Катрин Денев. Третий акт

Главная национальная кинопремьера Франции нынешнего октября — фильм Bernadett. В роли бывшей первой дамы Бернадетт Ширак — легенда французского кино Катрин Денев. Это ее подарок себе самой и всем нам к ее 80-летию. По иронии судьбы она изображает типичную буржуазку, жену своего мужа, не имеющую никакого права голоса, с которой никто не считается. Все, что остается Бернадетт, — это носить старящие ее костюмы Chanel и стричь розы в саду Елисейского дворца. Но в какой-то момент она говорит «нет». Бернадетт не устраивает роль бессловесной тени. Она объявляет войну и своему придурковатому мужу, лгуну и изменнику, и наглой дочери Клод, и всему президентскому окружению. Бернадетт идет в бой и выигрывает его, становясь на наших глазах серьезным политическим игроком и отчаянной феминисткой, бросающей вызов «мужскому государству». Конечно, это прежде всего бенефис самой Денев, которая с возрастом обнаружила дар незаурядной комедийной актрисы. Впрочем, те, кто помнит ее в фильмах «Дикарь» или «Любимая теща», нисколько не должны удивляться этим метаморфозам. На экране Денев умеет не только холодно и презрительно молчать, но и заразительно смеяться. Более того, смеяться ей нравится гораздо больше. И «Бернадетт» лишь подтверждает это наблюдение.

Время распродаж

Сейчас в жизни Катрин Денев, как она говорит, «сезон распродаж». Четыре года назад она продала свою коллекцию платьев и аксессуаров Yves Saint Laurent, которую собирала более 40 лет. После долгих поисков и ожиданий был найден покупатель на ее дом в Нормандии. Опять же драматичная история. Столько лет обживать старинное шале, столько сил и денег вложить в огромный сад, так страстно любить цветы, чтобы со всем этим в одночасье расстаться… Или это только наша славянская привычка устраивать из всего мелодраму на разрыв аорты? Ах, платья! Ах, сад!

Катрин Денев — прагматик и настоящая француженка, которая в жизни больше всего любит свободу. В том числе свободу от ненужных вещей и утомительных связей, от скучных обязанностей и бессмысленных расходов. К 80 годам жизнь отсекает все лишнее. Сужается круг друзей, сокращаются расстояния привычных маршрутов. Всего становится меньше: желаний, амбиций, возможностей. Конечно, перед глазами у Катрин пример ее мамы, которая дожила до 109 лет. Мадам Дорлеак, одна из самых известных долгожительниц Франции, до последнего оставалась в здравом уме. Категорически отказывалась от услуг сиделок. Жила одна. Каждую неделю собирала компанию подружек для игры в бридж. Но сама Катрин считает, что такая перспектива ей не грозит.

— Мама никогда не курила, — раздумчиво говорит она. — И конечно, несмотря на все драмы и потери, прожила довольно спокойную, размеренную жизнь. Это не мой вариант.

Сама Денев не любитель откровенничать. Она мастер однозначных ответов, похожих на военные команды. Я брал у нее интервью три раза. И каждый раз ощущение было такое, будто карабкаешься по отвесной скале, рискуя сорваться в любую минуту. На своих пресс-конференциях она держится так же неприступно и строго. Журналисты ее побаиваются. Давным-давно ей даже присудили премию «Лимон» за неинтересные, «кислые» интервью. А позднее стали звать «прусачкой» за ее педантизм и умение всех строить.

Однажды в «Метрополе»

Больше всего я люблю моменты, когда Катрин разворачивается всем корпусом к тому, кто осмелился задать ей какой-нибудь вопрос, поднимает удивленно правую бровь и выдерживает долгую, нескончаемую паузу, во время которой хочется провалиться сквозь землю. А один раз мне довелось услышать, как Катрин Денев гневается. Это было в Москве, в отеле «Метрополь», во время пресс-конференции по случаю презентации ювелирной компании Chaumet, где ей была отведена немногословная роль почетной гостьи.

Какая-то девица в замызганных джинсах подняла руку и спросила: «Сколько вам, госпожа Денев, заплатили, чтобы вы приехали на эту презентацию?» — «Какой элегантный вопрос!» — прокомментировала Денев.

Все присутствующие начальники, разумеется, тут же уставились в пол, а уши переводчика предательски заалели. О, лучше бы он этого вопроса не переводил. Потому что не успел он закончить фразу, как Денев выпрямилась, как струна, и нарочито ледяным голосом спросила, обращаясь к журналистке: «Ваше имя? Из какой вы газеты?» — «Труд», — пролепетала та. Но это уже не имело значения.

На редакцию «Труда», на зал отеля «Метрополь», где проходила пресс-конференция, на прилегающие окрестности обрушились смерч, торнадо, буря. Я сейчас не смогу воспроизвести огненный монолог Денев. Но смысл его заключался в том, что она никогда никому не позволит оскорблять себя подобными вопросами. Она никогда никому не подарит удовольствия увидеть себя растерянной. Потому что ее легче убить, чем унизить. Нет, Денев не кричала, не размахивала руками в бриллиантовых кольцах Chaumet, а просто говорила быстро-быстро, словно боясь, что ее оборвут на полуслове или помешает горе-переводчик. И от этой ее стремительной яростной французской речи закладывало уши, как в поезде TGV, несущемся с сумасшедшей скоростью.

Вот это была Денев в действии: Денев-экспресс, Денев-воительница, Денев-ураган. И горе тому, кто окажется на ее пути. Финал монолога был встречен аплодисментами и даже, кажется, криками: «Браво, Катрин!» Ради таких моментов только и стоит ходить на пресс-конференции, ради таких минут великие актрисы проживают свою жизнь в кино и на сцене. Но эта маленькая победа Денев рождала, как ни странно, еще и какое-то смутное чувство жалости. Почему за нее тогда никто не заступился?

Быть одной

Одна, всегда одна. Одиночество Катрин Денев — это, наверное, тема для романиста и одновременно для психолога. Почему всегда первой уходила от мужчин, которые ее любили и хотели на ней жениться? Почему предпочла вне брака воспитывать своих детей? Почему, будучи по воспитанию и типажу типичной буржуазкой, оказалась такой упертой феминисткой и вечной незамужней «мадемуазель»?

Справедливости ради стоит сказать, что замужем Денев была. Правда, один только раз — за англичанином Дэвидом Бейли, известным фотографом-летописцем «Битлз» и Твигги. Раньше я часто встречал его в Лондоне на London Fashion Week: седой неопрятный старик в грязных кроссовках, всегда под кайфом. Представить их вместе сейчас невозможно. Впрочем, они и прожили недолго, всего около года.

А до этого был Роже Вадим, отец единственного сына Денев Кристиана. Самый знаменитый плейбой минувшей эпохи, создатель образа незабвенной Брижит Бардо, по образцу которой он и собирался сотворить свою новую Галатею — Катрин. Ничего из этого не вышло: другая порода, другой материал. Упорная, несгибаемая, неподатливая. Не женщина — кремень. Такой она предстает в его мемуарах. В фильме у него снялась, ребенка родила, а замуж за него не вышла. Похоже, Вадим так и не понял почему. На его похоронах сошлись все его жены, законные и незаконные: и старенькая Брижит Бардо в платочке, и простоволосая, спортивная Джейн Фонда, и его последняя жена Мари-Кристин Барро. Катрин тоже пришла. Женщина строгих правил, она всегда исправно ходит на похороны своих бывших любовников, друзей и коллег. Даже если кому-то неприятно ее там видеть, все равно придет. В темных очках, непроницаемая. С цветами. Все как полагается. И на похороны Мастроянни она тоже пришла. Там она впервые встретила законную вдову своего бывшего любовника Флору — ту самую, которая когда-то заявила, что ребенок от другой женщины — это еще не повод для развода.

Имелась в виду, конечно же, дочь Денев и Мастроянни Кьяра. Все газеты писали, что перед смертью Марчелло хотел видеть только их двоих: Катрин и Кьяру. Он и умер у них на руках — у незаконных. Так что все это весьма условно. «Чужих мужей законная подруга и многих безутешная вдова», — сказано как будто о Катрин Денев.

Поразительно, но все, с кем она была по-настоящему близка, кто любил ее и кого любила она, сейчас или в могиле, или уже вышли в тираж. А она продолжает сниматься, председательствовать в жюри кинофестивалей, получать и вручать почетные премии, участвовать в рекламных кампаниях модных брендов.

При этом Денев никак нельзя причислить к фанатичным заложницам фитнеса и модных диет. Андрей Плахов, российский биограф Катрин и преданный ее обожатель, рассказывал мне, с каким неподдельным интересом она изучала в его присутствии десертную карту парижского ресторана «Интерконтиненталь», чтобы в конце концов остановить свой выбор на весьма калорийном «Мильфей». Катрин слишком любит жизнь, чтобы зацикливаться на своей «неувядающей» красоте или отказывать себе ради нее в скромных удовольствиях. Актриса не скрывает, что любит выпить, вкусно поесть и провести вечер в хорошей компании.

Помню ее на приеме в «Метрополе», когда под руку с Олегом Меньшиковым она совершала круги почета по залу, как бы даря себя, а оркестр наигрывал «Шербургские зонтики». И в этих ее кружениях среди толпы было столько женского кокетства и веселой неутомимости, что оставалось только влюбленно смотреть на нее, подпевая оркестру: I’ll wait for you.

«Она мне говорила, — вспоминал потом Меньшиков, — “Ну что, пошли еще раз?” — “Пошли”, — говорю я. И мы идем, будто рассекая волны. А от нее сияние такое, как от тысячеваттной люстры. Задымиться можно. Нет, таких звезд больше не делают!»

Кто на свете всех милее?

Катрин Денев это умеет — затмить всех. Чтобы рядом никаких женщин не было видно вообще. Ни молодых, ни старых. Она должна царить в одиночестве. Одна в кадре, одна в жизни. Есть в этом какая-то грустная закономерность. И даже когда она играет небольшой эпизод, все главные герои уходят на второй план.

Представляю, как намучился бедный Франсуа Озон, собравший для своих «8 женщин» уникальную женскую труппу, включая четырех звезд первой величины, которые по сюжету должны были существовать с Денев на равных. Впрочем, он не упустил возможности подразнить ее в эпизоде, когда горничная, которую играет Эмманюэль Беар, протянет ей фотографию со словами: «Эту женщину я обожала».

Камера скользнет по снимку, и мы увидим портрет покойной Роми Шнайдер — единственной реальной соперницы Денев за 40 лет ее карьеры.

Сейчас уже трудно сказать, в чем заключалась суть их артистической дуэли, долгое время составлявшей один из главных сюжетов французской бульварной хроники. Как актриса, Роми была ярче, обаятельнее и драматичнее, но поле битвы в итоге осталось за Катрин. И дело не только в безвременном уходе Роми из жизни. Победил другой тип женской красоты, другая модель актерского и человеческого существования. Роми — это страсть взахлеб, жизнь нараспашку, боль и отчаянье, переставшие быть актерской игрой. Она сжигала себя в каждой роли, теряя ощущение границы, за которой заканчивается кино и начинается реальность. Она влюблялась в мужчин, которые не могли принести ей ничего, кроме страдания. Надолго ее не могло хватить даже при самом удачном раскладе. Катрин другая. По натуре типичный стайер, каждый раз она умно и зорко рассчитывает свою дистанцию, знает, где надо замедлить ход, а где, наоборот, прибавить скорость, чтобы обязательно прийти первой. К тому же так, как Роми, она никогда не зависела от мужчин, которых любила, а свою личную жизнь ни разу не пыталась подменить опасным и гибельным иллюзионом. Поэтому, наверное, и сохранилась. Тевтонскую безудержность победил галльский расчет. Француженка Денев взяла верх над австрийкой Шнайдер. И все-таки и у этой ее победы есть привкус какого-то тайного поражения, как будто своим уходом Роми перечеркнула все усилия Катрин, приложенные к тому, чтоб считаться первой и лучшей на законных основаниях. И сейчас обязательно найдется какой-нибудь юный насмешник, который признается, что на самом деле всю жизнь обожал Роми Шнайдер — и Катрин останется лишь надменно и многозначительно молчать. Ну, это-то она умеет.

Женщина с левого берега

Когда Катрин Денев говорит, сразу слышишь парижанку. Причем парижанку Rives Gauch (Левого берега). Это особый тип женщин в неизменных темных очках, в чем-то черном, но с модными причудами — яркий шарф под цвет губ, позвякивающие браслеты, чулки в сетку. Обязательно сигарета — последний трофей в безнадежно проигранной войне с политкорректностью и толерантностью. Во всех обстоятельствах, даже в стеклянных аквариумах аэропортов, заполненных чужим дымом, Денев курит шикарно.

Так курили кокотки времен Ги де Мопассана. Она с наслаждением затягивается, чуть откидывая голову назад. Тонкая сигарета как бы удлиняет ее пальцы с темно-вишневым, почти черным маникюром, бледный дым делает черты лица чуть менее рельефными, более расплывчатыми, рассеянными. При правильно поставленном свете возникает эффект sfumato («рассеянный свет»), известный еще со времен Леонардо да Винчи. И это надменное безмолвие с сигаретой наедине как в кино, так и в жизни производит совершенно магнетическое впечатление. Ей ничего не надо говорить — только молчать и курить. Какое тут может быть «живое интервью»? Да и зачем, когда и так все ясно.

От Театра эстрады до отеля Martinez

Моя первая встреча с Катрин состоялась почти 50 лет назад, в далеком 1975 году. Она приехала в Москву в свите певца Максима Ле Форестье. Пел он в Театре эстрады. А в первом ряду сидела еще совсем молодая 30-летняя Катрин Денев в белом свитере со своей неизменной гривой волос цвета спелой пшеницы, рассыпанной по плечам. И весь зал пялился на нее, не веря своим глазам: она — не она? Конечно же, она! Героиня «Шербурских зонтиков», «Девушек из Рошфора», «Майерлинга». Разумеется, фильмов Поланского или Трюффо с ее участием мы тогда еще не видели, а «Дневная красавица» Бунюэля вообще была под строжайшим запретом и выдавалась только для спецпоказов в Госкино или на каких-нибудь цековских дачах, куда простым смертным вход был заказан.

Спустя почти 30 лет мы встретились с ней на террасе отеля Martinez в Канне. Это было интервью по заказу косметического гиганта L’Oreal. Катрин была в хорошем настроении. С бокалом шампанского в руках, с новой короткой стрижкой, в легком летнем платье, она встретила меня с сияющей, безмятежной улыбкой под стать небу и морю за окном. Вокруг сновали визажисты и стилисты в белых халатах. После интервью ей предстояла рекламная фотосессия вместе с другими дивами L’Oreal Энди Макдауэлл и Вирджини Ледойен, которые сидели тут же перед ярко освещенными зеркалами и ждали, пока им поправят макияж.

Однако присутствие более молодых актрис Катрин не смущало. Она чувствовала себя здесь полновластной хозяйкой. Канн — это ее территория. Начиная с «Золотой пальмовой ветви», полученной за «Шербургские зонтики», она здесь появляется регулярно, даже если в конкурсе нет фильма с ее участием. Хотя, когда я спросил ее, какие самые яркие впечатления связаны у нее с фестивалем, она вспомнит не свой первый триумф в 1965 году, а то, как ее освистали в 1987-м, когда она вручала «Пальмовую ветвь» Морису Пиала за фильм «Под солнцем сатаны».

— Это было ужасно. Как будто я лично была виновата в том, что ему присудили первый приз. Фестивальная публика бывает очень агрессивной и жестокой как к победителям, так и к побежденным. Вообще ненавижу любые формы агрессии. В любви, кстати, она бывает так же отвратительна, как и в нелюбви. Вообще, с годами все больше начинаешь ценить хорошее воспитание, такт, деликатность. Мне кажется, воспитанных людей в мире становится с каждым годом все меньше.

Помню, что на мой вопрос, каким из своих достижений она больше всего гордится, Катрин ответила с обезоруживающей искренностью.

— Наверное, следовало бы сказать — своими детьми. Но мне представляется нескромным гордиться только тем, что я их родила. Это не такая уж доблесть. Горжусь тем, какими они стали.

— А как вы их воспитывали?

— В строгости. Ведь мне приходилось быть не только мамой, но и папой. Своих отцов они видели в лучшем случае на каникулах.

— В мемуарах Роже Вадима есть смешной эпизод, как они вместе с Кристианом прятали под кровать чемодан, привезенный из дома, и шли покупать ему новые вещи, чтобы избежать потом ваших придирок и попреков в неаккуратности. Это правда?

— Я совсем этого не помню. Хотя что правда, то правда: не переношу хаоса. Просто физически не могу видеть горы невымытой посуды, незастеленную кровать, разбросанные вещи. Мне кажется, восстанавливая какой-то внешний порядок, я приближаю себя, а заодно и тех, кто меня окружает, к некоей гармонии.

«Подмосковные вечера» на пресс-конференции

Пройдет еще несколько лет, и Катрин приедет в Москву на презентацию первой в мире книге о ней. Это был труд жизни моего друга Андрея Плахова. Но с этим визитом как-то сразу все пошло не так. Катрин всем была недовольна: московскими пробками, невозможностью подъехать к входу Большого театра, самим Большим театром, рестораном, где ей подали холодные блины и теплую водку. И, к ужасу Плахова, первый тираж книги оказался бракованным. Все прекрасные фотографии Денев были напечатаны на отвратительной бумаге, так что узнать на них первую красавицу французского кино можно было только при большом усилии. Времени на допечатку тиража не оставалось. Пресс-конференция назначена, весь Союз кинематографистов пришел посмотреть на великую Катрин Денев, которая специально приехала на премьеру своей книги.

Надо отдать должное Катрин, она проявила максимум выдержки и хладнокровия. На все вопросы отвечала, фотографам позировала. Бестрепетной рукой подписала несколько протянутых ей книг. И только в конце пресс-конференции приключился смешной казус. Какой-то молодой человек долго и терпеливо тянул руку, чтобы задать свой вопрос, а когда до него дошла очередь, сказал:

— Вообще-то я не журналист, а фотограф. Наверное, я не имею права задавать вам вопросы…

— А, ладно, спрашивайте, если уже встали, — махнула рукой Денев.

— Дело в том, что у меня нет к вам вопросов, но есть… подарок.

— Не надо никаких подарков, — заволновался Андрей Плахов. — Сейчас не время подарков.

Заинтригованная Денев пожала плечами.

— Ну почему же? Если есть подарок, пусть дарит. Я готова его принять.

— Я хочу для вас спеть, — пересохшими губами промолвил молодой человек и, не дожидаясь разрешения, затянул: «Не слышны в саду даже шорохи…»

И тут произошло то, чего не ожидал никто: весь набитый до отказа зал «Аргументов и фактов», сам того не желая, подхватил дружным хором: «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера…»

Я сидел рядом с Катрин и видел, что пепел с ее сигареты на какой-то миг завис, грозя упасть и прожечь ей свитер. Это была немая сцена, которую нельзя повторить, нельзя срежиссировать. Это была фантасмагория в духе Булгакова или Бунюэля. «Подмосковные вечера» в исполнении кинокритиков, журналистов и осветителей в честь великой француженки. Катрин Денев не повела бровью. Сбросила пепел, погасила сигарету и тоном учительницы старших классов сказала.

— Нет, только в России пресс-конференция может закончиться хоровым пением.

Потом она немного оттаяла, подобрела. Успела заехать перед аэропортом в антикварный салон и купила несколько старинных серебряных портсигаров, которые, как страстная курильщица, коллекционирует всю жизнь.

Страх сцены

Последний раз мы виделись перед пандемией. Она была в Москве проездом после долгой и утомительной поездки из Судана. Что она там делала? Была почетной гостьей, открывала ретроспективу своих фильмов. Все как всегда. В соседнем кресле тихо дремал спутник во всех ее странствиях и выходах в свет — дизайнер на пенсии Жиль Дефур.

— Бедняга, — вздыхает Катрин, показывая на своего верного спутника. — Его замучил джетлаг.

— А вас?

— Меня? Никогда! Я высыпаюсь в самолете. Легко могу заснуть на десять минут практически в любых обстоятельствах и даже в гриме на съемочной площадке. Мой единственный рецепт красоты на все времена — вставать надо попозже, работать поменьше. И будет вам и молодость, и красота. Только не цитируйте мне интернет про какие-то «золотые нити», которыми я то и дело себя опутываю. Теперь половина каждого интервью у меня уходит на опровержение всей той чуши, которая про меня там понаписана.

— А что вас больше всего раздражает?

— Что я «высокомерная», «холодная». Но вы же знаете, что это не так.

— Вы, кажется, единственная из французских звезд, кто никогда не играл в театре. Более того, вы часто признавались, что испытываете безумный страх перед сценой. Это все в прошлом?

— Я по-прежнему боюсь сцены. И вряд ли когда-нибудь отважусь на ней играть. Более того, признаюсь, не очень-то я люблю ходить в театр, особенно когда там выступают мои друзья или родственники. Я так за них волнуюсь, что, кажется, у меня выскочит сердце. Только и думаю: скорей бы это уже закончилось. У меня был опыт, когда на вечере, посвященном нобелевскому лауреату по литературе Патрику Мондиано, меня попросили прочитать небольшой прозаический текст. Я согласилась, а потом извелась. Как же это было тяжело!

— Я могу напомнить вам еще как минимум один эпизод, когда вы выступили в роли чтеца.

— Когда же?

— На похоронах Ива Сен-Лорана в церкви Сан-Рок. Я был там. Вы замечательно читали стихи Уитмена.

— Все было как в тумане. Вначале дали запись Марии Каллас, потом Бреля Le Chanson des Vieux Amants. Я выступала где-то посередине. Но это было небольшое стихотворение, которое выбрал для меня Берже. По счастью, я не сбилась, ничего не перепутала. До сих пор удивляюсь, как это я смогла? Нет-нет, я не театральная актриса. И, наверное, никогда ею не стану.

— Вы сказали, что у вас такой сейчас период, когда вы избавляетесь от всего лишнего, ненужного… А какие воспоминания вам сейчас больше всего доставляют радость?

— Я почему-то сейчас вспомнила сорокалетие моей мамы. Еще все живы: отец, Франсуаза (старшая сестра Катрин Денев. — Прим. ред.), наши друзья. Лето. Был удивительный длинный летний, солнечный день, который казался таким бесконечным и таким прекрасным. Еще у меня был хороший период в середине 70-х годов. Я была одинокая мать с двумя детьми. Было очень трудно. Так много работы, обязанностей. Но мне хватало сил на все: и на профессию, и на детей, и на отношения. Какой-то очень интенсивный, трудный и счастливый период. А потом, в начале 80-х, встреча с режиссером Андре Тешине, определившим мою жизнь в кино. Я ждала его новых сценариев и знала, что там будет новая роль для меня. Это совершенно непередаваемое ощущение для актрисы. Как в детстве, будто ждешь и находишь подарок под елкой. Что еще? Наверное, могу вспомнить съемки «Индокитая». Тогда меня не покидало чувство, что я снимаюсь в лучшем фильме моей жизни. И даже если это не так, все равно я счастлива, что мне было дано это пережить.

— Я-то думал, что вы обязательно назовете имя режиссера Франсуа Трюффо.

— Но вы же спросили меня о приятных воспоминаниях? А все, что связано с Франсуа, для меня до сих пор довольно болезненно. Даже успех «Последнего метро», в который он почему-то до конца не верил. Я помню, как он подошел ко мне после премьеры, которая, как мне казалось, прошла очень хорошо, и сказал: «Тебе не кажется, что от этих комплиментов несет соболезнованиями? Это похороны, самые настоящие похороны». Он меня так расстроил, что на обратном пути я въехала в клумбы на Елисейских полях.

— Вы счастливы?

— Сегодня да, а завтра, может быть, уже не очень. Счастье — это только мгновения, которые озаряют нашу жизнь. Я не держусь за них, но люблю время от времени перебирать их в памяти. Опыт счастья всегда можно противопоставить печалям, горестям и потерям. Я уверена, что только счастье учит нас, как надо правильно жить.

…Время, отведенное для интервью, подошло к концу. Жиль Дюфур проснулся и красноречивым жестом показывает Катрин на часы. Их ждет ланч. Мы прощаемся. Напоследок мне так хочется сказать Катрин, как много всего с ней связано, каким важным человеком оказалась она в жизни моего поколения. Как мы все переживали, когда на съемках фильма «Его жизнь» у нее случился ишемический инсульт и ее увезли в госпиталь прямо со съемочной площадки. Бросьте ваши сигареты, мадмуазель. Будьте счастливы и живите долго! По крайней мере, никак не меньше, чем ваша мама, мадам Дорлеак. Разумеется, сказать ничего этого я не посмею, а только почтительно склонюсь, чтобы поцеловать протянутую мне на прощанье руку.