Homo melioratus
Сэмюэл Пеннипекер, губернатор Пенсильвании, был грубияном. Однажды он осадил шумных политических оппонентов в ассамблее штата: «Джентльмены, джентльмены! Вы что, забыли про благодарность? Разве я не наложил вето на закон о кастрации идиотов?»
Пеннипекер не шутил. Дело было в 1906-м, а годом раньше губернатор действительно запретил законопроект о принудительной стерилизации душевно больных и умственно отсталых.
Как свидетельствуют стенограммы, накладывая вето на законопроект, губернатор скептически заметил: «Очевидно, что самый безопасный и эффективный метод предотвратить воспроизводство больных – отрубать им головы».
В Пенсильвании закон о принудительной стерилизации так никогда и не был принят. Другим штатам, однако, в этом смысле повезло меньше. Как ни дико это звучит сегодня, законы о принудительной стерилизации были приняты и применялись в общей сложности в тридцати трех американских штатах.
Последним американским штатом, отменившим закон о стерилизации, стала Вирджиния.
Это произошло в 1979 году.
За новый мир
Сегодня, когда евгеника проклята и поругана, мы с трудом можем представить себе, насколько она была популярна в начале двадцатого века. Мы привыкли думать, что идеология уничтожения ущербных в отдельно взятой стране – Германии – победила из-за рокового сбоя системы, безумия одного политического лидера.
Однако в реальности задолго до торжества Третьего рейха евгенические идеи распространились по всем странам западной цивилизации. Люди пытались построить новый мир, в котором не было бы места физическому и нравственному несовершенству. И для достижения этой цели был выбран казавшийся самым простым путь – избавиться от тех, кого считали неполноценными.
Одним из самых популярных и общепринятых инструментов евгеники была принудительная стерилизация.
Первым американским штатом, принявшим закон о стерилизации, стала Индиана уже в 1907 году. Закон был официально принят – «для предотвращения деторождения преступниками, идиотами, имбецилами и насильниками».
За время действия закона в тюрьмах штата были насильственно стерилизованы две с половиной тысячи человек.
Тот факт, что именно Индиана стала пионером легализации евгенических практик, не случаен. Именно в Индиане, в Джефферсонвиле, жил знаменитый доктор Гарри Шарп. Он работал в исправительном заведении для несовершеннолетних, где и начал практиковать стерилизацию путем вазэктомии еще в 1899 году.
Доктор Шарп, стерилизовавший подростков, которые, по его мнению, не заслуживали по своим умственным и физическим способностям права иметь потомство, едва ли считал свои действия жестокими. Он боролся с вырождением и видел в стерилизации прежде всего способ победить бедность и болезни.
То, что сегодня воспринимается как преступление, для доктора Шарпа и тысяч его единомышленников было всего лишь логическим и естественным следствием их абсолютной веры в прогресс.
На рубеже веков мир предвкушал начало новой эпохи. Человек изменил отношения с пространством, придумав радио, воздухоплавание, автомобиль и пулемет. Вера в науку начала замещать религию. Разве не следовало улучшить и самого человека, создать новое общество, состоящее из здоровых и обеспеченных граждан?
Искусственный отбор
Слово «евгеника» (от греческого слова εύγενής, что означает «происходящий из хорошего рода, породистый». – Прим. ред.) придумал англичанин Фрэнсис Гальтон, который в 1883 году опубликовал книгу «Исследования человеческих способностей и их развитие» (Inquiries into Human Faculty and its Development). Он определил евгенику как «изучение подлежащих общественному контролю влияний, могущих улучшить или ухудшить как физические, так и умственные качества грядущих поколений».
«Изучение», однако, очень скоро переросло в практическое применение. Уже в 1892 году тот же Гальтон писал в предисловии к одной из своих книг: «Процесс эволюции – постоянное и спонтанное движение, иногда направленное к плохому, иногда к хорошему. Наша задача – искать возможности для вмешательства, ограничивая первое и поддерживая последнее».
Упоминание эволюции в этом тезисе совсем не случайно: основатель евгеники Гальтон был двоюродным братом Чарльза Дарвина. Старший родственник, автор «Происхождения видов», горячо поддерживал младшего: «Теперь мы знаем, благодаря превосходным работам мистера Гальтона, что гений имеет свойство наследоваться».
Ключевой вопрос евгеники, сформулированный ее создателем: «Как избавиться от нежелательных и как приумножить желанных?» – стал необыкновенно популярным. Основное внимание, однако, уделялось первой части вопроса. Идея избавления от нежелательных быстро нашла своих адептов среди политиков и общественных деятелей.
Евгеника стала мощным и влиятельным движением в Великобритании и США. Последователи Гальтона создали хорошо работающую систему грантов, лоббистских организаций и исследовательских центров, главный из которых – Eugenics Record Office – был основан в 1910 году при американской Лаборатории в Колд-Спринг-Харбор, штат Нью-Йорк.
В 1914 году, когда законы о стерилизации обсуждались уже по всей стране, директор Eugenics Record Office Гарри Лафлин опубликовал в помощь американским законодателям «Типовой закон о евгенической стерилизации».
Закон предполагал стерилизацию «социально неадекватных», содержащихся в больницах или на государственном обеспечении, – «слабоумных, сумасшедших, склонных к правонарушениям, эпилептиков, алкоголиков, хронических больных, слепых, глухих, инвалидов, а также экономически несамостоятельных, включая сирот, тунеядцев, бродяг, бездомных и нищих».
Опыт неравенства
[note text="Как только появляются технологии (или сначала спрос на технологии, а потом они сами – неважно) и инфраструктура, так любая болезнь перестает быть причиной десоциализации." author="5975" date="02.09.2010 00:00"]Преступники, имбецилы и насильники недолго оставались главными «нежелательными».[/note] Представление об управляемой эволюции и социальный дарвинизм развивались одновременно с идеей о принципиальном различии рас.
Еще незадолго до выхода в свет дарвиновского «Происхождения видов» в Париже был издан четырехтомный «Опыт о неравенстве человеческих рас» Жозефа Артюра де Гобино. Эта книга была принята обществом довольно прохладно.
Однако настоящим бестселлером стали вышедшие в 1899 году в Мюнхене «Основы XIX века» – труд Хьюстона Стюарта Чемберлена, англичанина, писавшего по-немецки. Это был гимн арийской расе и один из базовых антисемитских текстов, которому предстояло впоследствии стать фундаментом германской расовой философии.
«Основы XIX века» получили хорошую прессу. Бернард Шоу назвал книгу «шедевром». Автор «Пигмалиона» был сторонником евгеники, что, кстати, позволяет несколько иначе оценить эту известную пьесу.
Как и множество его современников, Шоу искренне увлекался практической возможностью улучшения общества путем устранения «того типа людей, которые не вписываются» (это выражение Шоу – if we desire a certain type of civilization and culture we must exterminate the sort of people who don’t fit into it).
Но расцвет практической евгеники был еще впереди.
«Я считаю, что сейчас у нас в стране достаточно населения, чтобы захлопнуть дверь и вырастить чистых, настоящих американских граждан… Слава Богу, у нас в Америке, наверное, больше, чем в любой другой стране, процент чистой, неподдельной англо-саксонской породы, лучшей нации среди представителей нордической расы… Не желая никого обидеть, но стремясь сохранить нас самих, давайте захлопнем дверь и ассимилируем то, что у нас уже есть, [note text="Биологическая эволюция человека как вида, по-видимому, закончилась, поскольку исключен естественный отбор. Математики, бизнесмены, спортсмены и их потомство не имеют никаких биологических преимуществ по сравнению с бродягами, алкоголиками и больными генетическими болезнями. Обратное тоже верно." author="9794" date="02.09.2010 00:00"]вырастим чистокровных американских граждан и разовьем наши собственные ресурсы».[/note]
Нет, это сказал не нацист и не член Ку-клукс-клана. Это фрагмент речи, произнесенной 9 апреля 1924 года сенатором-демократом от Южной Каролины Эллисоном Дюрантом Смитом по прозвищу «Хлопковый Эд» во время обсуждения нового закона об иммиграции.
Речь Смита была встречена одобрительно. Впрочем, он отнюдь не был единственным сторонником нового закона. За то, чтобы «захлопнуть дверь», проголосовали девяносто два сенатора из девяноста восьми. Новый закон вступил в силу в 1925 году. Для поощрения иммиграции из «расово чистых» стран были установлены квоты тех, кто мог стать американцем. Максимально возможное количество иммигрантов в Америку определялось как два процента от количества граждан той же национальности, уже проживавших в США. Если учесть, что в этот период (в полном соответствии с речью Хлопкового Эда) Америка была в значительной степени «нордической», смысл квот был предельно ясен. Массовой эмиграции итальянцев и евреев из Восточной Европы был положен конец. Иммиграция же из стран Азии и Латинской Америки новым законом не предполагалась вовсе – на эти страны квот просто не выделили.
Борьба за норму
Вопреки распространенному убеждению, практическая евгеника стала возможной не благодаря приходу Гитлера к власти и распространению идей национал-социализма. Скорее наоборот, торжество идеи «чистой расы» стало возможным в результате того, что в середине двадцатых годов евгеника овладела умами политиков по обе стороны Атлантического океана.
Тот факт, что Mein Kampf Адольфа Гитлера была опубликована именно в 1925 году, совсем не выглядит случайностью. В те годы эта книга была вполне, как сказали бы сегодня, мейнстримом. Интеллектуальная мода на евгенику активно воплощалась в законы и в Европе, и в Америке.
В 1929 году Дания стала первой страной, сделавшей стерилизацию общегосударственной политикой. За ней последовали – Норвегия (1934), Швеция (1935) и Финляндия (1935). Скандинавские законы о евгенической стерилизации – очень показательный пример попытки создать идеальное население для идеального строя. Скандинавские социал-демократы строили государство всеобщего благосостояния, и в этом строительстве ответственность правительства за своих граждан ставилась выше прав отдельного человека. [note text="Вот интересно, что из того, что сегодня выглядит прогрессивным и научным, будет лет через сто казаться столь же отвратительным, как насильственная стерилизация и принудительная лоботомия?" author="10815" date="02.09.2010 00:00"]Социал-демократическая модель использовала научный подход в планировании нового общества.[/note] Отсутствие же неполноценных членов общества оптимизировало расходы и позволяло распределять блага в пользу здоровых граждан.
В Швеции за сорок лет действия закона было стерилизовано шестьдесят три тысячи человек.
Стерилизация, впрочем, была не единственной методикой достижения общественного блага. Существовали и другие.
«Следует понять, что процесс искусственного обсеменения (так в оригинале. – Прим. ред.) сам по себе не влечет никакого полового акта у индивидуума и не мешает осуществлению им нормальных любовных отношений и полового акта, который продолжается как обычно, и может быть связан с таким контролем над деторождением, который желателен. Таким образом, к искусственному обсеменению могут также прибегать брачные пары, желающие иметь детей с необычайно высокими генетическими качествами, причем это не нарушает любовных отношений между партнерами. Отсюда следует ожидать, что, вероятно, будет немало таких пар, которые, усвоив новый и более высокий уровень социальной этики и даже завидуя успеху знакомых старых дев, пожелают таким путем добавить к своей семье “полуприемного” ребенка, обещающего быть исключительно желанным и которым они смогут особенно гордиться».
Это отрывок из письма Сталину американского генетика Германа Меллера, работавшего в тридцатые годы в СССР. Меллер предлагал Сталину применять альтернативный подход к евгенике: приумножать желанных путем искусственного «обсеменения», а не избавляться от нежелательных путем стерилизации.
Письмо осталось без ответа – «нежеланными» в СССР занимался НКВД и делал это весьма эффективно и без помощи евгеники… В дополнительных обоснованиях для уничтожения миллионов в лагерях не было потребности.
Уроки гигиены
Сегодня, при взгляде на прошлое из будущего, очевидно, что судьба евгеники была предрешена 7 апреля 1933 года, когда евгенические принципы впервые на государственном уровне были применены по отношению к целой этнической группе.
В этот день в Германии был принят первый закон, закрепивший статусы высшей – то есть желанной – и низшей, нежеланной, второстепенной, расы. Закон носил невинное название «О восстановлении профессионального чиновничества». Неариец, в отличие от арийца, не мог быть государственным служащим. Неарийцем считался каждый, у кого была хотя бы четверть еврейской крови.
История нацистских программ – создания расово однородного общества и медицинских экспериментов над людьми – слишком хорошо известна, чтобы рассказывать ее еще раз. Важно понять другое: масштабы этой практики и степень ее бесчеловечности были таковы, что само понятие евгеники по сей день прочно ассоциируется с лагерями смерти.
Это не значит, однако, что евгеника перестала существовать с момента окончания Второй мировой войны.
Вопреки распространенному мнению, прошло еще двадцать лет, прежде чем западные государства начали отменять евгенические законы. Иммиграционное законодательство в США изменилось только в 1965 году, и только начиная с семидесятых по всему миру стали активно отменяться законы о евгенической стерилизации (последней была Япония – в 1996-м). Евгенические законы были не просто отменены: принятие подобных законов в будущем было запрещено специальными международными договорами. Хартия основных прав Европейского Союза, принятая в 2000 году, в статье «Право на личную неприкосновенность» призывает обеспечить «запрещение евгенической практики, прежде всего той, которая направлена на селекцию человека».
В современном мире само слово «евгеника» является почти ругательством, а ее открытое обсуждение в рамках научного или общественного дискурса едва ли возможно. Парадокс, однако, заключается в том, что, хотя слово «евгеника» находится под запретом, сегодня, на рубеже двадцатого и двадцать первого веков, евгенические по своей сути практики применяются, пожалуй, шире, чем когда бы то ни было в истории.
Человек улучшенный
Еще не завершился Нюрнбергский процесс, когда была принята Всеобщая декларация прав человека – первая глобальная попытка объявить личность свободной. Совсем не случайно документ, ставший основой послевоенной цивилизации, называется «декларация прав человека», а не «людей». Частная жизнь стала самодостаточной ценностью.
[note text="Само понятие «физический идеал» лишено смысла. Кто его определяет? В разных обществах в разное время понятия о красоте постоянно изменялись и продолжают меняться." author="8146" date="02.09.2010 08:23"]В шестидесятые молодежь всего западного мира поставила вопрос о соотношении биологической и социальной «нормы»[/note]. Когда студенты стали строить баррикады, маргинальное стало не просто популярным. Маргинальное стало мейнстримом, и те, кто вчера был на обочине жизни, получили возможность принять участие в создании нового общества.
Среди прочих достижений эпохи гражданских свобод – обретение человеком права на собственное тело. [note text="Интересно, почему при разговоре о выборе речь всегда идет о физиологии (красивый-некрасивый, больной-здоровый) и никогда – о человеческих качествах (честность, порядочность). Непроизвольно задумаешься, что же мы все-таки ценим больше?" author="5646" date="02.09.2010 09:25"]А когда тело перестало быть объектом государственной политики, оно стало важной сферой самореализации в частной жизни. Нормой постепенно становится максимально свободный эксперимент в пределах личного.[/note] Сегодня женщина, которая раньше была мужчиной, – исключение из общепринятых правил не более, чем женщина-юрист в США восемьдесят лет тому назад.
А если мы можем позволить себе эксперимент с собственным телом и даже с собственной идентичностью, то почему бы не поэкспериментировать со своей наследственностью?
Дети лего
Евгеническая мечта о создании идеального человека вовсе не исчезла, изменились лишь методы ее реализации. А в девяностые подоспели технологии, которые способны сделать эту мечту реальностью. Клиники, позволяющие будущим родителям создавать потомков в пробирке в соответствии со все возрастающим списком характеристик, существуют сегодня в большинстве стран. Первая такая клиника была основана выходцем из бывшего СССР Юрием Верлинским в Чикаго в конце прошлого века.
И, какие бы декларации ни звучали, на практике селекция человека происходит. Конечно, запятнанное преступлениями против человечества слово никто не произносит. Конечно, никто не пользуется методами, существовавшими в начале прошлого века. Но это не значит, что основные принципы и цели евгеники потеряли актуальность.
Например, еврейская организация «Дор Йешорим» сегодня проводит генетические анализы всех учеников старших классов религиозных еврейских школ в Израиле, Великобритании и США и хранит результаты в единой базе данных. Когда ортодоксальных еврейских мальчиков и девочек начинают сводить – благо это очень формализованный процесс, – они звонят в «Дор Йешорим» и узнают, можно ли им вступать в брак. Если потенциальные жених и невеста – носители тяжелых наследственных заболеваний, то они получают отрицательный ответ. Таким образом меньше чем за двадцать лет удалось почти ликвидировать опасные болезни типа Тэя-Сакса среди ортодоксальных евреев – путем тонко настроенного запрета на размножение.
Но главный евгенический эксперимент нашего времени проводится не общественной организацией и не государством, а миллионами отдельных семей, каждая из которых определяет черты своего собственного потомства в соответствии с гласными и негласными представлениями о норме и здоровье.
Новая евгеника стала реальной около десяти лет назад, когда появилась возможность не просто искусственного оплодотворения, но и детальной генетической диагностики эмбрионов, на основании которой можно было принять решение – давать эмбриону развиваться или нет?
Сегодня при оплодотворении в пробирке можно делать анализ ДНК эмбриону перед имплантацией в матку. Можно узнать о наличии у него любых генов – от тяжелых заболеваний до вполне мягких – и даже о предрасположенности к развитию заболеваний во взрослом возрасте (таких как рак груди или болезнь Хантингтона).
На одной взятой у эмбриона клетке можно провести любой известный науке генетический анализ – так же как и в случае со взрослым человеком. Можно предварительно выяснить, родится ли ребенок глухим или слышащим, заболеет ли ранней формой болезни Альцгеймера и даже велики ли его шансы стать долгожителем.
На основании полученной информации можно принять решение о судьбе эмбриона – заслуживающего или не заслуживающего по своим качествам дальнейшего развития.
О таких возможностях основоположник евгеники Фрэнсис Гальтон и доктор Шарп, стерилизовавший в начале прошлого века подростков в Индиане, могли только мечтать. Если бы Шарп мог выявлять «нежеланных» еще на стадии эмбриона, ему бы вообще не понадобилась стерилизация.
• • •
Несколько лет назад в чикагскую клинику, основанную доктором Верлинским, с необычной просьбой обратилась супружеская пара. Супруги хотели, чтобы им помогли в рождении ребенка с синдромом Дауна. У них уже был ребенок с этим заболеванием, и супруги хотели, чтобы появление второго ребенка не нарушило гармонии в семье.
Технически просьба была вполне осуществима. Нужно было просто отобрать при стандартном анализе не здоровые эмбрионы, а, наоборот, те, которые были подвержены болезни Дауна, и дать им развиться.
Врачи отказались. «Мы боремся с болезнью, а не создаем ее» – так они объяснили свое решение.
Это утверждение отражало общепринятый в современном обществе факт, настолько очевидный, что он не нуждается в обсуждении: неоспоримой целью медицины является создание человека, в максимальной степени соответствующего нашим представлениям о норме.
Объем информации, которую можно получить при генетических анализах, постоянно увеличивается – не только за счет анализа эмбриона, но и за счет предварительных генетических анализов родителей. Мы знаем гены сотен наследственных заболеваний – и можем отсеять эмбрионы, попавшие в «группу риска». Более того, речь не только о физических болезнях – мы знаем уже и о генах, определяющих склонность к алкоголизму, и о генах цвета глаз (пока – только у скандинавов) или, например, о гене непереносимости лактозы. Решения на основании этих постоянно пополняемых данных принимает не государство, а родители будущего ребенка и их врачи.
Лаборатория в Колд-Спрингс-Харбор, при которой в свое время был создан Eugenics Record Office, вполне благополучно существует и сегодня. В течение многих лет, до 2004 года, эту лабораторию возглавлял нобелевский лауреат и первооткрыватель ДНК Джеймс Уотсон. Одним из главных проектов лаборатории стал поиск гена, ответственного за развитие шизофрении – именно такой диагноз у сына самого ученого. [note text="Между древним спартанцем, бросающим со скалы младенца с синдромом Дауна или с синюшным пороком сердца, и современным человеком, решающим прервать беременность, когда эти болезни диагностированы до рождения ребенка, есть некоторая общность. И исключить, что в будущем общество может решить, что государство имеет право регулировать рождение детей с теми или иными болезнями, я бы не взялся..." author="9794" date="02.09.2010 00:00"]Уотсон верил, что, если ген будет найден, это поможет человечеству предотвращать рождение детей с психическими заболеваниями или умственной отсталостью.[/note]
«Если у человека не работает печень, мы понимаем, что все дело в генах, – говорит он. – А если у человека не работает мозг, то мы почему-то считаем, что виновата школа. Человечнее считать, что в болезни виноваты гены».
Что даст это знание? И каковы будут критерии отбора эмбрионов через десять-пятнадцать лет? Современные возможности медицинской генетики ведут напрямую к тому, чтобы родители могли заранее определять генетические свойства детей и «собирать» их, как из конструктора лего.
«Если вы хотя бы один раз получили возможность сделать своих детей лучше, это никто не остановит, – убежден Уотсон. – Родители улучшают своих детей, и потом эти дети будут властвовать миром… Некоторые считают, что если все девушки будут красивыми, то это ужасно. Я думаю, это прекрасно».
Культура, в которой операция по исправлению формы носа или объема губ социально приемлема, не может считаться свободной от диктата нормы. Но теперь ее диктует не государство, а более подвижные и потому более действенные общественные механизмы вроде моды. Конечно, выбор пола и внешности для своего будущего ребенка – это частная проблема родителей, которые хотят сделать как лучше. Плюс современной ситуации в том, что «общепринятое», то есть транслируемое массмедиа представление о физической красоте уже сосуществует с осознанием необходимости строительства пандусов для инвалидов-колясочников. И представление о том, что такое сегодняшняя «норма», историки и антропологи будущего составят не по государственным законам начала двадцать первого века, а по внешнему облику и интеллектуальным качествам «дизайнерских детей».
Маленькая частная этика
Этические аспекты современной евгеники почти не обсуждаются. В значительной степени потому, что травма, нанесенная Второй мировой, по-прежнему блокирует публичный разговор об улучшении человека.
Селекция же эмбрионов, между тем, сегодня является уже не просто чрезвычайно распространенной практикой, но практически нормой. Со времени появления первых методик пренатальной диагностики было множество судебных исков из-за так называемого «неправомерного рождения» – когда в силу ошибки, неверного скрининга рождался больной ребенок. Родители детей-инвалидов в США и Великобритании все чаще подают в суд на врачей – за то, что те не поставили диагноз вовремя и дали ребенку родиться, – и периодически выигрывают. Так государство, в этом случае представленное судебной системой, фактически обязывает врачей осуществлять евгеническую практику.
Законы, ограничивающие анализы эмбрионов, повсеместно слабеют – в полном соответствии с прогнозами Уотсона. В Великобритании действуют строгие правила: предымплантационный анализ делают только на некоторые тяжелые болезни, и, чтобы включить в панель тестов ген предрасположенности к раку груди у взрослых еврейских женщин (BRCA1), потребовалась серьезная политическая воля. В Германии в 1990-м был принят закон, полностью запрещающий анализ эмбрионов, однако некий немецкий врач, чье имя не разглашается, сознательно его нарушил, чтобы довести дело до суда – и после четырехлетней тяжбы выиграл разбирательство в Верховном суде ФРГ.
Подобное произошло и в Италии, где с 2003 года действовали самые строгие в Европе правила против тестирования эмбрионов, но в 2007 году итальянский врач Джованни Монни добился судебного решения, позволяющего ему провести тестирование эмбрионов у пары, носителей смертельного заболевания.
Тестирование активно делают в Испании, Бельгии, Чехии и на Кипре, и туда движется поток «репродуктивных туристов» из тех стран, где по-прежнему действуют запреты. Законодательного запрета нет и в США (там действуют не имеющие обязательного характера запретительные рекомендации профессиональных ассоциаций), и в России.
В российских центрах, где тестируют эмбрионы, могут посмотреть любой ген, если для него есть разработанный тест. Если же клиника не делает конкретного анализа, то реактивы для любого «взрослого» генетического теста можно купить и привезти в Россию. Так что родители, у которых нет возможности пройти тест в Великобритании, могут сделать это в России.
Растущая популярность евгенических по сути дела технологий существует вне понятного этического ответа на вопрос, насколько допустимо проектировать своих будущих детей. Общественная дискуссия по этой проблеме только начинается, и потребители генетических (с социальной и моральной точки зрения – евгенических) услуг и их врачи изобретают маленькую частную этику на каждый случай тяжелого выбора – заслуживает эмбрион развития или нет?
Прерывание развития эмбриона по результатам анализов стало повседневной практикой, и многие проводят аналогии между этой процедурой и убийством слабых детей в Спарте.
Вот что говорит руководитель московского Центра лечебной педагогики Роман Дименштейн: «Спарте обычно противопоставляют Афины, где выхаживали слабых. Выживание связано с помощью слабейшим. И потом: если ребенок уже родился, его по попе шлепнуть нельзя – в полицию заберут; а не дать родиться на основании диагноза – можно. Меня пугают такие вещи. А если ребенок родится с астмой – ему тоже нельзя дать шанс на жизнь?»
Маленькая частная экономика
Государство перестало быть главным заказчиком экспериментов по улучшению человека. Но спрос на достижения науки никуда не делся: покупатели всегда найдутся в «частном секторе».
Чтобы выявить пары, которым может понадобиться эмбриональный скрининг, в США в 2009 году появился недорогой (триста пятьдесят долларов) тест на сто девять генетических болезней. Его создатели предполагают, что пройти тест нужно каждому, чтобы в случае обнаружения мутаций в будущем родить здорового ребенка при помощи оплодотворения в пробирке. Этот тест пока не одобрен Федеральным агентством по контролю за качеством продуктов и лекарств (FDA). Однако разработчики надеются сделать его таким же простым в употреблении, как домашний тест на беременность.
Цена экстракорпорального оплодотворения (часто оно затевается как раз для получения «дизайнерских детей») тоже не кажется безумно высокой для развитых стран. Она зависит от возраста женщины и варьируется от двух тысяч долларов в Индии до тридцати четырех тысяч в США (в России в среднем – двенадцать тысяч) для женщины до тридцати пяти лет – естественно, чем старше женщина, тем меньше шанс искусственного оплодотворения и тем дороже процедура. Но даже и эти расценки на здоровых детей способны создать еще один разрыв между богатыми и бедными, и это только часть проблемы. Культурные стереотипы делают картину еще сложнее. В обществах, где мальчики ценятся больше девочек, уже существует гендерный дисбаланс из-за селективных абортов, как в Индии. Очевидно, что при распространении предымплантационной практики выбора пола в богатых семьях будут рождаться только мальчики. Дальнейший гендерный баланс в этом обществе представить так же трудно, как и социальную гармонию.
Проблемы с запчастями
Нельзя сказать, что игра «собери ребенка из лего» уже в разгаре, но она началась. В 1996 году на свет появилась Джессика Коллинз, первый в мире ребенок, чей пол был заранее выбран родителями, Моникой и Скоттом. Генетики из больницы в Фэрфаксе, штат Вирджиния, сделали мечту Коллинзов возможной. Они хотели девочку, и у них родилась девочка. В 2000 году родился первый ребенок, специально отобранный как свободный от наследственной предрасположенности к ранней и особенно злокачественной форме болезни Альцгеймера. В 2009 году в Великобритании родилась первая девочка, отобранная как неноситель гена BRCA1. Этот ген, вызывающий предрасположенность к раку груди и яичников во взрослом возрасте, есть у отца девочки, и три поколения женщин в его семье рано умирали от рака.
В 2000 году был рожден первый «ребенок на запчасти» – мальчик, отобранный среди эмбрионов потому, что его костный мозг идеально подходил смертельно больной старшей сестре для пересадки (пересадка костного мозга – это не такая сложная операция, как пересадка почки, а всего лишь укол, который делается старшему ребенку, а новорожденный вообще не подвергается никаким процедурам, потому что материал для пересадки берется из пуповины). И сама возможность рождения детей «на запчасти» – это сильнейший индикатор отношения к новой евгенике. Для одних мысль о том, что ребенка можно родить только по этой причине, кажется чудовищной. Для других рождение ребенка «на запчасти» вполне возможно: ведь если миллионы людей рожают незапланированно, то почему бы и не зачать специально, чтобы сохранить жизнь?
При искусственном оплодотворении обычно оплодотворяется шесть клеток и появляется шесть эмбрионов. В том случае, если все эмбрионы здоровы, нормальной практикой стало отбирать для развития либо «самого сильного», либо того, который устраивает родителей по своему полу.
Сорок два процента случаев предымплантационной диагностики в мире делается ради выбора пола.
Отбраковывая слабых эмбрионов или выбирая эмбрионов по полу, родители практически следуют тем же принципам, что и адепты евгеники.
Надо ли этого бояться? Бояться, по всей видимости, надо только тишины – и неумения извлечь уроки из прошлого. Читая сегодня о том, как обсуждались проблемы евгеники сто лет назад, мы приходим в ужас от того, что представление об уничтожении «неполноценных» было полноправной частью общественного дискурса.
Однако самое страшное, что может произойти сегодня, – это отсутствие публичной дискуссии о современной евгенике как таковой.С