Иллюстрация: Маша Млекопитаева
Иллюстрация: Маша Млекопитаева

«Нет значит нет» — гласила одна из первых широких мировых кампаний 1990-х по внедрению идеи сексуального согласия. Казалось бы, чего проще? С того времени прошло три десятилетия, а согласия о согласии, простите за тавтологию, так и не достигнуто.

Во-первых, идея «нет значит нет» как будто бы не учитывает всех тех, кто не может сказать «нет». Причины невозможности отказа могут быть совершенно разными: нарушения речи, инвалидность, психические заболевания, состояние интоксикации, зависимость, наличие угрозы или других мотивов подчиниться, травма, страх и ступор.

Во-вторых, такой подход подразумевает, что если двое остались наедине, то предполагается секс — если не было сказано «нет». То есть если женщина оцепенела, смотрит в потолок и ничего не говорит, то мужчина ничего не нарушил и заниматься сексом с замершим молчаливым телом — нормально, «ведь она не отказывалась». «Такой подход не учитывает реальности того, как работает сексуальная травма. Женщина может замереть, переживать диссоциацию, не возражать против сексуального акта», — писала в своей статье «Договариваясь о сексе» декан Университета Южной Калифорнии Мишель Андерсон.

Здесь мы сталкиваемся еще с одним уровнем сложности: женщина может быть пассивной в постели по множеству причин, и не все из них связаны с нежеланием и изнасилованием. Постепенно уходят в прошлое навязанные нормы, согласно которым «приличная девушка» не должна демонстрировать активного желания, она должна быть завоеванной, однако женщин, которые просто стесняются, не чувствуют себя раскованно, но при этом не против секса, по-прежнему много. Как много и тех, кого делает тихой и молчаливой не скованность, а фантазия или игра. Замереть и довериться мужчине, позволив ему через постепенные прикосновения разбудить желание, погрузиться в ощущения, не отвлекаясь на изображение испанских страстей и стонов, — невероятно сладкое переживание. И на женщине в этот момент не написано — она сейчас прикрыла глаза и замерла от страха или от предвкушения.

А что делать с не менее сладкой игрой «нет, пожалуйста, нет», когда слова могут значить «остановись», а могут — «только не останавливайся»?

На «нет значит нет» нам никак не выехать.

На смену ему пришло более секс-позитивное «да значит да». Казалось бы, прекрасный подход. Он снимает давление отказа, часто связанного с ожидаемой агрессией, а вместо этого предлагает женщине занять активную позицию. Кампания по внедрению идеи «активного да» началась в Америке в 2014 году. Предполагается, что партнеры открыто соглашаются заняться сексом и выражают это словами или другими формами активного согласия до, в процессе и после секса.

Но и эта идея не является идеальным решением.

Во-первых, каждой женщине знакома ситуация «проще дать, чем отказаться», спровоцированная пассивной агрессией партнера и прочими тактиками выклянчивания секса. В ней женщина, к сожалению, вполне может отвечать «да» на вопросы «Тебе нравится?», «Тебе хорошо?», «Ты кончила?» — лишь бы это все поскорее прекратилось.

Известная своим нестандартным и критическим взглядом феминистка и профессор Университета Пенсильвании Камилл Палиа в своей книге «Свободные женщины, свободные мужчины: секс, гендер, феминизм» пишет о том, что «законы “активного да” являются кошмарно пуританскими и тоталитарными» — они выстраивают реальность, в которой наличие доказательств важнее собственно пережитого опыта, переводят секс в область контрактного права, в этом плане мало чем отличаясь от идеи церковного брака, обязующего двоих заняться сексом согласно утвержденному договору.

Если я прошла все стадии, сказала «да» и даже записала это на диктофон — вступила ли я в контрактные обязательства? Когда я говорю «да, я хочу!», чему я говорю «да?». Тому, что я хочу? Тому, что меня убеждают, что я хочу? Тому, что я думаю, что я должна хотеть? Тому, чего я хотела раньше? Тому, что я могу захотеть? Тому, что хочет он? Тому, что он думает, что хочет? Тому, что он говорит, что хочет? Тому, что он считает, что должен хотеть?

На какой заданный или не заданный вопрос я должна активно кивнуть: «Ты хочешь со мной заняться сексом?», «Займешься ли ты со мной сексом?», «Ты не против?», «Ты уверена?», «Ну тебе же не жалко?», «Ты же не хочешь меня обидеть?»

Даже закрепляя согласие всеми возможными средствами закона, осознаем ли мы, что мы по-прежнему соглашаемся только на свое представление о том, что нас ожидает? А значит, любое нарушение будет нарушением договора. Секс оказался не таким, как мы ожидали? Мы соглашались не на такой секс?

Все эти оттенки показывают, что между изнасилованием и сексом по согласию есть так называемый «секс серой зоны» — термин, введенный журналисткой Кэти Ройфи в ее книге «На следующее утро: секс, страх и феминизм» — например, секс, в котором женщина сказала «да», хотя хотела сказать «нет», или секс, который для одной женщины может оказаться просто плохим, а другая переживет его как изнасилование. Самое интересное, что с изменением нарратива о сексуальности женщины за последние несколько десятков лет давление на нее сохранилось — говорит ли она «да» потому, что не хочет выглядеть агрессивной, или потому, что не хочет выглядеть закомплексованной.

Проблему вытащенного клещами «да» не решает и идея «согласия с энтузиазмом», которая казалась одним из возможных путей к согласию о согласии. «О, да!» может и быть показателем точного согласия, однако его навязыванию воспротивятся очень многие: в конце концов то, как выражать свою сексуальность, — личное дело, и мой уровень внешнего энтузиазма может не иметь никакого отношения к моему желанию заняться сексом. Те же асексуалы, о которых я писала в прошлой колонке, могут допускать секс для рождения детей, и в силу их сексуальности он может не выражаться бодрым «да!». Самовыражение, в том числе и в сексе, не может определяться буквой закона, а на уровень энтузиазма не приложишь лакмусовую бумажку.

БДСМ-культура, внутри которой вполне может быть разыгран самый жесткий, унижающий и насильственный секс, вынуждена была подойти к вопросу согласия гораздо раньше и ответственней, чем широкая публика, предпочитающая «ваниль». Ведь когда внутри твоей практики предполагаются крики «нет!», удары и насильственное удержание, в согласии на это нужно убедиться совершенно точно — для этого выработана целая система информированного согласия, стоп-слов, чек-листов и так далее.

Вне этой культуры почти все — «серая зона». Активистки феминизма убеждают женщин перестать играть в «недоступность» и начать выражать свои сексуальные желания прямо и четко. Женщины с этим соглашаются далеко не всегда, и на это есть обоснование.

Эвристика дефицита — когнитивное искажение, вынуждающее нас присваивать большую ценность менее доступному объекту, как и все когнитивные ловушки, — работает автоматически и без нашего участия. То, что это влияет на отношения с партнером, особенно на начальной стадии, также доказано: мы находим более привлекательными партнеров, которые менее доступны для нас. 

Кроме того, инстинктивные и бессознательные программы флирта устроены так, что женщины подают по возможности нечеткие и двусмысленные сигналы, а мужчины запрограммированы воспринимать их более оптимистично, чем они есть. И это еще больше расширяет серую зону. Эволюционные программы поиска партнера делают женщин более «избирательными», вынуждающими мужчин показать свою ресурсность и пригодность через ухаживание, заботу, попытки ее добиться. И тут заложен главный парадокс: мужчина, который уже понравился женщине, будет сочтен непригодным, если при первой же сложности исчезнет навсегда. Мужчина же, который уже не понравился, будет сочтен мерзким прилипалой, если не исчезнет навсегда немедленно.

Все это совершенно не облегчает задачу внедрения четкой культуры согласия, в которой и секс имеет свободу от написанного мелким шрифтом, и партнеры чувствуют себя защищенными — как от насилия, так и от обвинений.

И пока у нас есть только старая добрая внимательность, эмпатия и готовность принимать тот факт, что любые отношения — это немного риск. Никакой волшебной таблетки, помогающей однозначно и для всех отделить «да» от «нет», я не придумала. А вы?

Вам может быть интересно: