«Это же все деточки мои, понимаешь?» Катя Павлова о прощании с «Обе Две», песне «Доллары» и новом альбоме
Можешь назвать главный музыкальный альбом в твоей жизни?
Именно альбом? Мне сложно ответить.
Первое влияние на меня точно оказала моя семья: родители не были профессиональными музыкантами, хотя мама с музыкальным образованием, но они всегда тяготели к музыке. И у нас проходили творческие семейные вечера: папа играл на гитаре, мама — на пианино. У папы вообще был свой рок-бэнд в молодости.
То есть нас воспитывали на русской рок-музыке: «Машина времени», «Воскресение» — авторский гитарный материал. Я это не выбирала…
Никто не выбирал.
(Смеется.) Да-да-да, но я все равно знаю наизусть все эти песни. Но это еще и компенсировалось музыкальной школой. У меня была очень хорошая педагог, которая не отбивала мне любовь к классической музыке, а наоборот, очень нежно ее прививала. А потом, когда у меня начался пубертат, появилось «Наше радио».
Короче, во мне изначально очень много классической русской рок-музыки, что бы это ни значило. Ну, и давай не будем юлить: когда я была в восьмом классе, появился первый альбом Земфиры* — это не могло пройти мимо меня, это было неизбежно.
Ты дальше за Земфирой* следила так же внимательно?
Конечно, я все внимательно слушала. Сначала я же еще была маленькая, а потом начала работать с Димой Емельяновым (музыкант, продюсер, работал над альбомами «Жить в твоей голове», «Бордерлайн». — Прим. ред.) — поэтому у меня появился еще и профессиональный интерес. Мой любимый альбом Земфиры* по-прежнему «Вендетта».
Я еще довольно давно не возвращалась к ее музыке, а недавно, буквально месяц назад, мне стало интересно с новым опытом, с обновленными мозгами все это послушать. Я начала с «14 недель тишины» и снова вернулась к «Вендетте».
Есть артист, за которым ты всегда краем глаза следишь? Пусть даже не лучший материал выпускает в последнее время, но все равно слушаешь каждый раз.
Чтобы прямо «слушать» — наверное, нет. Я должна сказать, что вообще не очень много музыки сейчас слушаю, если честно. Но мне часто бывает интересно, что делает Том Йорк, Деймон Албарн. Мне кажется, это просто скрепы.
Сначала у меня на первом месте был Том Йорк, а потом как-то Албарн его обошел. Не хочу анализировать почему. Мне кажется, это просто другое качество, другой уровень эксперимента. Интересно, что делает Джеймс Блейк. Я к нему уже тоже отношусь не как к какому-то «молодому исполнителю» — для меня он на том же Олимпе.
Почти в тему к Джеймсу Блейку: «Обе Две» для меня — музыка времен расцвета «Пикника Афиши», где меня не могло быть, потому что мне было девять лет. Насколько это справедливое определение? Тебе вот «то время» важно?
Ты интересную вещь сказал: ты же там не был. Ты не прошел эпоху «Пикников Афиши». А для меня это, да, очень важная эпоха была — все эти летние фестивали. В какой-то момент мы их потеряли, и это было очень тоскливо. А сейчас начинаются какие-то совсем новые истории, но все уже по-другому, и они другие, «взрослые».
Пока я переслушивал (или впервые слушал) какие-то ваши треки, мне показалось, что их можно очень четко разделить на «актуальные до сих пор» и «не соглашусь включить ни в коем случае». Условно, песню под названием «Актрисы спят с поэтами» я бы не включил ни за что. «Гонщиков» — вполне.
Я поэтому, собственно, и занимаюсь этим реборном. Я не позиционирую так, что я закрываю проект «Обе Две» и открываю «Павлову». Для меня это все один проект, но мы сейчас просто «переодеваемся». Про «Актрисы спят с поэтами» — послезавтра у меня будет концерт в Москве, где я, наверное, последний (или предпоследний) раз ее сыграю. Осенью, может быть, будут первые сольники, где уже будет написано только «Павлова» — и там уже будет другая, новая программа.
То есть совсем ничего из «Обе Две»?
В эту эпоху (будем использовать такие широкие категории) я перевожу с собой только последние два альбома: «Циники» и «Мне это не подходит». Это большие альбомные работы, которые мы сделали с Емельяновым. К предыдущим песням я отношусь с нежностью, со всем уважением, но это как смотреть школьные альбомы: ты там и кринжа выхватываешь, но относишься все равно с любовью и с благодарностью.
10 лет назад я бы, наверное, больше отвергала прошлое, оправдывалась за что-то. Но сейчас я уже с такой любовью к этим песням отношусь. Это же все деточки мои, понимаешь? Это все мой опыт, моя жизнь. Я понимаю, что в каждый момент не могла поступать и чувствовать по-другому, не могла писать по-другому. Я все делала так, как было лучше на тот момент. А теперь это уже моя коллекция, которая просто есть. Сейчас мы пишем по-другому, оценки стараемся не раздавать — ну, и слава Богу.
Из песен с твоим участием я сознательно слушал только «Легкую грусть» — фит с RSAC. Ты помнишь, как вы с Феликсом познакомились?
Мы познакомились в тот же период, когда писали первый альбом. Он тусил тогда в Екатеринбурге — не скажу, сколько, может, месяц, или год, или два. Мы познакомились через Сашу Гагарина из «Сансары», с которым они вместе работали. Все в одном клубе тогда тусили, выступали. И Феликс тогда сделал ремикс на песню «Моряки» с нашего первого альбома. Потом мы еще несколько раз вместе выступали в Москве.
Периода, когда мы бы прямо плотно сотрудничали, у нас не было, но время от времени бывали такие всплески. «Легкая грусть» — это мы просто в Анталии случайно встретились, переходя дорогу. Жили там какое-то время на соседних улицах. Мы съездили с Феликсом в магазин, купили гитару с нейлоновыми струнами — он хотел именно на нейлоновых струнах записать песню. Потом сели в квартире и, пока в соседней комнате его жена с нашими детьми тусила, записали «Легкую грусть».
Нет ощущения, что «Обе Две» немного не повезло появиться так рано? Как будто бы лет на пять позже история была бы совсем другая. Тот же Феликс ведь примерно из этого же поколения артистов — но его я прямо со школы знаю. Как будто бы будь интернет немного более развит, вы бы стали сильно больше.
У меня есть группа «ВКонтакте», там 25 тысяч человек — и я ее зарегистрировала, когда мы еще даже не выпустили первый альбом. Мы туда сливали первые записи, какие-то эксперименты, все эти детские песни там до сих пор лежат. А ничего другого, да, не было. Instagram* только появился, но долгое время никто не понимал, что с ним делать. Не знаю. Это не в моем стиле вообще — переживать о том, как мне «не повезло». Все складывается так, как складывается. А играть в эту игру я не хочу.
Глупый вопрос, но не могу не задать: «Обе Две» заканчиваются, «Павлова» начинается — а в чем разница?
Пока все это называется «Обе Две» и я продолжаю петь песни вроде «Знаешь, что я делала, пока тебя не было?» — это как будто мне 40 лет, а я продолжаю ходить в школьном платье. То есть несоответствие. Мне просто нужно «переодеться», чтобы то, что снаружи, соответствовало тому, что внутри.
Оборвать связь.
Да-да-да. Пришло время сделать в этой квартире капитальный ремонт.
У тебя вышел сингл «Доллары» — как ты его писала?
Кстати, ты один из первых, кто его услышал — я сама впервые послушала мастер только два дня назад. Когда я пишу песню, я не занимаюсь продюсированием — не думаю о будущем, потому для меня важен сам этот божественный момент. Пока он со мной происходит, я знаю, что все остальные мои действия не имеют значения: даю я интервью или нет, завожу я TikTok или нет. Есть песня, а все остальное — просто обслуживание этого божественного момента.
Ты от чего отталкиваешься, когда пишешь: от слова, образа, события?
Я работаю со словом. Оно просто откуда-то прилетает так, чтобы я написала песню. Может прилететь пара фраз — и я сразу понимаю смысловую нагрузку, хотя это сперва слышится очень легко и плоско. Я сразу чувствую все слои, которых еще нет. Я называю это «чувством песни». Я понимаю, что дальше она начнет во мне как-то бессознательно, без моего участия развиваться, а потом я сяду — и просто ее напишу.
У меня есть буквально две-три заметки в телефоне — и они бесконечные, потому что туда все эти «прилеты» записаны. Когда у меня появилось «чувство песни», все слои уже внутри сформировались, я свою мысль укладываю сразу в мелодические строчки. Я не люблю писать текст как стих, потому что это становится неинтересно музыкально. Это тяготеет уже куда-то к бардовской песне больше. А потом что: открываю Splice, подбираю бит, потом клавиши, гармония. Спела, отправила Емельянову — он сделал.
«Доллары» начались с припева?
Да, с припева:
Интересно, что я очень много слушала «масло черного тмина». Не знаю, можешь ты провести тут какую-то аналогию или нет, но я очень плотно сидела на «масле черного тмина» какое-то время. Почему после этих текстов мне пришел этот веселенький припев про доллары — не знаю. Но я уверена, что бессознательно это связано.
Еще немного про «Обе Две». На ваш реборн попали некоторые концертные, «редкие» треки, которых я раньше в записи не находил: там и ремикс Феликса на «Моряков», и кавер на «Забавы» Мумий Тролля и, неожиданно, «Танго Магнолия». Неожиданно — в смысле для меня. Как туда затесался Вертинский?
Это было, кажется, в 2015 году, когда мы выпустили альбом «Дочь рыбака». Мы тогда делали такое театрально-музыкальное шоу «Блажь». Играли всего три раза, в трех городах, с режиссером, моим другом. И мне хотелось туда поставить довольно много каверов различных — в том числе вот эту песню. Я просто давно хотела ее спеть, а повода не было.
Она нигде не была зафиксирована, мы ее в 2015 году несколько раз спели — и все. Кстати, один раз мы ее играли с Феликсом в каком-то мрачном клубе. И вот сейчас мы прощались с «Дочерью рыбака», устроили «Прощание славянки» — и тоже исполнили «Танго Магнолия». Мне очень понравилось.
Помнишь песню, с которой ты «познакомилась» с Вертинским?
Знаешь, у меня такого не было, чтобы я прямо «знакомилась» с Вертинским. Это просто культура: она как-то тебя находит, залетает в тебя. Тут в театр сходил, тут книжку прочитал, тут музыку послушал, тут переспал с кем-то — «хоп!», Вертинский.
Подхватила!
(Смеется.) Да. Мы еще примерно в то же время делали «Лиловый негр» с группой OQJAV и, по-моему, «Пей, моя девочка» тоже играли. А «Танго Магнолия», по моим ощущениям, просто очень эстрадная песня. «Песня года». Знаешь же «Песню года»? У тебя же еще был телевизор в детстве? Вот это такая «игра в эстраду».
Еще был. А тебе важен этот «эстрадный» элемент? Ты в каких-то старых интервью, кажется, хотела от него отказаться, чтобы быть поп-артисткой.
Я просто не хочу играть в какой-то один жанр. Не хочу в него закапываться. Несколько лет назад у меня был этот загон: мне хотелось быть поп-артисткой, писать песни, чтобы их ставили на радио. И я понимаю, что у меня есть, в принципе, «гормон», который за это отвечает. То есть я могла бы. А потом мне сама органика концертных выступлений, особенно в последние пару лет, показала: «Ну, какая ты, блин, эстрадная артистка?» У меня все-таки немного другой запал. Но мне нравится мой «коктейль».
Расскажи о новом альбоме. Ты же его пишешь?
Пишу. Но там нечего пока рассказывать. В него войдут и «Доллары», и Amore. У меня написано еще несколько песен, но они пока в работе. К осени я планирую эту работу закончить.
Фиты будут?
Как Бог даст. Не хочу сейчас сотрясать воздух: я довольно много его сотрясала раньше и ничего не вышло. Может быть, что-нибудь будет. Пока меня очень устраивает наш бесконечный фит с Емельяновым. Я считаю, что мне с ним очень повезло.
10 лет назад, когда «Обе Две» мягко перезапускались, ты давала интервью The Flow (по-моему, Коле Редькину) и никак не могла дочитать «Улисса». Дочитала?
Дочитала. Более того, я одну книжку потеряла где-то на гастролях, а потом снова купила и уже ее дочитала. И очень странно: у меня до сих пор сохранилось чувство этой книги. Я не помню ни одного факта, но я помню одну сцену, как герой очень долго покупал почки, а потом жарил их. Вот чувство этой книги я до сих пор ношу с собой.
Последние два вопроса: тебе тревожные сны снятся?
Все время. И это всегда какие-то гастрольные ужасы. То самолет пытается сесть и не садится, то в самолете какая-то проблема. Все время проблема в самолетах. Либо я приезжаю на площадку и понимаю, что не в тот город приехала. Или у меня нет с собой in-ear’а. То есть все гастрольные факапы сразу в тревожные сны переходят. А в детстве мне все время снилось, что я куда-то падаю. Падаю, падаю, падаю — и все время чувствую, что сейчас разобьюсь. Но этого не происходит.
Главное воспоминание: можешь вспомнить событие, впечатление из жизни, которые тебе помогает себя настоящую «нащупать»? Любая вещь.
Я очень хорошо помню, что в три года (не знаю, почему именно в три) я четко знала, что мне надо выступать, что я артистка — это мое предназначение. А потом взрослый мир меня как-то убедил, что это неправильно и нужно найти нормальную работу — и я на этом потеряла много лет. Уже во взрослом возрасте я себе обратно присваивала это чувство трехлетнего ребенка, который точно знает, зачем он топчет землю. Не так давно я это ощущение себе вернула — для меня это важная штука.
Беседовал Егор Спесивцев
* Рамазанова Земфира Талгатовна признана Минюстом России иностранным агентом.
* Instagram — социальная сеть принадлежит компании Meta, запрещенной в России экстремистской организацией.