Константин Эггерт, ведущий: С моей точки зрения, монумент жертвам политических репрессий, торжественно открытый Путиным и патриархом Кириллом, нужно было назвать памятником жертвам коммунистического режима, а не каких-то абстрактных репрессий. Вы со мной согласны, Борух?

Борух Горин: Согласен. Это как спектакль об Анне Франк, поставленный в Вене, в котором не упоминаются нацисты и то, что Анна Франк — еврейка. То есть девочка как-то оказалась в убежище, от кого-то она вдруг зачем-то пряталась. Думаю, постановщики спектакля боялись реакции общества. То же самое и у нас. Общество увлечено рассказами о славных подвигах НКВД и невероятной истории индустриализации. Насчет того, что у нас не отметили столетие революции, я не согласен. Главный рупор у нас в стране давно не администрация президента, а телевизор. По телевидению показывают сериалы, в которых рассказывают, как Парвус с Бронштейном обманули весь русский народ.

Сергей Медведев: Я не согласен, Константин. Этот памятник не только жертвам коммунистического строя, но и Борису Немцову, и Анне Политковской, и Наталье Эстемировой. Это памятник жертвам российского государства в любых его инкарнациях.

Сергей, вы же понимаете, что такого памятника в России никогда не будет. Просто странно, что, вспоминая про политические репрессии, никто не упомянул их «дизайнеров».

Сергей Медведев: Да, в основном это жертвы коммунистического режима, но это слишком сильно ограничивает значение памятника и придает ему идею, что репрессии и жертвы закончились. А я вижу некоторое продолжение этих репрессий.

Но масштаб другой.

Сергей Медведев: О каком масштабе можно говорить, если каждая человеческая жизнь важна?

Борух Горин: Я думаю, что для того, чтобы не размывать смысл, должны быть установлены памятники отдельно погибшим журналистам, отдельно жертвам тоталитарных режимов, отдельно жертвам большевиков.

Сергей Медведев: Помимо памятника нам нужен процесс, подобный Нюрнбергскому, которого Россия избежала после распада СССР.

Михаил Ардов: Мне не нравится, что вы говорите «Россия». В 1917 году Россия завершила свою историю, и дальше это была уже совсем другая страна. В 1908 году Иоанн Кронштадтский сказал пророческие слова: «Береги, Россия, своего доброго и благочестивого царя. Если убережешь — будешь долго сильна и славна, а нет — и царя убьют, и имя твое у тебя отберут». Но я согласен с вами, Сергей. Необходимо устроить процесс над преступной организации ВКПБ-КПСС. Всех оценить, снести проклятые памятники палачам.

Баатр Китинов: История учит, что с ней нельзя шутить и нельзя ее разрушать — хорошая она или плохая. Мне импонирует китайская политика в этой области, где споры подобного плана…

...невозможны, Баатр! Потому что это коммунистическая страна со строгим идеологическим контролем!

Баатр Китинов: Эти споры там могут быть — только в среде специалистов. Когда споры пройдут, результат выносится на общее обозрение.

То есть общество должно проглотить то, что ему скармливают?

Баатр Китинов: Грубо говоря, да. Потому что иначе общество может стать толпой.

Сергей Медведев: Вы считаете, что свобода суждений сделает общество толпой?

Баатр Китинов: Общество становится толпой, когда ему дают возможность выбора между полярными вещами.

Мы удивительным образом перешли от столетия революции к тому, нужна ли обществу историческая дискуссия.

Сергей Медведев: В Германии суды над нацистами продолжались 50 лет. И люди не превратились в толпу. Немцы пережили свое прошлое и сделали свою страну образцом меморизации: посмотрите на памятники в Германии, посмотрите на глубину дискуссий о нацистском прошлом. Какая же тут толпа? Как можно с таким презрением относиться к людям?

Баатр Китинов: Вы не поняли меня, потому что мы стоим на разных исходных позициях. Вы подразумеваете, что Россия — западная страна, а я считаю ее восточной. На Западе важнее диалог, на Востоке же главнее считается монолог. Поэтому дискуссионные моменты лучше решить специалистам.