Протоиерей Александр Абрамов: С кем разговаривает Церковь. Ответ Александру Усатову — клирику, отказавшемуся от сана

Для начала о том, что нас объединяет и различает. Александр Усатов начинает свой текст следующими словами: «Я отдал РПЦ 30 лет своей жизни, многие годы я горел верой и стремился нести свет Христов людям. После 15 лет священнического служения я полностью разочаровался в религии и решил оставить сан священника».

Мне хотелось бы начать со сходных хронологических констатаций, но, может быть, с меньшим пафосом («горел верой и стремился нести свет Христов людям»). Я тоже служу в Церкви больше 30 лет. После 20 лет священнического служения с уверенностью говорю о том, что ни дня не разочаровывался в своем решении стать священником. И эта разница в подходах, мне кажется, дает право попробовать взглянуть на ситуацию, изложенную господином Усатовым, с отличающейся от его точки зрения. Не полемизировать с ним, потому что, если честно, я не вижу здесь каких-то серьезных оснований для полемики, но предложить иную перспективу. 

Странствующие ренегаты

Те аргументы, которые высказывает в своей статье господин Усатов, конечно, абсолютно не новы. Именно поэтому я говорю, что здесь нет почвы для дискуссии — это «хорошо забытое старое» унылого антирелигиозного агитпропа середины прошлого столетия. Если вы возьмете брошюрки и книжки против Церкви, написанные в 1950–1960-х годах, то увидите то же утомительное единообразие подходов, стиля и аргументов. Вообще феномен такого «странствующего ренегата» — человека, обменивающего свой отказ от религии на лекции, деньги, признание, славу, — совершенно не уникален. Такой отказ, как и в случае Александра Усатова, не тих, а нарочито декларативен и сопровождается шумными цветистыми манифестами. История знает тому немало примеров. В 1958 году, например, священник П. Дарманский уходит из Церкви. 10 февраля он служит последнюю Литургию, не забывает поучаствовать в разделе денег из кружки, берет с собой четыре с лишним тысячи рублей, облачения, а затем через несколько дней пишет статью «Почему я порвал с религией». Другой знаменитый ренегат, А. Осипов, который тоже придерживается идеи антинаучности религиозного мировоззрения, одну за другой печатает статьи под названиями «Отказ от религии — единственный правильный путь», «Разум против мистики» и т. п. 

Общий посыл всех этих материалов один и тот же, он содержит два главных пункта. Первый: «Я раньше был не такой умный, но теперь прочел книжки, и они озарили мой путь. Теперь я все вижу совершенно иначе и понимаю, как Церковь/религия замшела». И второй: «Я раньше видел, как ужасна церковная действительность, но мирился с этим. А теперь мириться не хочу и не могу». 

На этих тезисах и строится деятельность ренегатов-вагантов — тех людей, которые путешествовали в 1950–1960-е годы по райцентрам, выступали в клубах перед колхозниками и рассказывали, как они порвали с религией. Я думаю, что это, в общем, путь любого человека, который ставит в центр мироздания самого себя и свои интересы, а не что-то значительно большее. Такой человек, конечно, заинтересован в том, чтобы каким-то образом обратить себе на пользу историю разрыва с религией. 

Я не хочу говорить об этической стороне дела своими словами, а лучше дам возможность сказать тем, кто имеет значительно больше моральных прав на это. Знаменитый религиозный публицист и писатель XX века А. Э. Левитин-Краснов, говоря о ренегатах и их произведениях, пишет: «Сначала самыми черными красками рисуется духовная среда, причем выясняется, что автор очередной "исповеди" был единственным исключением из правила: был искренне верующим, бескорыстным, морально чистым человеком. Затем следует рассказ о "противоречиях" в Евангелии — эти так называемые "противоречия" (вроде того, что неизвестно, в котором году умер Христос) уже давным-давно всем известны. Однако наш "праведник" только сейчас их заметил и "прозрел"».

Другой человек, о котором никто не скажет, что он был низких убеждений или что он не находился в очень глубоком и содержательном интеллектуальном и духовном поиске, — это священник Сергий Желудков. Он так говорит об авторах подобных текстов (конкретно — о Дарманском): «Вот он уже окончательно решил, что он — атеист <…> и… продолжает служить священником — воистину народ обманывает, не в силах оторваться от церковного пирога. <…> Никто не принуждал Вас идти в священники, Вы сами этого просили, хотя нужно было Вам по совести не спешить, посомневаться вволю и найти себе прочное мировоззрение. <…> Можно потерять веру, иногда это бывает нужно по ходу нашего духовного развития, но никогда, никогда не станет человек оплевывать и публично поносить то, что действительно было его святыней».

Каков поп?

Вот как Александр Усатов видит церковную реальность — через запятую: «инфантилизм», «невротизм», «некомпетентность», «комплексы», «средневековье», «франшиза», «из книг по психологии я узнал», «суеверия».

Но, спрашивается, 15 лет был человек священником. Что мешало ему создать прекрасную общину? Кто препятствовал честному и искреннему слову? Какой священноначальник ограничивал Вас в борьбе с суевериями? Я за 20 лет своего священства абсолютно всегда говорил с амвона и в личных разговорах то, что считал необходимым. Я веду еженедельную программу на телеканале «Спас», где в том числе полемизирую с известными атеистами, выступаю на светских теле- и радиоканалах. И там, где я хотел бы не согласиться с какими-то аспектами церковной деятельности, я прямо и ясно не соглашаюсь. Я высказываюсь — и за все эти годы меня никто не цензурировал.

Если говорить о приходской жизни, то община доверяет мне, а я ей. Всем нам нелегко, все мы ошибающиеся люди. Но признаков некомпетентности, невротизма и взлелеивания комплексов вины и неполноценности я не замечаю, признаться, ни в малейшей степени — ни в своих прихожанах, ни в себе самом. 

Мне-то как раз суждения Александра Усатова представляются путаными, демонстрирующими растерянность и непонимание жизни Церкви. 

Что значит, например, следующее сочетание слов: «Современная Русская Церковь не имеет никакого отношения к “историческому Иисусу”, а Промысл Божий в истории Церкви отсутствовал»? Какое именно отношение должна иметь современная Церковь к историческому Иисусу? Что Вы понимаете под «историческим Иисусом»? 

Или, например: «С IV века Церковь стала совсем другой» — и из-за этого, дескать, Владимирскую икону написал не апостол Лука. Видите в чем дело, никто не против того, чтобы обсуждать авторство Владимирской иконы Божьей Матери, но это не имеет никакого отношения к тому, что Церковь с IV века стала другой. 

Или: «Все лучшее в христианстве дал Господь Иисус и апостол Павел». Да, но это так же ценно, как сказать, что, например, все лучшее в исламе дал Мухаммед, а все лучшее в буддизме — Будда. 

Путаность, растерянность (но одновременно и кокетство) проступают и в высказываниях Александра о себе самом: «Я антитеист». Хорошо. Теизм — ясно, атеизм — ясно. А антитеизм? На мой взгляд — это форма кокетливого дезориентированного самоопределения: «Я вышел из среды этих неврастеников и глупцов, поумнев и обогатившись собственной точкой зрения, и теперь занимаю противоположную им позицию». Во всем этом чувствуется и переживание, и уязвленность, и обида, и, может быть, досада на своих прихожан, которые оказались «недостойны» такого священника, но нет сострадания, эмпатии.

Блаженный Августин говорил так: «Чтобы не потерпел ущерба мир Церкви, то нужно весьма щадить пшеницу, как бы не вырвать ее с плевелами». «Пощады пшенице» в тексте «Монолога» начисто нет.

Иными словами, в оценке явлений церковной жизни я во многом согласился бы с Александром Усатовым. Но, характеризуя эти явления, Вы должны оценивать и Вашу роль во всем этом. Вы не содействовали невротизму, вы не использовали власть священника, вы не пользовались тем, что Вы называете франшизой? Но Вы 15 лет священник. Где тот добрый результат, который принесло Ваше священство? Вы рисуете себя человеком, который горел верой. Если человек горит верой, то его узнают по плодам, как говорит Священное Писание. Поэтому вместо того, чтобы просто критиковать нашу действительность (которая в действительности может в ряде аспектов оказаться еще более сложной и многоярусной), может быть, стоило бы предъявить добрые результаты того, что Вы делали? А не кивать на то, что публика какая-то не слишком хорошая, завшивевшая и конопатая. Ты умный, блестящий, в белых одеждах — да вот народ не подходящий. Подкачал. Откуда этот сквозняк высокомерия? 

Дальше. Вы прочли книги по психологии религии, эти книги сделали Вас свободным. Но дело в том, что это тоже форма ретрансляции мифов: будто бы отказываясь от одних мифов, вы попадаете во власть иных. И разве может это не видеть свободный, ясный и открытый ум? 

О науке и религии

Перехожу к следующей теме — теме богословия, мнимого противоречия науки и религии. Хотя это, конечно, уже набило оскомину. Бесконечное перебирание одних и тех же аргументов: мы не верим в историчность Иисуса — мы верим в историчность Иисуса; Он не был Богом — Он был Богом; подчистки и изменения Священного Писания. Здесь стоит обратить внимание на то, какие у Александра Усатова авторитеты. Одним из них он называет М. Борга в качестве библеиста. Но Борг, во-первых, не христианин, а во-вторых, он вполне тоталитарен: принимает те факты, которые ложатся в его концепцию, и не слушает тех аргументов, которые ему не нравятся. Он ищет первотекст, отрицает возможность ошибок, описок, текстуальных правок, которые ни с чем не связаны, ни с какой идеологией. То есть те люди, которые называются Вами в качестве авторитетных, — они сами в некотором смысле маргинализованные богословы. Что Борг, что Д. Кроссан — это люди, относящиеся к так называемому «Семинару Иисуса», где предлагают разбирать Евангелие и новозаветные тексты методом последовательного исключения того, что кажется неприемлемым. 

Самым неприемлемым становится Воскресение Христово, объявляемое гарантированно недостоверным. А принятие текстов в число достоверных или сомнительных на семинарах происходит как на партийных съездах — с помощью голосования. Кубиками или шариками. Красный шарик — текст достоверный, а черный шарик или кубик — недостоверный. В этот семинар входит очень много людей, не все из них профессиональные библеисты. Есть просто любители, журналисты, есть продюсеры. Научная результативность такого метода совершенно не доказана. И сам «Семинар Иисуса» очень многими исследователями критически воспринимается. 

Но если Вы называете Борга и Кроссана, назовите тогда и Крейга Эванса, который критикует подобные методики исследования текста. Но дело в том, что Вам просто нравятся эти богословы — по той причине, что они, как и Вы, встали в позу обиды и несогласия. Один оставил сан — это Кроссан; другой не был целиком интегрирован в научное сообщество — это Борг. Барт Эрман — действительно человек, являющийся учеником известного специалиста Брюса Мецгера, но и к нему у академического сообщества немало вопросов. Его концепция — отнюдь не передний край науки: еще в XX веке А. Швейцер много писал о том, что Иисус — это деятель Апокалипсиса, а такие ученые, как И. Иеремиас и Р. Бультман, сформулировали эту концепцию значительно шире и глубже. 

Вот что бросается в глаза — за всем этим книгочейством нет системы. Одни мне нравятся — я принимаю их постулаты. Другие нет — и я их игнорирую. В профессиональном мире такое назвали бы дилетантизмом, и сколь-нибудь сильное впечатление подобное перечисление имен может произвести лишь на людей, очень далеких от тематики. 

Итоговый тезис Александра Усатова о том, что вера в личное божество противоречит науке — это, конечно, тезис совсем не новый, такой уже затертый, затрапезный. Он по крайней мере с XVIII века вдохновляет людей, отходящих как от науки, так и от религии. На эту тему очень хорошо высказался отец Глеб Каледа — и ученый, доктор наук, и священник: «Только плохая наука отрицает религию — это не наука, а шарлатанство; и только дурная религия отрицает науку — это не религия, а предрассудок и суеверие». 

Словом, в случае текста господина Усатова мы не столкнулись ни с чем новым. «Я был так умен и прекрасен, а вы меня вытолкнули на обочину, и у меня открылись глаза, как безобразно церковное общество. Но теперь я стану еще умнее и прекраснее, потому что я буду читать книги библеистов, я буду читать книги по психологии религии. И это сделает меня новым человеком». 

Боюсь, что так не случится. Мне не хочется прибегать к классической риторике и цитировать Священное Писание: «Они вышли от нас, но не были нашими». Но я думаю, что такой уход из Церкви хорош и для Церкви, и для господина Усатова. Он хорош для Церкви, потому что она освобождается от людей, которые продемонстрировали нежелание и неспособность быть священниками, пастырями, сохраняющими в себе единство веры при полном трезвомыслии и здравом видении происходящего внутри Церкви. Для господина Усатова оставить Церковь — тоже хорошо, потому что он сможет реализовывать свои творческие начинания: читать книжки, участвовать в семинарах, заниматься публицистикой (чего, по-видимому, ему раньше не хватало) в совершенно свободной обстановке, не тяготясь постылыми поповскими обязанностями. В выигрыше оказываются все.