Фото: Георгий Кардава
Фото: Георгий Кардава

Книга Алексея Иванова «Общага-на-Крови» попалась мне случайно — в книжном магазине на Пятницкой я бесцельно оглядывал полки по какому-то совершенно другому поводу и заметил «Общагу». Мой брат, актер Евгений Серзин что-то рассказывал мне про фильм Романа Васьянова, в котором он снимался, и про материал, который лег в его основу. Это был роман Иванова. Вот так и подвернулась мне эта книжка — кстати, оказалась не такая известная, как «Географ глобус пропил», «Сердце Пармы», «Тобол», «Пищеблок». Но многими, кому я рассказывал о своем намерении сделать спектакль, любимая. 

В целом меня всегда привлекают первые произведения писателя, когда его книга — это сгусток энергии, пока не распределенной, переплетенной, заимствованной, но вместе с тем искренней и настоящей. Так, например, моя любимая пьеса А. Чехова — «Пьеса без названия», из которой выросли все последующие произведения писателя.

Я не стану пересказывать сюжет романа, основная фабула дана во множественных описаниях: пятеро студентов пытаются не потерять место в общежитии. Дело происходит на стыке двух эпох — на дворе начало девяностых, конец советского Свердловска и начало российского Екатеринбурга. Бандитский Уралмаш. И страна, которая начинает жить в парадигме общаги, руководствуясь не законами и моральными правилами, а понятиями. Общага — вот она, новая антиутопия по-русски.

Надо сказать, что роман Иванова увидел свет лишь в 2006 году, когда корабль перестройки уже успел разбиться об беспринципность 1990-х и пойти на дно под куранты нового тысячелетия, ознаменованного застоем. Наше советское прошлое, тщательно и упрямо создававшее горизонталь «от частного — к общему», так бездумно смешалось со «все позволено» 1990-х, что породило абсолютную бездушную неприкаянность, с которой мы встретились в начале нулевых.

Вернемся к «общаге» — 1989 год, вывод войск из Афганистана, крушение Берлинской стены, песня «Перемен» группы «Кино». Вообще почему-то с этими цифрами «1989» связано много надежд, это какой-то странный вкус свободы, который, как влюбленность, затмевает глаза, а на деле мы видим, что мир делится на троечников и отличников. И троечники в этом мире побеждают и приживаются куда лучше отличников. У них попросту нет такого количества вопросов к себе и миру, по правилам которого они существуют. 

Хочу теперь сказать про актуальность. Обычно, употребляя это слово в связи с объектом искусства, будь то спектакль, фильм или арт-объект, хотят провести параллель — «мол, все те же проблемы, что вставали 200 лет назад, стоят и сейчас». Так вот в данном случае мне кажется, что актуальность выражается совсем в другом — не в сравнении, а в действительной связи с тем, что было. То, как мы живем сейчас, неизменно связано с перестройкой, с надеждами, с обрушившимися хаотичными 1990-ми, оттепелью середины нулевых и наступившей депрессией застоя 2020-го. В этом актуальность. Ведь перестройка началась, но не закончилась! Она претерпевает различные фазы и рано или поздно должна прийти к «принятию».

Дело тут, наверное, не только во «власти», хотя и в ней тоже. Возвращаясь к роману Иванова, где герои гневят «общагу», которая убивает индивидуальность, порицает моральные принципы и поощряет насилие и зло, стоит сказать и про другую позицию, которая звучит из уст персонажа Ивана Каминского (прообразом которого был Александр Башлачев). Он говорит о том, что только здесь, в общаге ты предстаешь действительно самим собой и можешь отвечать за себя — такого, какой ты есть на самом деле. Отсутствие личного пространства как будто раздевает, лишает возможности закрываться от общества. Наверное, обе эти позиции имеют право на существование.

Вообще очень сложно дать объективную оценку «Общаге». Мне когда-то в детстве (это, кстати, было время написания романа) выбили все зубы в детском саду. Причем не разом, а последовательно. Не думаю, что я после этого стал сильнее. Но и слабее тоже не стал.

Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Общество». Присоединяйтесь

Вам может быть интересно: