Жан-Поль Готье: Сегодня ты никто, а завтра, глядишь, у тебя уже просят автографы

Самое потрясающее, что он жив до сих пор. Ободранный, страшненький, облезлый. Хранится в специальной коробке, упакован в хрустящий пергамент как музейный раритет. Собственно, он самый настоящий раритет и есть, вполне музейного качества. С фантастическим провенансом, как говорят антиквары. Еще бы! Любимая детская игрушка самого Жан-Поля Готье. Плюшевый мишка, без которого, может быть, не случилась бы одна из самых блистательных карьер в мировой моде.

Его имя Нана, как звали героиню классического романа Золя. Так что, вполне возможно, это она. Впрочем, гендер Нана так и остался не до конца проясненным.

Известно только, что в детстве Жан-Поль страстно хотел, чтобы ему подарили куклу.

— Мальчик не должен играть в куклы, — строго отрезал папа.

Сошлись на плюшевом мишке как компромиссном экономварианте: семья Готье была небогата, лишние траты не приветствовались. Рацион детских радостей и увеселений был довольно скудным, как и полагалось ребенку бедных окраин, чье детство пришлось на 1950-е годы.

Зато у Жан-Поля была бабушка. Гениальная бабушка, которая забирала его к себе по субботам, когда не надо было идти в школу. И тут он не знал никаких отказов и запретов. Содержимое платяного шкафа, пузатого буфета, зеркального трельяжа с хрустальной пудреницей и полупустыми флаконами — все бабушкины сокровища были в его полном и абсолютном распоряжении. Там Жан-Поль узнал любовь в ее подлинном, непритворном обличье. Там он впервые открыл для себя разные женские секреты и маленькие тайны, хранящиеся на дне шкатулки для вышивания и железных банок из-под леденцов монпансье. Этот вещный, предметный женский мир, пахнущий рассыпчатой рисовой пудрой, старинными духами, сердечными каплями, много лет спустя оживет в его модных коллекциях. Он будет туда время от времени наведываться в своих воспоминаниях и фантазиях. Грот любви, тайная пристань, территория нежности, где по-прежнему царят его Бабушка и Нана.

Мы сидим с Жан-Полем в ресторане «Белый кролик» в дегустационном зале, где шеф Владимир Мухин проводит специальные гурме-презентации.

Но наш стол пуст. Только несколько разноцветных маленьких шоколадных кроликов с разной начинкой выстроено в ряд для затравки аппетита.

— О, чудесно! У тебя с чем? — интересуется Жан-Поль, надкусывая своего шоколадного кролика.

— Кажется, с манго. А у тебя?

— Малина!

Жан-Поль делает томный взгляд и складывает губы трубочкой, демонстрируя высшую степень блаженства.

С ним легко быть на «ты». Он говорит так, словно мы знакомы всю жизнь. Никакой дистанции, никаких церемоний. И про детство, и про то, как первый раз увидел танцовщиц «Фоли-Бержер» по телевизору. Кстати, это тоже было в доме у бабушки, где ему разрешалось смотреть взрослые программы до глубокой ночи. Он навсегда запомнит собственное оцепенение от зрелища победительной женской наготы в драгоценной оправе из страусовых перьев, стекляруса, искусственных бриллиантов. Все это двигалось, покачивалось, сверкало, погружая в нирвану бесконечного и волнующего сна.

Теперь Жан-Поль понимает, что это было больше, чем телевизионное шоу. Это была его судьба, которая тогда впервые явилась на черно-белом экране в сетчатых чулках, подрагивая плюмажем из перьев и наклеенными ресницами. У каждого мужчины свой «гений чистой красоты». Для Готье это, конечно, танцовщицы «Фоли-Бержер».

Он и не думал, что станет модельером, но уже тогда мечтал обретаться где-то поблизости от этих странных и прекрасных существ, стройными шеренгами спуска­ющихся под музыку по бесконечной, залитой светом лестнице. И что он для этого сделал?

— Первым делом я приклеил моему Нана что-то вроде бумажных цветочков вместо грудей. Потом нацепил на него бабушкины брошки, украсил перышками, выдранными из подушки. Считай, это был мой первый дизайнерский опыт. Ну и конечно, я рисовал, рисовал… Бесконечно! И дома, и на уроках. Учился я скверно. Успехов в учебе или спорте — ноль. Типичный бабушкин внук, над которым все потешались. Однажды учитель разозлился на меня, выдрал мой рисунок из тетрадки, прицепил его к моей спине и велел так ходить по классу, чтобы все видели, чем я занимаюсь на уроке. Но эффект был совершенно обратным: одноклассникам мои рисунки понравились. «Слушай, Жан-Поль, а нарисуй мне тоже что-нибудь такое», — говорили они, подсовывая свои тетрадки и альбомы. Из парии и отщепенца, которого за человека-то не считали, я мгновенно стал звездой. Потом этот фокус со мной происходил в жизни много раз. Сегодня ты никто, а завтра, глядишь, у тебя уже просят автографы.

…Жан-Поль Готье — последний из поколения великих кутюрье. Единственный чистокровный француз, кто  сумел сохранить свой дом и позиции в индустрии мировой моды. На групповом портрете, который попытался собрать Роберт Олтмен в своем знаменитом фильме Prêt-à-Porter, Готье был замыкающим. В начале 1990-х еще живы были все великие. Они посматривали в сторону Готье со снисходительным любопытством. Мол, не обращайте внимания на эти дурацкие юбки, серьги и матросскую тельняшку. Наш Жан-Поль славный малый, enfant terrible. Позднее, безумное, но безусловно талантливое дитя.

А сегодня Готье — номер один. Рядом никого нет. Все давно умерли, или разорились, или сошли с ума, или распродали свои дома и бренды непонятным корейцам, индийцам, китайцам. Сплошное выжженное поле, по которому шныряют неотличимые друг от друга и почти неопознаваемые назначенцы — новые дизайнеры некогда великих модных домов. Некоторые из них теперь не успевают даже добежать до финальных поклонов на своих показах, так как узнают по дороге, что уже уволены.

Теперь не принято задерживаться на одном месте больше чем на один-два сезона. Отработал свою коллекцию, отпахал показы, раздал интервью и… до свидания! Впрочем, теперь не полагается и подолгу носить вещи, а тем более хранить их в своем гардеробе. Даже haute couture. Поносил, и хватит! Отдай в фонд сирийским беженцам. Или поделись с неимущим, как учат главные арбитры общественного мнения.

Дело не в том, что меняется мода (ей полагается меняться!). Меняется сознание, меняются отношения творцов с потребителями. Быть хорошо одетым, если ты не ходишь в официальное присутствие, даже как бы не очень-то прилично. Пережиток буржуазного воспитания и вкусов. За то, чтобы выгуливать вечерние платья на красной дорожке, кинодивы запрашивают гонорары, сравнимые с теми, которые им платят за главные роли в фильме. И это уже в порядке вещей.

На этом фоне дом Готье высится последним донжоном исконных традиций парижской высокой моды, а сам Жан-Поль в шотландской юбке-килте и с седым бобриком немолодого панка смотрится памятником эпохе талантливых безумцев и романтиков моды. Каким был, таким остался. Может, потому и продержался дольше других, что никогда не относился к себе слишком всерьез. Даже став мировой знаменитостью, продолжает прикидываться веселым дурачком в тельняшке, которому все нипочем. Будет как будет. Зачем переживать?

Я его даже спросил, не боится ли он разориться и стать банкротом, как Ёдзи Ямамото или Лакруа. Тоже ведь были звезды первой величины!

Он на секунду задумался, как будто мысленно представил это удручающее зрелище, а потом рассмеялся и сказал: «Нет».

— Почему?

— Чему быть, того не миновать. Тут я фаталист. А то, что я умею и могу, у меня все равно никто не отнимет.

— Но имя, бренд? — не унимаюсь я.

— Да подавитесь, — говорит Жан-Поль и делает небрежный брезгливый жест, каким отгоняют назойливых мух. 

Всю свою жизнь он с грацией канатоходца балансирует на грани скандала и триумфа, китча и искусства, кабаретного бурлеска и самого изысканного театра. Недаром на него безошибочно спикировали главные поп-богини прошлого века Мадонна и Милен Фармер. И каждая получила от него то, что хотела. Мадонна — островерхое бюстье и корсет (привет любимой бабушке и танцовщицам «Фоли-Бержер»), Фармер — комбинезон, стилизованный под анатомическую схему, которая могла бы послужить пособием по изучению кровеносной системы и мускулатуры человека.

Готье выдумщик, провокатор, скандалист. Но прежде всего он, конечно, поэт, прославляющий Женщину. Для него не существует понятия правильных размеров и идеальных пропорций. В его шоу толстуха Бет Дитто участвует наряду с патентованными красавицами вроде Коко Роша.

Его моде тесно в пространстве парижского салона. Она стремится на волю. Лучше всего ей подходят декорации фантастических картин, как в «Пятом элементе». Или ранние фильмы Альмодовара, где буйствовали страсти и все друг друга вожделели, а откровенные платья от Готье только провоцировали и обостряли желания. Или великая феерия Питера Гринуэя «Повар, вор, его жена и ее любовник», где костюмы стали важной сюжетообразующей историей, рассказанной с шокирующими подробностями и барочными излишествами.

Кино Жан-Поль обожает. И не только те фильмы, в которых сам принимал участие. Например, он может по кадрам рассказать фильм «Дамские тряпки» с Мишлин Прель, который впервые увидел в детстве, а потом множество раз пересматривал. Хотя считает, что хороших фильмов о моде очень мало. Как правило, режиссеры стремятся навязать зрителям свой взгляд. Иронично-снисходительный или даже высокомерно-брезгливый. Мол, подумать только, на что тратят жизнь эти люди! И даже эпохальная «Забавная мордашка» с Одри Хепберн и Фредом Астером, которая считается классикой, больше походит на музыкальное ревю.

— А если будут снимать байопик о Готье, кто из актеров мог бы тебя сыграть?

— Марлон Брандо, — без запинки с ходу отвечает Жан-Поль. Все знают, что это его любимый актер.

— Увы, уже не сыграет. Давай из тех, кто жив.

— Сыграть меня несложно. Я не Гамлет. Тельняшку надел, подстригся покороче. И вперед… Например, мне очень понравился Дэниел Дэй-Льюис в фильме «Призрачная нить». Какой класс! Какая порода! Только, боюсь, по второму разу модельера он играть не станет. Да и на что я ему сдался?

Он все время хохмит. И даже не поймешь, когда бывает серьезным. Да и бывает ли? Это привычка, сохранившаяся со времен телешоу «Евротреш», которое он вел на MTV в течение нескольких лет. Весь вечер на арене. Надо быть всегда искрометным, обаятельным, неотразимым. Никто не должен видеть его усталым, грустным, потухшим. Никто не должен знать, что ему уже 67. И только один раз за весь вечер, когда я его спросил о несбывшихся желаниях, он стал задумчивым. И даже что-то вроде печали тенью проскользнуло в его голосе и глазах.

— Сожалений нет никаких. Все, что должно было про­изойти, со мной случилось. Жалею я только о тех, кого отняла смерть, кто рано ушел, как мой друг Франсис Менюж, с которым мы когда-то придумали модный дом «Жан-Поль Готье». Он умер от СПИДа в 1990 году. В какой-то момент я готов был все бросить, распустить штат, закрыть наш дом. Но потом подумал, что это было бы малодушием и даже предательством по отношению к памяти Франсиса. В общем, впрягся снова и с тех пор работаю за двоих или… за троих. Лень подсчитывать.

Шоу, которое Жан-Поль покажет в Москве (МДМ) и в Петербурге (БКЗ «Октябрьский») в январе 2020 года, — спектакль всей его жизни. «Избранное» по мотивам его коллекций, путешествие в страну воспоминаний и безумных фантазий. Будет там и медвежонок Нана, подросший до размеров настоящего медведя, и дивы «Фоли-Бержер», увешанные перьями и бижу. И морячки в тельняшке — одной на двоих, и клон Мадонны в неизменном бюстье. И фрики всех возрастов и мастей. Freak Show — формула жизни, выведенная Жан-Полем Готье в далекие 1980-е. И одновременно формула счастья, безотказно действующая до сих пор.

Символично, что парижская премьера Freak Show состоялась не где-нибудь, а все в том же кабаре «Фоли-Бержер», которое снова открылось после долгого перерыва. Не могу не спросить его про Жозефину Бейкер, которая долгие годы была дивой «Фоли-Бержер». Видел ли он ее когда-нибудь?

— Да, видел в начале 1970-х. Незадолго до смерти она вернулась на сцену после большого перерыва. Кажется, у нее были проблемы с налогами. Ей нужны были деньги на приемных детей, которых у нее было человек 12, не меньше! И это ощущение немного вымученного веселья усталой от жизни и сильно немолодой женщины меня почему-то не покидало на протяжении всего ее шоу. Хотя она была в отличной форме. И публика ее обожала. Но у нас во Freak Show ее изображает молодой красавец-мулат, на котором ничего нет, кроме грозди из бананов.

— Признайся, ты своровал ее у Жозефины! Она же плясала чарльстон в этих бананах в середине 1920-х!

— Не переживай. Она не в обиде. Что взять с нас, фриков?

Беседовал Сергей Николаевич