Будни подземелья. Рассказ о жизни в карабахских бомбоубежищах
Лика Захарян родилась в 1994-м — в год окончания первой войны за Нагорный Карабах. Девушка помнит, что однажды в детстве спросила маму: как она решилась выйти замуж во время войны? Мама лишь пожала плечами. А папа, услышав вопрос, ответил: «Мы же не знали, когда война закончится. Если бы знали, что в 1994-м, может, и подождали бы. Война шла, но и жить надо было, а тут и любовь пришла».
Сейчас Лике 26. Ее большая семья еще недавно жила в двухэтажном доме в Степанакерте. Ее отец Лерник — инвалид второй группы: в самом конце той далекой войны он получил осколочные ранения и потерял глаз. Мама Наринэ — медсестра в больнице в Степанакерте. Еще у девушки есть младший брат Альберт и сестра Ангелина. И дедушка Лаврент, который до новой войны в основном сидел дома, гулял с псом по кличке Бима или играл с приятелями в нарды — любимую игру армянских пенсионеров. В хорошую погоду во дворах всегда сидели пожилые люди, сосредоточенные на шашках, разложенных по распахнутым деревянным доскам. Рядом непременно стояла группа стариков-болельщиков, бурно комментирующих каждый ход и непременно вставляющих свое «эли!».
Вверх по лестнице, ведущей вниз
Мирная жизнь закончилась для них в конце сентября 2020 года. Рано утром домочадцы проснулись от грохота.
«27 сентября в 7:30 утра мама разбудила нас со словами: “Это война!”, — вспоминает Лика. — Мы услышали звуки бомб. Сейчас я понимаю, что это были беспилотники-камикадзе. Мы разом спустились вниз, в подвал. И все тряслись от страха». Вскоре семья узнала из новостей, что началась новая война за Нагорный Карабах.
Лика, по ее словам, всегда понимала, что живет в относительном мире, но привыкнуть к этой относительности не могла. И не понимала старших, которые все никак не доделывали в доме ремонт: то, мол, денег не было, то боялись, что бомбы скинут.
«Поначалу, конечно, все то спускались вниз, то поднимались обратно, — описывает девушка первые дни войны. — Если было тихо, люди возвращались в свои квартиры. Знаете, есть же и те, кто до сих пор никуда не спускается. Они говорят: если ракета должна попасть в меня, она меня и в гробу найдет».
Мама Лики Наринэ с первыми ударами ракет сразу же отправилась на дежурство в больницу — с тех пор дома она почти не появлялась. Все эти дни она работает в медицинском бункере в Степанакерте, принимает раненых. 23-летнего брата Альберта мобилизовали. А 16-летнюю сестру Ангелину родители отправили к родственникам в Ереван. В подвале дома, где не было ни воды, ни электричества, остались только дедушка и папа-инвалид.
«Мы перестали спать в пижамах»
«Раньше мы просыпались, шли на работу, гуляли, ходили в кафе, возвращались домой, смотрели в инстаграме идиотские фото и видео, а потом ложились в свои постели и засыпали. Этого больше нет. Мы больше не живем в своих домах, не ходим на работу. Все закрыто», — говорит Лика.
Сама она решила из дома переместиться в другое убежище — складское подвальное помещение, куда ее пригласили коллеги. Недавно девушка начала работать репортером в редакции местного издания Civilnet. Ее коллега-оператор Левон, с которым она недавно начала встречаться, привел туда и своих родителей. Сейчас вместе с Ликой живут шесть человек. «Это редкость сейчас, — объясняет она. — Здесь есть и такие бомбоубежища, где одновременно находятся по 30–40 человек».
В отличие от домашнего подвала, новое убежище — со всеми удобствами: вода, электричество, интернет и даже туалет — большая роскошь для таких мест.
«Когда не гудит сирена, некоторые люди из подвалов часто поднимаются к себе домой или хотя бы на первые этажи уцелевших зданий, чтобы помыться или сходить в туалет. Но многие моются прямо тут», — рассказывает Лика.
На бетонном полу — матрасы. Здесь почти всегда холодно. «У нас есть электричество, люди принесли такие электрические печки, — говорит девушка, — некоторые спустили себе даже кровати».
В первый день, когда Лика еще не знала, как долго продлятся бои, она пришла на склад с пустыми руками. Через несколько дней отец привез ей чистую одежду. «А еще через пару дней, когда выдался такой шанс, я сама съездила с папой домой за зубной щеткой, теплыми вещами, гигиеническими принадлежностями, — говорит Лика. — Пижаму я брать не стала, потому что мы перестали спать в пижамах или ночнушках. В любую секунду могло что-то начаться. В первые дни мы даже обувь не снимали, когда ложились».
Каждый раз Лика приносила из дома какие-то вещи. «Трудно было решиться, что же взять с собой, — объясняет она. — Дома много дорогих вещей, но ты же понимаешь, что не все из этого пригодится. Я взяла с собой паспорт, несколько любимых фотографий, а еще гитару и нарды, чтобы можно было играть в подвале. Свет постоянно отключали, надо было чем-то заниматься».
Порой электричества не бывает целые сутки. Случаются и перебои со связью — это когда снаряды попадают в телекоммуникационные вышки. В подвалы люди спустили дополнительные зарядки, внешние аккумуляторы. Всем хотелось держать связь с миром. Ежедневно люди в убежищах просматривают списки погибших, потому что у всех есть кто-то на передовой.
«Мы звоним друг другу после каждой бомбежки, — признается Лика. — Стоит услышать грохот, как мы спешим убедиться, что это не у нас, не у мамы, папы, друга, подруги...» А еще парни часто звонят с передовой, спрашивают, все ли в порядке. «Представляете? Они стоят под пулей, но волнуются за людей в подвалах», — добавляет Лика.
Война на слух
Лика помнит истории о войне еще из детства. «Мама рассказывала мне, как люди жили в подвалах, как все это пережили тогда, в другую войну, — вспоминает она. — Как отсчитывали про себя 40 ударов “града”, а потом на полчаса выходили на улицу. Засекали время, потому что знали: за полчаса “град” перезарядят и будут снова бить 40 раз».
Теперь и жизнь Лики наполнена новыми страшными звуками. Девушка говорит, что за последний месяц она научилась различать на слух, где «смерч», где кассетные бомбы, а «когда наши ударили по беспилотнику».
«Я не хочу больше никаких фейерверков в своей жизни, — говорит Лика. — Я не хочу больше слушать музыку, в которой есть грохочущие биты, не хочу слушать даже стиральную машинку. Могу теперь слушать только классику и очень-очень лирическую музыку. Все остальные звуки действуют мне на нервы, пугают».
8 октября, когда Степанакерт весь день был под обстрелом, Лика просидела внизу в наушниках и без конца слушала песню Donna Donna в исполнении Джоан Баэз.
Торт из лаваша
Магазины закрыты, в наличных и карточках в Карабахе пока нет большого смысла. Все продукты доставляют жителям с гуманитарной помощью: за ней люди либо идут сами, либо просят приехать волонтера.
В подвале Лики есть электрическая спиральная плита. Как-то утром она готовила на ней яичницу. Когда отключили электричество, ели прямо так – недожаренной. Сыр, консервированная баклажанная икра и лаваш спасли завтрак.
«Возможностей готовить еду не так много, — говорит Лика. — Почти все едят всухомятку. В коробках, которые к нам поступают в основном из Еревана, обычно тушенка, хлеб, сладости. Если честно, мы все очень соскучились по простому супчику».
На часы люди в подвалах смотрят редко, время здесь словно замедлилось. Правда, иногда вспоминают важные даты. В один из дней Лика решила приготовить торт на день рождения мамы своего парня Левона. Девушка вырезала из лаваша много кружочков, намазала их шоколадной пастой и сложила торт. Сверху водрузила свечу — правда, не маленькую, а большую, из подпольных запасов на случай отключения электричества. Люди пили чай, поздравляли именинницу и обсуждали второе объявленное в тот день перемирие.
«Когда мы в первый раз узнали о перемирии, все очень обрадовались, мы поверили. Во второй раз тоже поверили. А в третий уже нет. Мы даже не стали это обсуждать. Просто разошлись все по своим углам», — вспоминает Лика.
Друзья из подвалов
Лика выбирается на поверхность чаще своих соседей. Еще в июле она решила стать репортером, а теперь, сама того не желая, попала «в самую гущу событий». Девушка стала обходить дома, спускаться в подвалы и разговаривать с жителями.
«Я просила папу, чтобы он отвозил меня туда, где что-то разбомбили, чтобы я могла фотографировать, — говорит Лика. — Остальные люди реже выходят. Зависит от того, с какой интенсивностью бомбят город. Я снимаю что-то сама, сопровождаю других журналистов, работаю переводчиком. Помогаю всем, чем могу».
Первое бомбоубежище, в которое она направилось, было под домом ее бабушки, в котором сама Лика прожила до 20 лет. В тот день она встретила соседей, которые знают ее с детства. «Я взяла туда некоторых репортеров, чтобы они смогли снять простую жизнь, — вспоминает Лика. — Люди были счастливы видеть нас, им просто нужно было хоть с кем-то поговорить».
В первые дни Лика выходила из подвала вдвоем с Левоном, чтобы вместе делать репортажи о происходящем. Но через некоторое время Левона мобилизовали, он уехал воевать.
Поначалу такие вылазки давали начинающей журналистке хорошие темы для репортажей. «Но потом я поняла, что сама нуждаюсь в этом, — признается Лика. — А еще у меня в этих подвалах появились друзья, с которыми можно просто поговорить. Там есть и дети, они мои маленькие друзья. Но детей осталось немного, в основном, конечно, их эвакуировали. Для меня это самое ужасное в войне — что дети лишились права на учебу. Никто не ходит здесь в школу или в детский сад. И на улицах больше нет детей».
«Я теперь чаще всего смотрю в небо»
Из близких Лика чаще всего видит папу. Лерник возит ее по городу, они вместе ходят в пункты выдачи еды, берут ее для себя и для соседей. Во время одной из таких вылазок они подобрали на улице бездомных котят — теперь за ними присматривают дедушка Лаврент и собака Бима.
«Реже всего сейчас вижу маму, — говорит Лика. – Первые две недели я вообще с ней не встречалась. Потом где-то раз в неделю она стала приходить домой».
Впервые это случилось 14 октября. Папа наладил в дедушкином подвале какой-никакой быт, можно было даже что-то готовить, появилось электричество. Пришла мама и решила пожарить всем картошки. Когда они вместе, как в былые времена, сидели за столом, с фронта позвонил брат. От него не было вестей почти сутки, и все боялись об этом говорить.
28 октября мама позвонила со словами: «Лика, со мной все хорошо, взорвали родильный дом, и нашей больницы коснулось, но мы в порядке. Не могу долго говорить, передай папе, что все хорошо, чтобы не волновался».
На следующий день один из европейских телеканалов попросил Лику помочь с репортажем из роддома, «набрать видеоряд» и переслать вместе с текстом. Ее друг оператор Левон как раз вернулся на несколько дней в отпуск. Они решили пешком сходить к больнице — папа был занят и не мог их отвезти.
«Это было первый раз, когда мне действительно было страшно идти по городу», — вспоминает Лика. Левон все время повторял: «Смотри! Осторожно! Не наступи ни на что!»
Но Лика все время смотрела не вниз, а наверх. «Перемещаясь по городу, я теперь чаще всего смотрю в небо, — признается она. — Как будто, если увижу летящий на нас “Смерч”, я быстро-быстро скажу: “О, остановите, нам нужно выйти и спрятаться”. Ерунда, конечно».
Сняв разрушенные стены роддома, Лика спустилась в подвал, чтобы найти маму — та весь день не выходила на связь. Медсестра Наринэ Захарян спала в коридоре бомбоубежища после дежурства. Дочь не знала, будить или нет. Наконец решилась. Говорит, стояла с влюбленной улыбкой на лице, а мама спрашивала: «Что, черт побери, ты тут делаешь?»
Записки из подполья
Все эти дни Лика ведет дневник в интернете. Раньше она считала, что такие записки — удел несчастных, ведь у счастливых на это просто нет времени. Потом втянулась. Поначалу она писала на английском, примерно через неделю добавился вариант на русском: «У меня становилось все больше русскоязычных подписчиков. И я подумала, что в знак уважения к ним я могла бы делать иногда и русские посты. А потом как-то почти полностью перешла на русский. Потому что если писать на русском, то и русские поймут, и армяне. И никто не обидится».
Жизнь в подвалах начинает напоминать людям день сурка. «Мы перестали следить за временем, за часами, — говорит Лика. — Если бы не дневник, я перестала бы различать и дни. Но я сейчас смотрю не на календарь, а просто отсчитываю дни с начала войны».
Мы говорим о том, по каким вещам Лика скучает. «Скучаю по моей кровати и по моей пижаме, — перечисляет девушка. — А еще по моему офису, где мы работали. Потому что это был наш второй дом. Скучаю по моему стульчику, который я недавно купила. На нем было так удобно сидеть и долго-долго писать. Скучаю по моей одежде, по мейкапу, по дням, когда можно было накраситься и пойти на свидание».
Мечты заглушают мысли о худшем. Недавно Лика узнала, что ее двоюродного брата взяли в плен. «У меня много кузенов, но этот — самый любимый», — говорит девушка, но не хочет называть его имени, чтобы случайно не навредить.
В детстве родители часто рассказывали Лике о войне. «Мы родились и жили в этом конфликте, но мы не хотим в нем умирать, — говорит она и добавляет: — Но мы не хотим и привыкать к ней».
Из дневника Лики:
9 октября: «Цой говорил, что война — дело молодых. Никогда не слышала что-то страшнее».
15 октября: «Все говорят: “Нас не сломить! Этот народ не сломить!” А знаете, мы ведь ломаемся каждый день, с каждым именем в списке погибших. Да, лечим себя, встаем на ноги, но ломаемся…»
19 октября: «Сегодня нашла на голове седой волосок».
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект ”Сноб” — Общество». Присоединяйтесь