChatGPT в любой момент.

Родители в этой ситуации впадают либо в агрессию, либо в обескураженность, либо в чувство вины и ничтожества. Ребенок в этом случае всегда ощущает себя под ударом или в борьбе-противостоянии с окружающим его миром. Умный (с высоким аналитическим интеллектом) ребенок довольно рано понимает, что его в чем-то обманули, но крайне редко может сообразить, в чем именно, и уж тем более что-то самостоятельно предпринять по этому поводу.

3. Обращение про маленьких (или не очень) детей, связанное с установлением границ. Не слушается. В садике игрушки убирает, дома — нет. Папу слушается, маму — нет. Всему противоречит, от всего отказывается,  даже если потом самому нравится. Орет и истерит, если что не по его.

Тут у нас вся мифология, связанная с кем-то выдуманным «кризисом трех лет». На самом деле — исследовательская, биологическая, выработанная эволюцией программа, которая требует от мира немедленно сообщить подросшему до полутора-двух лет ребенку, «как тут у вас все устроено?» и «докуда я могу вас тут всех сделать?». Если родителям не тянуть и программу быстренько «удовлетворить», то никакого кризиса у них практически и не будет.

Что прямо сегодня усугубляет эту совершенно нормальную и «вечную» (программа работает и у детенышей птиц и высших млекопитающих) ситуацию? Первое — это широкое распространение популярной психологии и следующая из нее запуганность родителей «психологическими травмами» ребенка. Второе — развенчание многих «общественных» смыслов и уже отсюда навязчивое желание быть «по крайней мере хорошим родителем». Если я ему чего-то не дам и он орет, или он требует, чтобы я шла смотреть, как он играет, а я занята и не иду, так у нас же детско-родительская привязанность разрушится? А это плохо. 

4. Всякие диагнозы и опасения (или гордость) по их поводу. Раньше это было только или исключительно в исполнении родителей. Теперь — дети и особенно подростки активнейшим образом подключились. «Нет ли у него аутизма?» «У меня панические атаки и тревожное расстройство». «У него наверняка депрессия». «Я — социофоб». «А она вообще не сумасшедшая случайно, у мужа в роду всякое было, хотя он и скрывает?»

Отчасти это интернет-деятельность все той же популярной психологии. Отчасти результат общественного тренда на повышение внимания родителей к детям и детей и особенно подростков — к самим себе. Как давно известно, «если долго вглядываться в бездну, то бездна начнет вглядываться в тебя». Кстати, прямая, старая и добрая ипохондрия тоже, кажется, стала у детей и подростков чаще встречаться. А может быть, это они просто чаще стали о ней говорить. 

5. Завершает самую популярную пятерку тем обращений в моем кабинете вполне себе «духовный» запрос. Звучит он всегда одинаково: «Мы с моим сыном (дочерью) перестали понимать друг друга. Как нам вернуть понимание и стать друзьями?»

При дальнейшем анализе приблизительно четыре пятых таких запросов скатывается к предыдущим четырем пунктам. Выясняется, что «мы не понимаем друг друга» в основном по вопросу приготовления уроков, по вопросу частоты использования телефона или по вопросу «кто тут главный» и с какой скоростью должны исполняться родительские распоряжения. Но пятая часть этих запросов все-таки подлинная — на человеческие отношения. И родителя (а иногда и ребенка/подростка) действительно интересует: как и на основе чего их выстраивать — здесь и сейчас, в причудливо сложных современных мирах — реальном и виртуальном.

Вот такая вот, без всякого лукавства и экзотики, у меня получилась «популярная пятерка» от Катерины Мурашовой. В следующий понедельник постараюсь так же честно, по пунктам, сообщить уважаемым читателям, что я по всем этим поводам обычно родителям рекомендую делать и как они на это реагируют.