Двойной стандарт. Как воспитывать «обычного» ребенка рядом с вундеркиндом

— Понимаете, я сама — бывший вундеркинд.

За таким началом часто следуют подробные рассказы о том, как вундеркинда неправильно в детстве воспитывали, и как родители, гордясь ребенком и собой, сначала всячески способствовали и развивали, учителя и прочие взрослые ахали, сформировалось чувство своей исключительности — а потом жизнь обманула ожидания, способности из детства куда-то делись, все стало таким тусклым, и вот мне уже 40, а я все по этому поводу страдаю. Приходят обычно в таких случаях за подробным разбором — что не так было сделано 30 лет назад и к чему привело, хотя думать надо о том, как оставить все это в прошлом, перестать искать виноватых и сосредоточиться на «здесь и сейчас», на обычной нормальной жизни обычного взрослого человека. А вот этого-то бывшие вундеркинды как правило и не хотят. Они хотят сладко страдать о своем ярком и исключительном, хотя и «неправильном» прошлом.

В общем, ожидания от визита были у меня самые пессимистические. Однако Клавдия — так звали пришедшую ко мне женщину — опрокинула их все разом одной фразой:

— Но моим родителям на мои способности было наплевать.

— Да неужалеи? А как проявлялись способности?

— Стандартный набор, — отмахнулась Клавдия. — В три года читала, в четыре писала истории с продолжениями печатными буквами, в пять знала таблицу умножения и все на все умножала. В том числе трехзначные числа в уме.

— И что родители?

— Родители говорили: ну и что? ЭВМ вон куда лучше считают. И бабушка добавляла: а вот постель за тебя счетная машина не приберет. И шнурки не завяжет. И я не буду, раз ты у нас уже такая большая и умная — так что учись и завязывай сама.

— Какие милые люди, — со сложным чувством отреагировала я.

— Отличные люди. Геологи-полевики. Весь Советский Союз объездили. И сейчас оба работают, а папа после инфаркта еще и в поле норовит каждый год на три месяца уехать. В тундру, за Полярный круг.

— А бабушка? — почему-то спросила я.

— Бабушка изначально была военнослужащая. Потом 40 лет преподавала курсантам картографию и борьбу за живучесть судна. В общем, бэкграунд у меня вроде бы на все сто. Однако я почему-то оказалась не готова.

— Не готовы к чему?

— У нас с мужем две дочери. Мы с ним живем отдельно, развелись. Однако детей воспитываем совместно. У него другой семьи сейчас нет, хотя это он со мной развелся — по инициативе его тогдашней любви. А у меня уже почти два года есть сожитель Сережа, моложе меня на пять лет.

— И в чем проблема? — уточнила я.

— Старшая, Ксюша, такой же вундеркинд, как я когда-то была. Считайте, как кальку сняли.

— И вы с мужем не удержались и дали ей все то признание ее уникальности, которое умные родители с бабкой недодали в детстве вам самой? — охнула я. И опять ошиблась.

— Нет, нет, — закрутила головой Клавдия. — Тут мне, можно сказать, повезло, я вовремя вашу лекцию про то, что бывают задержки, а бывают ускорения развития прослушала, и бывшего мужа заставила. И Ксюше уже лет в шесть все это объяснили: «Все идут по дороге жизни и попутно учатся, развиваются. В детстве бывают те, кто быстро и вперед бежит, бывают те, кто неторопливо идет и отстает до времени от основной группы. А потом все вырастают и становятся нормальными взрослыми людьми. Вот как мы с твоим папой. Я в детстве вперед бежала». «А я слегка отставал, — через некоторое время и очень кстати вспомнил Сережа. — Меня во втором классе даже на второй год оставили, потому что я буквы в словах путал и предложения не дописывал».

Ксюша тогда все поняла, и даже потом учительнице рассказала, и рисунок на доске нарисовала, и пример привела с собой и отстающим одноклассником Ваней: дескать, мы все потом куда надо придем, так что вы, Марья Петровна, и ты, Ваня, не огорчайтесь. Учительница позвонила мне с вопросом: «Неужели девочка сама до такого додумалась?!»

— Сколько лет Ксюше?

— 11 исполнилось. Мы ее отдали в школу в шесть лет, и из первого она сразу в третий класс пошла. Так что сейчас Ксюша в седьмом классе. Пока у нее все нормально и по учебе, и с одноклассниками, но мы договорились, что у нее всегда есть год в запасе, она может его при надобности «пересидеть», а потом пойти дальше учиться — уже со сверстниками.

— А где проблема-то? — опять вспомнила я.

— Проблема в нашей младшей, в Ирине. Точнее — во мне.

— Что не так с Ириной?

— С Ириной все так. Обычная семилетняя девочка. Но… — Клавдия запнулась, и я увидела, что ей физически трудно продолжить фразу.

— Но?

— Сейчас все вокруг говорят, что своего ребенка обязательно нужно любить и принимать таким, какой он есть. Я Ирину «как она есть» точно не принимаю и иногда кажется, что совсем не люблю. На фоне Ксюши и моих собственных воспоминаний она кажется мне умственно отсталой. Мне с ней бесконечно скучно, она меня раздражает, и я порою не могу это скрыть. И так было с самого начала. У Ирины долго была примитивная речь, примитивные игры и запросы. Я с зубовным скрежетом заставляла себя с ней играть, сто раз объяснять и отвечать на один и тот же вопрос. Муж свою скуку и отсутствие интереса скрывает лучше. Никакого отставания или нарушения развития у Ирины нет. Все абсолютно в пределах возрастных норм. Да я и не беспокоюсь — скорее, злюсь. В основном, естественно, на себя. Но Ирина, разумеется, все чувствует и тоже уже подливает масла в огонь: вы меня совсем не любите, а если любите, то докажите — купите мне новый айфон и собаку-овчарку.

— Какие отношения между сестрами?

— Ксюша с Ириной терпелива, но без всякого к ней интереса. Ирина — вздорна. То «люблю не могу, дай, Ксюша, я тебя обниму», то — «уйди, ты противная», то «пусти меня к себе, я рядом посижу», то — «ну почему всё всегда только для нее, давайте ее на помойку выбросим». За семь лет никто из нас ни разу не услышал от Ирины ни одной оригинальной мысли или вопроса.

— Кто вы по специальности?

— По образованию я лингвист.

— Тогда первое, что вы сделаете, это перестанете называть младшую дочь Ириной. Риночка, Риша, еще лучше — какое-нибудь совсем домашнее прозвище.

— Простите?

— Слишком сильные отсылки к биографии Цветаевой. Как гуманитарий вы не можете не знать.

— Знаю, увы. Но переименовать дочь в голову не приходило.

— Значит, теперь переименуете. Дальше. Вы еще рожать собираетесь? От Сережи?

— Точно — нет. Есть медицинские проблемы, но и кроме того — я не хочу. Двух детей мне вполне достаточно. Сереже я об этом сказала, он согласился.

— Что ж, тогда приводите ко мне Сережу.

— Не отца Ирины? — уточнила Клавдия. — Сережу? Но он детьми практически не занимается, мы так договорились.

— Именно Сережу, — подтвердила я.

* * *

Молодой мужчина оглядывался с любопытством. Видно было, что ему в детской поликлинике, среди игрушек непривычно, но пожалуй весело. Клавдию я отправила за дверь, хотя она пыталась остаться.

— Вы правда оставались на второй год во втором классе?

— Правда. Меня еще потом в восьмом из школы за поведение чуть не выгнали. Мы с ребятами курили в подвале и пожар устроили. Мать ходила к директору, плакала, просила — мол, если выгоните сейчас, то куда его, такого идиота? Пропадет же. Директор ее тогда пожалела.

— Кем вы работаете?

— Промышленные станки ремонтирую. Которые роботы, с электроникой.

— Отлично. То, что надо.

— Для чего надо?

— Для наших целей вы, Сережа, просто идеальны, — с демонстративным удовольствием потирая руки, сказала я. — Не знаю, как сложится ваша дальнейшая личная и профессиональная жизнь, но прямо сейчас и в ближайшее время у вас есть серьезный шанс спасти человека и здорово облегчить груз вины на душе у любимой женщины. Вы с Клавдией не планируете совместных детей, так?

— Так. Я бы и не против, но она вроде уже не может. А кого спасать-то?

— Вы когда-нибудь читали стихи Цветаевой?

— Ой, нет! — Сережа сделал отвращающий знак рукой. — Это я не могу. Пушкина еще могу или там Лермонтова, если надо, из школы осталось. А вот такое — это, простите, нет.

— Замечательно! — обрадовалась я. — Тогда вы «усыновите» Ирину. Станете ей единственным настоящим родителем. А она — на время или навсегда — станет вашим единственным ребенком. Потому что кроме вас она никому не нужна. А человек так расти не может, он гибнет или вырастает чудовищем — никому, в том числе и себе, не в радость.

— Объясните, — Сережа стал серьезным и сосредоточенным. Я подумала, что именно с таким лицом он подходит к барахлящему роботу-станку.

Я объяснила. Он все понял, я это видела.

— А Клавдия согласится? А ее бывший муж? — спросил Сережа. — Мы с ней вообще-то договаривались…

— Передоговоритесь. Они согласятся. Им деваться некуда.

— Тогда я готов. Я же вижу: Ирка не столько сама по себе противная, сколько все время разбивается об них и от боли орет.

— Спасибо, — искренне сказала я и велела. — Тогда приступайте, не откладывая.

* * *

Продолжение этой истории я узнала опосредовано — от уже практически взрослой Ксюши. Она приходила ко мне по поводу профориентации. Ксюша успешно закончила школу в 15 лет, не стала брать никакой год на «осмотреться», а сразу поступила в Политех, на достаточно сложный факультет. Там проучилась два года и поняла, что ей это совершенно ни к чему, и программу она не слишком тянет «по мозгам». Что делать? Уходить в гуманитарную сферу не хочет, инженерное, конструкторское дело — не прельщает совершенно. Любовь к цифрам, математике, алгебре осталась. Между первым и вторым курсом ездила летом в специальный детский математический лагерь вожатой — очень понравилось, плакала, когда уезжала. Прикинули так и эдак — получается педагогический вуз, физико-математический факультет. А там посмотрим — может разрабатывать новые программы обучения с учетом современных реальностей, может репетиторство, может преподавать математику одаренным ребятам.

Потом Ксюша напомнила о семье: «Мама к вам когда-то приходила, и Сережа. И еще Ирина». Я, как ни странно, вспомнила. Что же у них?

— Вы удивитесь, — сказала Ксюша. — Мама с папой опять вместе живут.

— Не удивилась, — усмехнулась я. — А Сережа? Ирина?

— Сережа женился, у него сыновья-двойняшки, живут от нас недалеко. Это специально, чтобы Ире удобно было. Она чуть не каждый день ходит с малышами нянчиться. Сережа всем говорит: это моя старшая дочь-помощница. Все умиляются. Я даже завидую немного. Меня туда, как вы понимаете, не зовут.

— Да бросьте, Ксюша, — усмехнулась я. — Поступите в педагогический — у вас этой детской мелочи будет — хоть половником хлебай.

— Согласна, — улыбнулась Ксюша. — Может, выучусь чему-нибудь педагогическому и с Ирой тогда отношения налажу, а то мы так и остались — не сестры, а не пойми что. Там, у Сережи, у нее, видишь ли — братики, а я тогда — кто?

— Ксения, а вы не ждите и прямо сейчас рассмотрите это как математическую задачу, — предложила я. — Дано, условия, требуется найти. Первое действие, второе действие… Вдруг получится?

— Спасибо, я попробую, — сказала девушка, и я поняла, что мозг бывшего вундеркинда заработал над алгоритмом.

Я же мысленно пожелала сестрам удачи.