Наш подкаст на других платформах:

Apple Podcasts
Google Podcasts
CastBox
Яндекс.Музыка
Spotify
SoundCloud
ВКонтакте
YouTube

Первый выпуск
Второй выпуск
Третий выпуск
Четвертый выпуск
Пятый выпуск
Шестой выпуск

Текстовая версия

Всем привет, это подкаст проекта «Сноб» — «Слышь, вирус, а корона не жмет?». В начале вы слышали голос моего сегодняшнего собеседника. Его зовут Андрей Быков. Андрей — врач-реаниматолог из той самой 40-й больницы, которая находится в Коммунарке. Мы планировали поговорить с Андреем достаточно давно, но этот разговор постоянно приходилось переносить, потому что сейчас у него и у его коллег по понятным причинам почти нет свободного времени.

Ɔ. Андрей, сейчас звучит много разных заявлений о том, что мы вот-вот выйдем по уровню заболеваемости на плато. Вы согласны с такой оценкой или это все же чрезмерно оптимистичный сценарий?

На данный момент количество пациентов пока растет. Откровенно говоря, момент пика еще не достигнут.

Ɔ. На графике мы видим, что, например, 19 апреля у нас было больше 6000 зараженных, а 20-го — 4300. То есть, пока есть такие скачки вверх-вниз, говорить о выходе на плато рано?

Думаю, это еще ничего не значит. Течение волнообразно, день ото дня люди поступают по-разному: когда-то — больше, а когда-то — меньше. Но говорить о том, что пик заболеваемости прошел, еще рано.

Ɔ. Андрей, можете объяснить, почему несколько недель назад у московских больниц были очереди из скорой помощи, а сейчас их нет?

Все очень просто. Когда только начался пик поступлений в центр, было недостаточно много больниц, перепрофилированных под пациентов с Covid-19. По протоколу скорые обязаны везти в те больницы, которые имеют право работать по данному типу инфекции. Позже многие другие лечебные учреждения были перепрофилированы, соответственно, нагрузка на все стационары равномерно распределилась. Регламент отработан.

Ɔ. Давайте развеем миф, что пациенты, поступающие с болезнью Covid-19, только возрастные люди. Как я понимаю, это вообще не так.

Все правильно. Раньше говорили, что это, как правило, категория пожилых пациентов. Почему? Потому что пожилой человек больше подвержен риску, чем здоровый молодой организм. Однако с течением времени мы начали получать пациентов из абсолютно разных возрастных категорий, в том числе и молодых пациентов. Но опять же здесь все предсказуемо: у возрастных пациентов больше сопутствующих патологий, нежели у молодого и потенциально здорового организма.

Ɔ. При этом есть и совсем юные «тяжелые» пациенты: в последнем фильме Антона Красовского, посвященном борьбе московских врачей с коронавирусом, показали 17-летнюю девушку, которая находится на аппарате ИВЛ.

Совсем молодые тоже есть, но 17 лет — это единичный случай. Достаточно много пациентов в категории 30–40. Это я точно могу сказать. Не все случаи требуют искусственной вентиляции легких, все может протекать в более легкой форме. Но нельзя точно утверждать, что ты не заболеешь и тебе не потребуется искусственная вентиляция легких, если тебе 30–40 лет. Потому что каждый организм индивидуален, молодые люди тоже могут иметь сопутствующую патологию, в том числе сахарный диабет, который может утяжелить состояние.

Ɔ. Андрей, перед тем как продолжить говорить о Covid-19, хочу задать вам несколько личных вопросов. Правильно ли я понимаю, что вы работаете в 40-й больнице меньше месяца, а пришли вы туда волонтером?

Да, все правильно. Я работал по трудовой книжке в Городской клинической больнице №1 им. Н. И. Пирогова, которая находится на Ленинском проспекте. Я сотрудник местной кафедры анестезиологии и реаниматологии. Ее заведующий — Денис Николаевич Проценко, он же — главный врач Коммунарки. Поэтому некоторую часть работы в Коммунарке я выполнял именно как волонтер и сотрудник кафедры. Когда пришло время, я просто написал заявление об увольнении и полностью перешел на трудовой договор с ГКБ №40. То есть на территории Коммунарки я работаю и как врач-реаниматолог, и как сотрудник кафедры.

Ɔ. Я как раз хотел вас спросить: как давно вы знакомы с Денисом Проценко?

Мы с ним работаем плечом к плечу уже около девяти лет, с тех пор как я впервые пришел к нему на собеседование, когда устраивался врачом после ординатуры. Тогда он еще работал в 7-й городской больнице (сейчас — ГКБ имени С. С. Юдина. — Прим. ред.). С тех пор мы и работаем вместе. Я могу быть только благодарен своему учителю, который меня наставляет и дает мне возможность реализоваться как врачу. 

Ɔ. Вам было страшно, когда вы узнали, что Проценко заболел? Напомню слушателям, что главврач 40-й больницы заболел коронавирусной инфекцией несколько недель назад, но уже выздоровел.

Не скажу, что было страшно. Скорее, это было некое волнение. Все-таки течение этого заболевания непредсказуемо. Безусловно, я звонил, писал, старался поддержать, волновался за него.

Ɔ. Правильно ли я понимаю, что в период карантина он фактически заперся у себя в кабинете и не покидал больницу?

Так и есть. Он ответственный человек, профессионал, который знает свою работу. Я знаю, что он никогда бы не позволил себе поступить иначе.

Ɔ. Андрей, честно, а вам-то не было страшно идти работать в Коммунарку?

Когда это все только начиналось, казалось, что это будет рутинный процесс, борьба с простой инфекцией, чем-то «шуточным». Потом шутки закончились. Когда все стало развиваться по серьезному сценарию, мне пришлось в целях безопасности профессионально изолироваться от своей семьи, жить одному — без жены, без ребенка. Общаемся с ними, как с вами сейчас, по Skype, либо по телефону. Что делать? Такая ситуация.

Ɔ. Очень интересно, что по этому поводу говорит и думает ваша жена.

На самом деле, жена может только поддерживать меня. Она все прекрасно понимает, так что все претензии насчет моего отсутствия исключены. Она знает мою работу, мое отношение к ней. Я для этого учился, у меня есть ответственность. Со стороны семьи и друзей чувствую только поддержку.

Ɔ. Андрей, вы, наверное, стали очень близки с коллегами в последнее время. У вас есть какой-то совместный досуг или после работы уже никого не хочется видеть, просто прийти домой и отдохнуть?

Многие мои коллеги находятся в такой же ситуации, они тоже самоизолировались. Но мы встречаемся. Можем посидеть у меня дома, поговорить. Важно общаться не только в больнице, но и вне ее. В основном мы беседуем на профессиональные темы: что-то придумываем, обсуждаем разные статьи и методики. Каждый из нас сейчас заинтересован в том, чтобы это все быстрее закончилось. На самом деле, нам все это уже немножко надоело.

Ɔ. Как я понял, вы живете в Коммунарке.

Да, я живу в Коммунарке. Я жил там еще до открытия больницы. Она строилась на моих глазах. У меня все равно были мысли когда-нибудь переходить в эту больницу, по крайней мере, из-за удобства расположения. Но судьба сложилась так, что я оказался тут раньше.

Ɔ. Как быстро сложилась ваша команда? Правильно ли я понимаю, что многие из тех, кто сейчас трудится в Коммунарке, пришли в больницу сразу же, как только объявили о наборе волонтеров?

Да. Насколько я помню, после того как вышло официальное объявление о привлечении волонтеров, в течение первых двух суток было принято порядка 800 заявлений. Это были заявления от абсолютно разных людей, не только медиков.

Ɔ. Расскажите, как обычно проходит ваш рабочий день.

Врачей могут вызвать в любой момент. Здесь все зависит от ситуации. Если сейчас вдруг, не дай бог, поступит огромное количество людей, мы все сразу же поедем на работу. 

Стандартный день начинается в 7:30. Мы приезжаем, переодеваемся в свои костюмы, иногда даже успеваем выпить чашку кофе до восьми утра. В 8:00 у нас начинается утренняя конференция во главе с Денисом Проценко, где все дежурные бригады отчитываются за предыдущие сутки, рассказывают о статистике и динамике. На этой встрече подводятся итоги и намечаются какие-то планы. После нее все идут выпить по чашке кофе, а потом переодеваются в СИЗы (средства индивидуальной защиты. — Прим. ред.) в так называемом шлюз-входе и расходятся по отделениям работать с больными. Если ты работаешь «в день», то ты находишься в Коммунарке и работаешь с пациентами до 16:00. Работа стандартная, ничем не отличается от лечения других пациентов. Единственное — меры профилактики и СИЗы доставляют большое количество неудобств. Это не про веселые картинки в белых костюмах и парней-девушек, бегающих в масках. Пробыть в костюме шесть-восемь часов очень сложно, потому что он не пропускает воздух, ограничивает в движениях, очки постоянно потеют. Это многочасовая и достаточно серьезная работа в сложных условиях. Когда снимаешь костюм, первое желание — попить воды, потому что теряешь очень много влаги: в этом костюме очень жарко.

Дальше — вечерний обход, отчеты. Тот, кто не дежурит, может поехать отдохнуть домой. Те, у кого дежурства, уходят на перекус, вновь переодеваются и до утра находятся в «красной зоне», где работают с пациентами с Covid-19. Но помимо этой работы есть много других задач: у нас проводят исследования, лекции и семинары.

Ɔ. Как вам удается постоянно помнить о необходимости соблюдения мер предосторожности? Не расслабляться перед выходом в «красную зону», даже если это происходит в тысячный раз? Как постоянно удерживать в голове мысль: «За той дверью — опасно»?

Здесь ответ очень простой: мы контролируем друг друга так же, как и пациентов. Каждый из нас понимает, что тот, кто не соблюдает меры предосторожности, может заразить не только себя, но и своих коллег. Так что мы стараемся, конечно, ответственно относиться к мерам защиты и всячески поддерживать друг друга.

Ɔ. Как проходит лечение в Коммунарке? 

Отвечу одной фразой, которую мне некогда сказал мой учитель: «Болеть — это тяжелый труд!» У пациента средней степени тяжести, который болеет коронавирусной инфекцией и даже не находится в отделении интенсивной терапии, есть ряд строгих правил, которые он должен соблюдать. Например, принимать все прописанные препараты. Мы всячески пытаемся убеждать пациентов, что это нужно в первую очередь им. К счастью, большинство осознает тяжесть ситуации и, поскольку видит соседей и атмосферу вокруг, старается максимально следовать протоколу лечения. 

Ɔ. Мне кажется, это очень важно проговорить, чтобы люди не думали, что Коммунарка — это суперсовременный санаторий.

Абсолютно. Никакого санатория нет, все весьма строго и регламентировано. В больницу попадают люди с разными характерами, ко всем нужен определенный подход. Кому-то достаточно просто сказать, и он будет делать так, как ты сказал. Некоторым нужен другой подход: например, показать, объяснить, что с ним может произойти, если он врача не послушает. После таких разъяснений люди начинают все понимать и выполнять необходимые рекомендации.

Ɔ. Есть возможность передать пациенту что-то в больницу или это запрещено?

Конечно, можно. На проходной записывают ФИО и принимают передачки — все, что позволено, то есть без алкоголя и сигарет. У всех пациентов, за исключением отделения интенсивной терапии, есть ноутбуки и телефоны: они спокойно могут общаться с родственниками. Все коммуникации разрешены.

Ɔ. Насколько эффективно работают СМИ, которые рассказывают о коронавирусе. Повысилась ли грамотность пациентов за последний месяц? Много ли они знают о вирусе и профилактике?

В большей степени СМИ выполнили свою работу, но нужно продолжать — объяснять людям, что это очень серьезная ситуация, что один человек может заразить не только ближайших окружающих, что нужно четко понимать меру своей ответственности перед обществом. Я полагаю, СМИ играют решающую роль. Люди смотрят и читают. В их головах что-то откладывается.

Ɔ. Какие фейки вам приходилось опровергать в разговорах с пациентами? В чем они чаще всего заблуждаются?

Их очень много. Например, говорят, что от коронавируса спасает водка, а у курящего человека якобы никогда не будет коронавирусной инфекции. Это же смешно! На самом деле, есть огромное количество ненужной, фейковой информации. Хочется сказать: «Люди, будьте умнее, смотрите правде в глаза». Если вы хоть раз увидите вживую, насколько серьезно протекает коронавирусная инфекция у крайне «тяжелого» пациента, сразу задумаетесь о серьезности ситуации. Шутки могут закончиться в считаные дни от начала заболевания до, к сожалению, летального исхода. Я это вижу каждый день. Если бы все происходящее было шуткой, я спокойно бы поехал к своим бабушкам-дедушкам, семье и забыл про все.

Ɔ. Андрей, я в вашем Facebook видел, что у вас достаточно часто проходят конференции с иностранными коллегами. Расскажите об этом.

Поскольку это клиническая больница, у нас есть кафедра и хорошие взаимоотношения с нашими коллегами-интенсивистами по всему миру, в частности, из Италии и Франции. Мы обмениваемся с ними опытом. Где-то мы перенимаем их тактику и на ее основе разрабатываем собственную. Бывает, что принимаем какое-то общее коллегиальное решение.

Ɔ. Было ли такое, что вы, например, видите очень тяжелый случай и обращаетесь за помощью к иностранным коллегам в онлайн-режиме? Вот такая моментальная ситуация по видеосвязи.

Нет, но были консультации, когда мы хотели услышать их мнение. Есть пациент, и есть наш определенный взгляд, но всегда интересно мнение со стороны. Учитывая его, мы можем выбрать оптимальную и безопасную тактику лечения.

Ɔ. Тут на днях в СМИ появились сообщения о том, что вылечиться от коронавирусной инфекции можно с помощью плазмы, которую сейчас сдают выздоровевшие пациенты. Уже понятно, насколько это эффективный способ?

Если честно, я пока не могу это комментировать. Я не иммунолог, я врач-реаниматолог. Если методика запустится и она будет эффективна, то почему бы и нет? Логика в этом есть. Нужно понимать, что мы столкнулись с той ситуацией, когда на свете нет одной волшебной таблетки, которая все изменит. На сегодняшний день вакцины нет, поэтому все ищут абсолютно разные варианты лечения, в том числе переливание сыворотки, плазмы.

Ɔ. А как вы относитесь к идее массового тестирования? Это вообще необходимо или нет?

Тестирование важно. Вопрос в том, насколько чувствителен и специфичен этот тест. Насколько мы знаем, есть как ложноположительные, так и ложноотрицательные тесты, поэтому нужно ли поголовно всех тестировать, сказать сложно. Я считаю, что нужно тестировать тех, у кого есть клинические признаки инфекции. Поймите, все говорят о тестировании, о его необходимости, но при этом забывают о карантине, считают нужным пойти в магазин и толпиться в очереди. Один из вас может быть заболевшим и подышать на 12 человек сразу. Эти 12 человек уйдут из очереди домой, где есть еще три-четыре человека в семье. Поэтому и говорят: «Сидите дома и по возможности никуда не выходите».

Ɔ. С какими мыслями вы в последнее время заходите в «красную зону»? О чем вы в этот момент думаете?

«Скорее бы все это закончилось!» Я, как и все мои коллеги, уже очень устал. Мы обычные люди — не роботы: мы тоже хотим спать и есть, мы хотим видеть своих близких, которых, ввиду сложившейся ситуации, не можем сейчас видеть. Поэтому в последнее время при входе в «красную зону» у меня только одна мысль: «Ты должен качественно сделать свою работу, чтобы это все поскорее закончилось».

Ɔ. Думаю, логично было бы завершить нашу беседу таким вопросом: «Что вы сделаете в первую очередь, когда это закончится?»

Я вам честно скажу: лягу спать. Лягу спать рядом со своими близкими. Я просто хочу находиться рядом со своей женой и со своим ребенком, который растет без меня. Ему вот уже три месяца исполнилось. Месяц из этих трех я вижу его только по Skype. Это непросто.