Кто украл главную икону православной России? Новая тру-крайм-история от автора подкаста «Закат империи» Андрея Аксенова

12 июля 1904 года. Казань. Богородицкий монастырь спит глухим сном после окончания Петрова поста. В третьем часу ночи одна из послушниц слышит откуда-то со двора сдавленный крик: «Караул!» Она бежит за помощью и будит нескольких человек — трудников и других послушниц. Вместе они обнаруживают, что крик идет из подвала под колокольней. Дверь в подвал заперта. Открыв ее, встревоженные люди видят монастырского сторожа Федора Захарова, старика почти 70 лет. Он сбивчиво рассказывает, что несколько часов назад на обходе увидел на задней паперти собора четырех мужчин. Эти люди набросились на него, приставили к голове револьвер, затолкали в подвал, запугали и заперли.

Воры в монастыре! Начинается переполох, все бегут к собору — а там сорван замок, открыты двери. Люди вбегают внутрь и видят самое страшное, что только можно представить: украдена самая чтимая реликвия монастыря и даже, пожалуй, одна из самых значимых икон православной России — икона Казанской Божией Матери.

С этой иконой связывают множество исцелений, да и само ее обретение можно назвать чудом. В 1579 году Казань была фактически уничтожена страшным пожаром. После трагедии девочке по имени Матрона во сне явилась Богородица и указала место, где на пепелище нужно откопать ее образ, — там, на глубине метра, и была найдена икона. Считается, что именно в этом месте был заложен Богородицкий монастырь. В день, когда была найдена икона, 8 июля (21-е по новому стилю), ежегодно отмечают День памяти Казанской иконы Божией Матери — общецерковный праздник русской православной церкви. Также именно с этой иконой ополчение Минина и Пожарского изгоняло поляков из Москвы.

Помимо иконы Казанской Богоматери в золотом окладе из монастыря также была украдена икона Спасителя — тоже в богатом убранстве: в окладе, помимо золота, жемчуга и прочих драгоценных камней, было 30 бриллиантов и 56 неограненных алмазов. Только одни драгоценности тянули тысяч на 100 рублей — невероятную, немыслимую сумму. Не говоря уже о том, что икона Богоматери сама по себе бесценна.

Газета «Русское слово» пишет:

КАЗАНЬ, 29 июня. В два часа ночи кощунственно ограблен Богородицкий монастырь, находящийся в центре города. Похищены: святыни гор. Казани, чудотворная икона Богоматери и иконы Спасителя [...]. Иконы осыпаны драгоценными камнями. Еще похищены драгоценные священные сосуды и ограблены кружки. Воры связали ночного караульщика и бросили его в подвал. Масса поломок. Царские врата полуоткрыты. Сенсация среди населения страшная. Похитители и вещи не найдены. Производится следствие.

Расследование возглавил казанский полицмейстер Павел Борисович Панфилов. Первым делом полиция, конечно, арестовала сторожа — тот, однако, уверял, что ни при чем и следствию помочь никак не может. Осмотр места преступления показал, что со стороны примыкающего к территории монастыря соседского сада к монастырской стене была прислонена доска: с ее помощью воры, по-видимому, перебрались через стену. Значит, помощь сторожа ворам была вроде как ни к чему — ворота в монастырь открывать не было нужды. Впрочем, освобождать арестованного полиция не спешила.

В том же саду на кустах акации обнаружили ленты, которыми была украшена икона, на земле нашли несколько жемчужин, металлический брелок и следы обуви — которые, впрочем, скоро обрывались. Больше улик не было.

Полиция обошла всех известных ей подозрительных лиц и скупщиков краденого, попыталась найти зацепки, узнать, не приезжали ли в Казань «гастролеры», но все тщетно: ни следов, ни улик. Местные воры говорили, что хоть они и падшие души, но кто ж на Казанскую Богоматерь позарится? Разослали сыщиков в соседние города, в суматохе обнаружили шайку пароходных воров и арестовали ее — но об иконе ни слуху ни духу. Катастрофа, а что делать — непонятно.

Следствие предполагало, что преступники украли образы для того, чтобы либо продать богатые оклады, либо нажиться на продаже самих икон, одна из которых, Казанская Богоматерь, абсолютно бесценна — и как предмет искусства, и как образ поклонения православных верующих. Вопрос был в том, могут ли найтись покупатели этого достояния. Продавать икону частному коллекционеру, кажется, не было особого смысла: для православных она имеет большее значение. Но в России того времени существовали люди, для которых эта икона была не менее ценна, и эти люди были достаточно богатыми. Например, старообрядцы. Икона, обретенная до реформ Никона, была для них не менее священной, чем для синодальных православных, а московские купцы-староверы, жившие на Рогожской заставе, имели достаточно средств, чтобы и выкупить ее, и даже заказать ее кражу специально — чтобы поместить в один из своих отдаленных скитов, храм исконной, истинной веры.

К расследованию подключились неравнодушные граждане: несколько купцов, казанское Общество трезвости и сам монастырь вскладчину собрали 4000 рублей в награду тому, кто укажет местонахождение иконы. Объявление о награде имело результат. Через несколько дней в полицию пришел смотритель одного ремесленного училища и сообщил, что за неделю до ограбления к нему приходил некий ювелир Максимов — заказал щипцы для растяжения золотых колец. Не бог весть какая зацепка, но полиция все же отыскала ювелира и учинила допрос. Никаких результатов это не принесло. Максимов заявил, что инструменты ему нужны для работы и с ограблением он, конечно, никак не связан.

Полиция не успокоилась и занялась изучением контактов Максимова. Выяснилось, что накануне ограбления он относил эти самые щипцы другому мастеру и попросил их усилить — так, чтобы они могли разгибать вещи посерьезнее, например, стальную дужку замка. Но это еще ерунда. Оказалось, что Максимов в последние несколько дней продавал разным людям жемчуг, а его супруга отнесла в подарок местному полицейскому приставу алмаз. Пристав, видимо, подарку не удивился, по крайней мере, не предъявил его следователям или начальству. Когда же к нему пришли следователи, сознался, что получал подарок, но с преступлением это не связал.

Когда с вопросами по поводу жемчуга, алмаза и усиления щипцов полиция пришла к Максимову, тот сдался и объяснил, что щипцы эти заказал ему некий Федор Чайкин. Из пересказа Максимова следовало, что 1 июля, через день после ограбления, Чайкин пришел к нему в гости и попросил прочитать в газете заметку о похищении иконы. Дочитав, Максимов поднял глаза и увидел направленный на него ствол револьвера. Чайкин сказал, что иконы украл именно он, что Максимов теперь соучастник и ему грозит каторга. И что, во-первых, в случае любых проблем Чайкин убьет его безо всяких сантиментов, а во-вторых, вот оплата за щипцы и молчание: жемчуга и алмаз.

Расколовшийся Максимов указал адрес, по которому жил Чайкин. Дом, однако, оказался пуст. Его хозяйка, некая Елена Шиллинг, сказала, что Федор Чайкин с женой и дочкой уехали несколько часов назад на извозчике на поезд в Саров. Когда сыщики отыскали извозчика, выяснилось, что Чайкин поехал вовсе не на вокзал, а на пристань, сел на пароход под названием «Ниагара» и отправился вверх по Волге.

По всем пристаням тут же отправили телеграммы с приметами грабителя, а в доме решили произвести тщательный обыск, и обыск этот дал вполне однозначные результаты. В русской печи и в других местах по дому нашли около 500 жемчужин и столько же драгоценных камней, серебряные и золотые обломки окладов, серебряную проволоку и так далее, и так далее. Во второй, железной, печке обнаружили обгорелые жемчужины, гво́здики и остатки материи. Только вот икон нет. Судя по уликам, версия о том, что иконы украли ради богатого убранства, подтверждается: оклады явно разобрали для продажи.

Тем временем в Нижнем Новгороде, наконец, арестовали Федора Чайкина с женой и ребенком и отправили их в Казань — а там полицейские узнали в нем известного вора-клюквенника Варфоломея Андреевича Стояна. Клюквенниками в дореволюционной воровской среде называли тех, кто грабил церкви. По понятным причинам люди эти стояли в воровской иерархии довольно низко. Сначала Варфоломей Стоян все отрицал, но, поскольку улики говорили сами за себя, вскоре он заявил, что во всем виноват ювелир Максимов. Он ограбил монастырь, перепродал драгоценные камни Стояну, а иконы задержанный и в глаза не видел.

Всю Россию — а история эта, естественно, гремела на всю страну — больше интересовали, конечно, не драгоценности и не виновные, а то, где же находилась икона Казанской Божией Матери.

В результате расследования арестовали шесть человек: сторожа монастыря Захарова, Стояна (он же Федор Чайкин), его сожительницу по фамилии Кучерова, хозяйку дома Елену Шиллинг, которая оказалась матерью Кучеровой, ювелира Максимова, а также еще одного подельника — некоего крестьянина Комова.

Все шестеро начали давать показания. Все шестеро свои показания постоянно меняли. Сознаваться в грабеже никто не хотел, потому что в уголовном уложении того времени была статья под названием «Святотатство», и кража икон как раз под нее подпадала. Наказание по статье предполагало до 15 лет каторги.

Всех арестованных — даже девочку Женю, дочку Кучеровой, — трясли, как яблони, чтобы те признались, куда делась икона. К ужасу следователей ювелир Максимов в конце концов признался, что выспрашивал у Стояна, где находится икона Богоматери, и тот ему, дескать, ответил: «Я порубил ее и побросал в печку, мать заставил сжечь; она сожгла и плакала, мамаша у нас плаксивая».

Одна из самых почитаемых икон в России уничтожена. В это просто невозможно поверить! Девочка Женя, впрочем, давала другие, довольно противоречивые показания. Сначала она говорила что полиция икон не найдет, потому что одна сожжена и вторую тоже хотели сжечь. Но в итоге рассказала такую историю: 

«Я выхватила икону и сказала, что это икона явленная и что она мне будет благословением. Отец вырвал у меня эту икону, плюнул на нее. Я взяла полотенце, вытерла и сказала что я икону спрячу. Они спросили: куда? Я сказала, что на полочку. Они расхохотались и сказали: ”Ну уж если прятать, то как следует”, взяли ящик, положили икону на подушку и замазали его в печку».

После этого полиция разобрала всю печку по кирпичику, но икону не нашли. Тогда Женя сказала: «Должно быть, бабушка спрятала». Впрочем, через несколько дней Женя снова изменила показания:

«Во вторник, накануне Петрова дня, Чайкин с Комовым, жившим у нас, ушли куда-то. Оба они взяли по “шпайру” (то есть по пистолету). Я спала; когда проснулась, то Чайкин рубил икону Казанской Божией Матери секачем (большим ножом), а Комов икону Спасителя топором. Потом бабушка сожгла осколки, а я в то время разговаривала в окно с караульщиком, чтобы отвлечь его внимание от дома. Потом Чайкин сел за стол с Комовым и смеялся, что они обманули сторожа Захарова, дав ему вместо 100 руб. — 1 руб.».

Можно ли верить Максимову и сбивчивым показаниям девочки Жени? Если грабители утверждают, что икона уничтожена, то, очевидно, это означает, что искать ее бесполезно — и новые владельцы, если они есть, могут не бояться.

Дело идет к суду, а надежда на то, что икона цела, остается. Казанский Окружной суд сталкивается с проблемой: нужно найти адвокатов для обвиняемых, но никто не хочет их защищать. Адвокаты отказываются один за другим: одни возмущены преступлением, другие боятся реакции общественности. В итоге суд в принудительном порядке назначает защитниками шестерых молодых людей, трое из которых даже не адвокаты, а пока только помощники.

Стояна защищает как раз один из помощников — Георгий Густавович Тельберг. Патриотическая пресса сразу разразилась антисемитскими высказываниями, намеренно искажая фамилию героя: «Известный еврей Шальберг нанялся за сто тысяч рублей защищать гнусного святотатца; вся христианская адвокатура возмущена очередной еврейской наглостью». Тельберг был шведом и никаких ста тысяч рублей ни от кого не получал. Сам защитник по мере разрастания шумихи говорил: «Будучи от рождения христианином, и притом очень кротким, я прямо испугался, не вызову ли я волны еврейских погромов».

Ажиотаж на суде был страшный. В зал можно было пройти только по специальным пригласительным. На улице дежурила толпа. Атмосфера была так накалена, что судья первые пару минут заседания посвятил тому, чтобы объяснить присутствующим, зачем вообще нужны адвокаты и какова их роль. Вынести вердикт должны были присяжные. На суде, конечно, ни у кого не было и тени сомнений в том, что обвиняемые виновны в краже и что их руководителем был Стоян. Главная загвоздка состояла в том, была ли уничтожена икона, и если не была, то где она.

Прокурор в своей речи говорил, что в печи были найдены остатки окладов, тесьмы и бархата, икона уничтожена и надежды нет. А вот адвокат Тельберг утверждал, что свидетельств об уничтожении иконы недостаточно. Девочка Женя во время допросов постоянно меняла показания, поэтому полностью доверять ей нельзя. Мотивы и прокурора, и адвоката понятны: если икона уничтожена, то наказание должно быть максимальным, а если она сохранилась, то, очевидно, можно рассчитывать на некоторое снисхождение. Тельберг в своей речи прямо намекал на московских купцов-старообрядцев, дескать, ищите икону у них.

Тем не менее никаких доказательств того, что икона цела, не нашлось, поэтому присяжные вынесли вердикт: сторожа оправдать за недостатком доказательств, остальных — осудить за грабеж и уничтожение обеих святынь.

Однако верить в гибель иконы многие не хотели. Казанское Общество трезвости, которое собирало вознаграждение за помощь следствию, выкупило дом, в котором жил Стоян, после чего здание почти полностью разобрали и даже сняли слой грунта во дворе. Безрезультатно. 

Спустя несколько лет эта история получила продолжение: один заключенный саратовской тюрьмы утверждал, что участвовал в ограблении вместе со Стояном и что они переправили икону в Москву и продали ее, и теперь она хранится в одной старообрядческой часовне. Новость эта вызвала активную переписку властей с возможным соучастником — к делу привлекли даже председателя совета министров Столыпина. Арестант требовал своего освобождения взамен на точные сведения о местонахождении иконы, но поскольку его показания сильно противоречили фактам, известным следствию, то ему не поверили.

Так бесследно исчезла одна из самых чтимых икон России. Сам Стоян, уже будучи в тюрьме, не скрывал, что икону он сжег:

«Мне ужасно хотелось тогда доказать всем, что икона вовсе не чудотворная, что ей напрасно поклоняются и напрасно ее чтут, что я сожгу ее, и никакого не случится чуда: сгорит, и все».