Издательство: NoAge

Он движется от воды к воде. Примерно через двадцать минут карамболей и спотыканий он прибывает на мыс у бывшего Старого порта, внешними уголками глаз ощущает легкий ветерок. Видит катящиеся пенные волны, скачки моря. Он выскальзывает из своих рюкзаков, прислоняет их к высокой кочке. Может быть, две минуты они постоят ровно. Он садится на ненадежный холмик сухой земли, кладет водоконус на колени. Снимает с ног опорки, добытые в мусоре на бывшей строительной площадке, добротные, но разного размера. Один мал, другой хлябает.

Он успокаивается, глядя в сереющую даль, флегматичные облака румянятся хурмой, собираясь на горизонте. На недосягаемом Западе. Порт принимал десятки кораблей в день. Реактивные катера, и прогулочные яхты, и громадные контейнеровозы доставляли автомобили, фанеру, сантехнику, водку, модную мебель, все на свете. Далеко в океан вдавались три огромных пирса, поросшие гигантскими угловатыми кранами с каплями крюков на концах, крест-накрест пересекавшиеся стремительными грузовиками с открытой платформой и портовыми грузчиками с рельефными, как скалы, мышцами и в вязаных шапках. В конце одного пирса на перекрестных опорах высилось здание администрации, широкие панорамные окна на всех фасадах позволяли видеть всю конструкцию насквозь до самого океана. Дым, гвалт, заверенные документы колышутся на планшетах. Бумаги, связанные цветными резинками, бумаги, сложенные стопками.

Толчок в седалищные кости. Оседание грунта. Он смотрит, как медленно хмурится горизонт. Нынче он ходит ходуном, как бумажный змей, ловящий потоки воздуха, часто ныряет. Но также сообщает спокойствие. Приятное тепло доходит до него из-за нескольких железных прутьев и балок, еще торчащих из бурлящей воды, через просящие о помощи протянутые пальцы разбитой, наполовину ушедшей под воду решетки. Где-то там все еще царит нечто вроде безмятежности.

Как обычно, на закате в порту ни души. В течение дня люди все еще иногда захаживают охотиться за металлом или за прибившимися к берегу предметами. Но море уже давно ничего не выбрасывает. Когда-то здесь были затопленные корабли, видные с воды, расхищенные до скелетов. Он уверен, что не осталось ничего пригодного в хозяйстве. Весь скарб из неколебимого мира лежит достаточно глубоко, чтобы препятствовать чьим бы то ни было надеждам. Даже камни волнореза исчезли, длинному изогнутому пальцу гавани больше не нужно защищать, указывать, приветствовать, делать какие бы то ни было жесты. Когда обрушился волнорез, он не знает. Он потерял счет неделям много месяцев назад. Он потерял счет месяцам много недель назад.

Он слышал, что остров долго был подвержен сотрясениям. Частенько они случались и оставались без внимания. Потом очередное началось и не закончилось стыд. 

Исход певчих птиц из разбитого вдрызг дерева на побережье предупреждает о переходе к Q2. Нарастает низкий стон земли, ветер дует с непредсказуемых направлений. Потом свирепеет землерев. Мечущиеся волны корчатся, взмыливая и когтя сушу, бросаются вверх, раскрываются веером, отступают вместе с невидимым отливом. Обращаясь в туман, который он чувствует на губах и на лбу, в порывы соленого воздуха. Но все ощущения гаснут, когда набирает силу грохот.

Безумолчный шум на острове придал его зрению чрезвычайную остроту. Он видит все, кроме будущего. В отношении этого понятия ему недоступно никакое предвидение. Он бросил мечту о бегстве. Много недель и месяцев назад. На ее месте пустота. Тень от ничего. Теперь он мечтает о том, чтобы мечтать о бегстве. Это само по себе, рассуждает он, уже было бы бегством.

Грохот начинает толкаться, начинает пихаться, рвется вверх и отступает вниз от его гудящих седалищных костей, по мере того как Q2 набирает силу и обволакивает его свидетельскую скамью.

Он приближается к своей пещере. Выпутывается из рюкзаков, не может нести их больше ни доли секунды. Их уравновешенность преобразовалась в чистый вес, лямки превратились в лезвия. На мелко дрожащих ногах он наклоняет освобожденное от ноши тело вперед и повисает, и повисает, болтая руками. Он снимает напряжение со спины, почти слышит, как с облегчением вздыхают позвонки, один за другим, снизу доверху. Через минуту он выпрямляется и вытягивает руки, шагает на месте, высоко поднимая ноги. Использует движение против движения.

Он встает на колени, начинает подготавливать свой комплект. Снимает камни с углов брезента, накрывающего его спальное место, потом складывает брезент. Слои под ним сдвинулись не сильно. Они выглядят мягкими. Он проверяет связку моркови и испанского лайма, которую завернул в бывшую майку и спрятал за скоплением камней. На месте. Огня в эту светлую лунную ночь не требуется.

Он нашел эту расселину примерно шесть недель назад. Решил остаться здесь, потому что она защищена лучше, чем его прежние пещеры. Это естественная щель в основании холма между устойчивыми камнями, которые он закопал еще глубже. Потом он приволок еще один плоский камень, чтобы тот служил задней стенкой, преградой, если что-нибудь упадет с холма. Все пространство занимает, может быть, одну восьмую от номера в дешевой сетевой гостинице.

Он мог бы выбрать много мест. При непрерывном самозазубривании земли хорошие расселины находятся повсюду. А прятаться причин мало. Воровство не слишком распространено. Еда есть. Если не можешь платить, провизию предоставляет правительство. Качеством похуже, но съедобно, в основном морковь, хлебные сухари, ямс. То же самое с одеждой. Рубища и штопаных-перештопаных вещей всем хватает. Чтобы их получить, единственный блокпост, который ты должен пройти, — стыд. Блокпост, который для многих людей, как он видел, потерял свою жандармерию.

Конечно, он только предполагает, что стены его пещеры несокрушимы. Что какое-то произвольное земное буйство не раскурочит их. Раскурочит и завалит. Осыпавшимися тяжелыми обломками. Если это произойдет, когда он спит, ему будет обеспечена более основательная безопасность.

Он потягивает воду из конуса, ополаскивает рот, не выплевывает. Он тоскует по возможности позволить себе свободно выплюнуть воду хотя бы раз, пустяковое, ничего не стоящее действие, которое прежде совершалось на автопилоте. Теперь он знает, что сам за штурвалом. Воду нужно беречь, к тому же ему пришлось бы покинуть пещеру в случае, если его каприз вышел бы из-под контроля по прихоти земли. Испоганил бы все. В прежние дни он находил развлечение в чистке зубов. Держа щетку у лица твердо-твердо, тогда как зубы стукались о нее. Он научился добиваться неплохих результатов. Потом щетинки согнулись, разлохматились, повыпадали, и все. Конец интермедии. Пластиковой ручкой щетки он стал выдалбливать у левой стены своей тогдашней пещеры желоб для водоконуса, чтобы класть его туда на ночь.