Иллюстрация: Маша Млекопитаева
Иллюстрация: Маша Млекопитаева

Фильм «Милашки» рассказывает искреннюю и неоднозначную историю 11-летней девочки Эми, растущей в консервативной сомалийской семье в многоэтажке для бедных в Париже и мечтающей присоединиться к танцевальной группе, исполняющей тверк. В интервью журналу ScreenDaily режиссер Маймуна Дукуре, выходец из семьи эмигрантов из Сенегала, рассказывает: «Этот фильм родился из желания исследовать, что значит для современного подростка поиск женственности на стыке двух культур, а также в более широком контексте — тему гиперсексуализации детей в современном обществе». История скандала, собственно, лучше всего демонстрирует ту проблему, которую пыталась поднять Дукуре: «Нетфликс», не посоветовавшись с режиссером, выпустил фильм под провокационным постером, на котором девочки демонстрируют сексуальные позы и одежду. Позже компания извинилась, изменила постер и описание, но факт остается фактом: фильм, критикующий культуру сексуализации детей, был намеренно сексуализирован прокатчиком.

В 2011 году министерство образования Великобритании провело независимое исследование на тему сексуализации и коммерциализации детства. Опубликованный отчет, в частности, выделяет два основных подхода к борьбе с этими явлениями. Первый требует, чтобы мы всячески охраняли невинность детства от тлетворного влияния окружающего ее порочного мира. Дети при этом рассматриваются пассивными существами, которые от одного взгляда на взрослый мир немедленно повзрослеют и познают все грехи, от которых их охраняли, а их манера одеваться или вести себя сексуально сделает их неминуемыми жертвами педофилов.

Второй подход исходит из обратного: от жизни не убережешь, поэтому нужно дать детям инструменты, которые помогут справляться с окружающими их пороками и соблазнами. В отличие от первого подхода, предполагающего, что дети просто бездумно имитируют поведение взрослых, второй предполагает, что они осознанно потребляют нашу несовершенную культуру, и их просто нужно научить навигации в этом сложном мире.

Мне бы хотелось посмотреть на эту тему шире.

Во-первых, говоря о недопустимости сексуализации детства, мы как бы считаем нормальным сексуализацию культуры вообще. Как будто проблема не в том, что на обложках мужских журналов и рекламе чего угодно, от перевозок до аудиторских услуг, мы видим полуобнаженные женские тела в зазывных позах, а лишь в том, что этого не должны видеть дети. Выбритые лобки, культ юного тела, танец на шесте в виде спорта, порнография — все это, конечно, никак не связано с объективацией тела, прежде всего женского, коль скоро становится доступно лишь на следующий день после 18-летия. Ведь именно в этот день дети внезапно обретают опыт и мудрость, чтобы противостоять всем этим посылам.

«Обсуждение сексуализированной культуры молодежи подкрепляет мнение, что проблемой является не сексуализированная культура сама по себе, а только возраст, в котором молодые люди в нее входят. Хотя молодежь действительно имеет свои особые субкультуры в музыке, моде, телевидении, кино и цифровом мире, она не живет в какой-то другой культуре, отличной от культуры взрослых. Разговор о сексуализации популярной культуры в широком смысле позволит нам перестать стигматизировать молодежь и начать думать о том, какие смыслы дети и юношество выносят из культурных посылов, с которыми они сталкиваются», — пишет в своей работе Exploiting Childhood («Эксплуатация детства») заместитель директора Отдела изучения проблем насилия над детьми и женщинами Лондонского университета Метрополитен Мэдди Кой.

Во-вторых, возможно, есть повод задуматься, как наша культура трактует образ «невинного ребенка», или о «фетише невинности», как назвала это философ Джоан Фолкнер в своей работе Fetish of Innocence. 

Восприятие ребенка «чистым и невинным созданием, которого портит отвратительный взрослый мир», как отмечает Фолкнер, не всегда было единственным взглядом на детство и берет истоки в культуре романтизма. В широком смысле детство олицетворяет свободу от обуз взрослости: ответственности, работы, забот, зла, грязных мыслей и сексуального желания. Именно в этом широком смысле невинность возводится на уровень фетиша — недостижимого, сверхценного и глубоко значимого. И, как любой фетиш, становится объектом поклонения и… желания. «Данный феномен происходит из культуры гиперопеки детей, а не противоречит ей», — отмечает Фолкнер, поясняя, что «дивиденды» от фетишизации невинности получает все общество, а не только педофилы и рекламщики. 

Повышение значимости невинности ведет к тому, что любая попытка обсуждения этой темы воспринимается как угроза. В ярости, с которой не смотревшие фильм «Милашки» бросились его запрещать, виден не только страх перед самой идеей, что дети могут вести себя провокационно, но и пример того, как мы интерпретируем их поведение. Подражание взрослой сексуальности можно воспринимать очень по-разному — как поиск, игру, нелепость, трагедию, проблему, но противники фильма призывают видеть прежде всего недопустимую сексуальную привлекательность детских тел и тем самым, как это ни парадоксально, призывают смотреть на детей взглядом педофила. Оптика, которая настроена прежде всего на сексуальную доступность, по сути, нормализует идею, что дети являются пассивным объектом похоти.

Возможно, стоит признать, что интерес детей к культуре взрослых — это совершенно естественное явление. А вот разговор о том, почему в этой культуре подозрительно близки идеалы сексуальной желанности и юной невинности, возможно, стоит начинать не с запрета обсуждения девочек, танцующих тверк, а с того, почему тверк танцуют женщины и как девочкам жить в такой культуре.

Обсуждение с детьми сексуального желания в принципе, того, какому типу внимания к себе не стоит радоваться, какое телесное поведение является здоровым, а какое нет, помогло бы им стать более подготовленными к жизни по сравнению с теми, которого лишили доступа к любому «сексуализированному» материалу. И без того или иного уровня открытости в разговоре с детьми о культуре, в которой они растут, обсуждение не получится. Именно это и пыталась сделать режиссер «Милашек» — начать этот разговор.