Из патриархии никто не пишет. Как прихожане добиваются открытия православных храмов в Венесуэле
Кириллу Жолткевичу 68 лет. Он родился и вырос в Венесуэле, работал дантистом, затем вышел на пенсию. С тех пор продолжает дело отца и деда: сегодня он единственный православный священник в Каракасе, которому возраст и здоровье позволяет вести службы.
В православном приходе столицы Венесуэлы более 100 человек. В домашней часовне Жолткевича одновременно помещаются всего восемь. Чтобы все желающие могли попасть на службу, прихожане составили график посещений. При этом в городе есть храмы, когда-то построенные на деньги прихожан, но сегодня они закрыты.
В злоключениях православной паствы Каракаса можно было бы заподозрить местные власти — большинство венесуэльцев относит себя к Римско-католической церкви. Или считать проблемы верующих следствием сложной политической и экономической ситуации в стране — экономику Венесуэлы, зависимую от нефтяных доходов, подорвало падение мировых цен на нефть. В 2018 году гиперинфляция там составила миллион процентов, в 2019-м — в десять раз больше. Одновременно Венесуэлу настиг политический кризис: большинство развитых стран признает ее президентом председателя Национальной ассамблеи Хуана Гуайдо, считая режим Николаса Мадуро, возглавившего государство после Уго Чавеса, нелегитимным. Поэтому сегодня страна находится под санкциями. 61% ее граждан живут в крайней бедности, 7 миллионов жителей — четверть населения — нуждаются в гуманитарной помощи. Но, как ни странно, проблемы у православной общины в Венесуэле начались не из-за чиновников и политиков, а последнее слово в решении ее судьбы остается за Русской православной церковью. И добиться этого слова не так-то просто.
Русские венесуэльцы
Большинство русских приехали в Венесуэлу в конце 1940-х годов. Правительство страны приглашало иностранцев для освоения регионов, при этом ограничений по специальности, знанию языка или возрасту не было. Последнее условие сыграло решающую роль для многих эмигрантов предпенсионного возраста, которые не могли найти работу в разрушенной войной Европе, а в США, Канаду и другие страны не могли уехать из-за возрастных ограничений. Предложением венесуэльских властей воспользовались и некоторые русские.
На окраине Каракаса выходцы из России покупали небольшие участки земли и строили дома из железа и пальмовых досок. Едва обустроившись, собрали деньги на строительство храмов. Так в 1950-х в столице Венесуэлы появилась временная деревянная церковь в бедном районе Альтависта, затем там же — каменный храм Успения Пресвятой Богородицы. Устроившись и наладив жизнь, многие мигранты построили себе каменные дома и снова собрали деньги — теперь на собор Святого Николая. Его возвели в богатом районе Дос-Каминос.
Люди собирались в церквях не только на службы, но и для того, чтобы обсудить новости или найти работу. Там же отмечали светские праздники и устраивали обеды с блюдами национальной кухни. При храмах работала воскресная школа, где дети учились русской грамоте.
«Нас в 1965 году выгнали из Харбина, где мой дед, есаул, охранял железную дорогу, построенную Российской империей, — рассказывает 74-летний Владимир Лысенко, неформальный лидер русской диаспоры в Каракасе. — Это был разгар противостояния СССР и КНР. Мы приехали в Каракас с пустыми руками: у каждого была рубашка, пара ботинок, штаны и тужурка. Устроились в подвале, который нам дала знакомая родителей. Мне было 18 лет, и я первым в семье нашел работу — разгружал грузовики. На одну из первых зарплат мы купили приличную одежду и пошли в церковь. До этого нам было стыдно там появляться. Жизнь русских тогда крутилась вокруг храмов — там мы познакомились с соотечественниками, эмигрантами первой волны, которые бежали после революции, и советскими гражданами, бывшими военнослужащими Красной армии. Оказавшись в Германии, они не захотели возвращаться в Советский Союз и решили переехать в Венесуэлу».
Закрытые двери
В июле 2017 года, рассказывает Владимир Лысенко, ему позвонил встревоженный знакомый — католический священник, которому предложили купить медные колокола из храма Успения Пресвятой Богородицы. Долгое время настоятелем этой церкви был Александр Мирославич. Говорят, что после смерти священника в 2016 году его сын подделал документы о собственности, закрыл церковь для прихожан и решил ее продать. Первым делом попытался пристроить колокола.
За несколько дней до этого Мирославич-младший продал церковь в городе Маракае на севере Венесуэлы. Она также была построена на деньги прихожан. Здание купили последователи культа «Сантерия» — синкретической религии, в которой верования африканского народа йоруба смешаны с элементами католицизма и культа вуду. Новые владельцы сожгли церковь, чтобы построить на ее месте свою. После этого русские подали в суд на Мирославича, но безрезультатно — сын священника уехал в США.
В том же 2017 году для прихожан закрыли вторую церковь в Каракасе — собор Святого Николая. 98-летний настоятель церкви Павел Волков уже не мог проводить службы, и, как утверждают прихожане, его дети поменяли замки на дверях храма, чтобы никто не мог попасть внутрь.
Человек и собака
С апреля по ноябрь в Венесуэле идут дожди. Каждый день в любую погоду к закрытому храму Успения Пресвятой Богородицы приходит жительница Каракаса Елизавета Соколова, чтобы покормить собаку. Ее оставил за забором с колючей проволокой уехавший в США сын бывшего настоятеля. Собака должна охранять церковь от прихожан, но вместо этого она радостно машет хвостом, когда видит Елизавету. Женщина гладит ее, просовывая руку через дыру в заросшей лианами металлической сетке, и протягивает миску с едой. Объедки для собаки собирают несколько русских семей — специальный собачий корм прихожанам не по карману. Иногда собаке достаются мясные обрезки из продуктового магазина, Елизавета смешивает их с рисом и макаронами.
Предки Елизаветы Соколовой были дворянами, бежавшими из России в Европу после 1917 года. Родители хотели выдать ее замуж только за человека с дворянским титулом, но найти такого в Каракасе не удалось. Елизавета работала врачом, а выйдя на пенсию, решила стать монахиней, но и это не сбылось — к тому моменту православные храмы в Каракасе уже оказались закрыты.
Теперь Елизавета живет на пенсию — 500 с лишним боливаров, или 2 доллара*, которой не хватает даже на минимальный набор продуктов. Раз в месяц ей помогает Владимир Лысенко. Он работает инженером в министерстве энергетики Венесуэлы и, кроме зарплаты, получает так называемую коробку CLAP (сокращение от названия местных комитетов по снабжению и продовольствию) — продуктовый набор, который раз в месяц можно купить по сниженной цене, эквивалентной стоимости булки хлеба. В коробку входит 4 килограмма риса, 4 килограмма кукурузной муки, килограмм фасоли и килограмм макарон. Такие наборы должны выдавать на работе, по месту жительства или по линии какой-либо общественной организации, но на практике они достаются не всем. «Килограмм кукурузной муки, килограмм риса и килограмм макарон я отдаю бедным русским старикам, которые раньше были врачами и инженерами, а сейчас получают пенсию в полтора-два доллара, — рассказывает Владимир. — Лизе Соколовой раз в месяц — два килограмма риса и два килограмма кукурузной муки».
Когда-то Каракас был одним из самых оживленных городов Латинской Америки. Годы кризиса изменили его лицо. Теперь с обочин шоссе и магистралей смотрят ржавеющие рекламные щиты, здания зарастают лианами, улицы завалены мусором, фонтаны не работают, стены исторического центра покрыты беспорядочными граффити. Средняя пенсия — около 2 долларов. Ее хватает на две булки хлеба. Пожилые люди кормятся тем, что постепенно продают на рынках старую технику и личные вещи. Бедняков, ищущих еду в уличных мусорных баках, контролирует мусорная мафия — кому-то это разрешают, кому-то нет. Уровень преступности здесь один из самых высоких в мире: в 2018 году на каждые 100 тысяч человек приходилось 81 убийство.
«Уличное насилие и банды захватили столицу, — рассказывает Лысенко. — Попадешь ты в переделку или нет — это лотерея. У меня сильный характер, я умею защищаться. Еще в Китае научился приемам кунг-фу, но чаще применяю свой ум в конфликтных ситуациях. Мы живем в стране бандитов, поэтому нужно уметь говорить как бандит. Сейчас у всех в Венесуэле есть оружие. Я не хочу его покупать — боюсь, что, защищаясь, могу кого-то убить, мне это не нужно на старости лет. Но у моей дочери есть винтовка, моя жена и сын хорошо стреляют. Я их всех научил. Все мои соседи вооружены. У всех есть пистолеты, винтовки, двустволки. Мы защищаем друг друга».
Тем временем из-за бесконечных дождей на белых стенах храма Успения Пресвятой Богородицы постепенно проступают пятна ржавчины.
Деньги
В последние годы русских в Каракасе становится все меньше: старики умирают, молодежь старается перебраться из нищей страны в более благополучные земли. «Многие молодые люди далеки от церкви, как дети наших бывших священников, — говорит Кирилл Жолткевич. — Есть много смешанных семей, члены которых плохо знакомы с русским языком и культурой, потому что этим никто не занимался. Людей нужно учить, для этого и существует церковь. Надо открывать храмы, открывать приходскую школу. Это великий грех — держать церкви закрытыми».
Три года православная паства собиралась, обсуждала, что делать дальше, но ничего не предпринимала. «Затем я решил плотно заняться этим вопросом, — говорит Лысенко. — Мой дед был забайкальским казаком, он охранял железную дорогу в Харбине, я тоже считаю себя казаком. Казак без веры — не казак. Это для меня целое дело — восстановить церкви».
