«Возвращение в челюсти дракона». Ахеджакова, Глуховский, Троянова и Манский — об аресте Навального

Лия Ахеджакова, актриса

Первая моя мысль была, что в Москве мороз, а он [Навальный] в такой легкой курточке, шарфике и в маске, за которой [видны] эти абсолютно трагические глаза. Я привыкла видеть его улыбающимся, крепким, надежным мужиком, а тут эти глаза. По ним было видно, что с ним обязательно случится что-то омерзительное. Так и произошло. Этот, как он сам сказал, самый счастливый день за последние пять месяцев в его жизни, он чувствовал, что за счастливый день его ждет на Родине. Ужасно. Подло. Омерзительно. Но я думаю, что то, что весь мир на это [задержание] откликнулся, на ту подлость, это прибавило ему [популярности]. Если они могли его против всяких законов судить в первом попавшемся полицейском участке, то я подозреваю, что теперь они могут сделать с ним все, что угодно. Черт знает что! В эти морозы вряд ли выйдут миллионы. Более того, наша оппозиция не в такой хорошей форме. Произошло много событий, которые задавили что-то в людях. Я рассчитываю на мировую общественность, на Европейский суд, на международные правозащитные организации. Они для того и создавались — чтобы защитить человека в экстремальных ситуациях, когда подавляют личность, наступают человеку на горло. Я на них очень рассчитываю.

Яна Троянова, актриса

У меня нет слов. Я пока на съемках в Африке. Но хочу сказать всем. Не бойтесь. Требуйте. Требуйте, чтобы Путин отпустил Навального. Россия обязательно будет свободной. Главное — не позволяйте себе бояться.

Дмитрий Глуховский, писатель

Возвращение Навального в страну, где политический истеблишмент пытался от него избавиться и убить, — это бесстрашный героический поступок. Это возвращение в челюсти дракона. Алексей Навальный знал, на что идет, и с одной стороны это превращает его в мученика, а с другой — в человека, который этому дракону вызов бросает. Ну а сам дракон окончательно принимает облик чудовища. Где-то в отдалении уже видна финальная станция, на которой авторитаризм превращается в тоталитаризм. Выход на улицы, как мы уже видели в ситуации с осуждением Навального по делу «Кировлеса», — это единственный способ каким-то образом оказать давление на власть. Никакие правовые нормы по отношению к оппозиции у нас не работают, и даже в случае нарушения процедур и законов решение всегда принимаются судами, исходя из соображений политической целесообразности. То есть суды даже не являются органами принятия решений, решения принимаются либо Администрацией президента, которая, наверное, в целом лоббирует более гуманные варианты, либо Советом безопасности, лоббирующим менее гуманные вещи. Я для себя определил так: не поддерживать Навального в этой ситуации или продолжать себя защищать какими-то отговорками вроде того, что не согласен со всем, что он говорил и делал, становится все сложнее с точки зрения собственной совести. Сейчас мы — свидетели эпической битвы между Давидом и Голиафом. В этой ситуации на стороне Голиафа в его ментовской броне и закрытым от людей забралом лицом симпатий уже быть не может. Все они на стороне мальчика с пращой.

Оксана Мысина, актриса

Естественно, я очень переживала, когда все началось, когда случилось это жуткое отравление. Когда, наконец, Навального отправили в Берлин, — рыдала каждый час. Алексей — очень близкий мне по духу человек, я с ним знакома лично, проводила митинг, когда началась война с Украиной. Мы сидели с ним и Юлией за одним столом. Я видела, какие это приятные, благородные, интеллигентные и открытые люди. Как политика я его уважала и уважаю до сих пор. То, что он решил сейчас, после всего пережитого ужаса, побывав одной ногой на том свете, вернуться в Россию… Он такой человек — искренне любит эту страну, хочет, чтобы тут была нормальная жизнь, чтобы люди не боялись, чтобы были нормальные демократические выборы. Потому что невозможно, когда в твоей любимой стране Средневековье, а за границей в этот момент мир развивается совершенно по другим законам. Алексей сделал выбор, бросил перчатку властям. То, что происходит с ним с самого утра, производит ощущение дешевой самодеятельности, в которой ноги у кукловодов торчат, а носы выглядывают. Россия никогда не станет нормальной страной, если мы продолжим сидеть на диванах. Мне становится очень горько, когда я понимаю, насколько наше театральное сообщество пугливо. Коллеги прикрываются своими театрами, фондами… Но нельзя прикрываться чем-то в такой исторический момент.

Виталий Манский, режиссер

Это дало повод разрозненным людям, не являющимся гражданским обществом, посмотреть вокруг себя, оглянуться и начать процесс построения того самого гражданского общества. И Навальный делает для этого больше, чем может сделать человек из крови и плоти. Он действительно совершает какие-то абсолютные чудеса во благо некой России будущего, в которую он искренне верит, но которая очень далека от нашей реальности. Это не значит, что власть может расслабиться и сказать: «‎Все, окей, нет проблем, общества нет, еще лет 20–30 у нас есть». Есть масса людей, которую роднит чувство обиды, оскорбления за то неуважение, которое к ней проявляет власть. Эти люди уже поняли, что они для власти — ширма, расходный материал. И каждый по отдельности не является гражданским обществом, но свою личную обиду на власть держит.

Я вижу, что люди, исполняющие властные директивы на самом низу, уже исполняют их с чувством некой брезгливости: «‎Я вроде бы делаю, но я к этому не имею прямого отношения, это по долгу службы. Я стою на досмотре в аэропорте, не пускаю человека с фотоаппаратом, но я бы лично пустил. Ну, вот у меня такая работа. Я типо с вами». Это даже уже на уровне милиционеров, которые у нас называются полицейскими, начинает проявляться, то есть власть теряет свой ядерный электорат. Когда наступит «час X» и ей понадобится этот электорат, народ — каждый по отдельности — покажет власти средний палец.

Во власти нет харизматиков — там люди на работе. Они трудятся до шести часов, садятся на машину с мигалкой и едут в свои хоромы, где холоп приносит разносолы. А Навальный — революционер, он политик. Все, что он делает, он делает от души. Это разные уровни. Люди, которые работают, могут спускать вниз какие-то указания, но не могут подходить творчески к этому процессу, не могут анализировать глобально. Куратор в «админке» — отраслевому министру, отраслевой министр — руководителю департамента, руководитель департамента — человеку на месте, и это все очень формально. И, когда это доходит до исполнения, получается абсолютный абсурд, потому что никто руками ничего не делает. Они не понимают про эти суды в полицейском участке — не понимают, потому что уже сидят дома и себя радуют.

Подготовили Саша Чернякова, Асхад Бзегежев, Кристина Боровикова, Ренат Давлетгильдеев и Анастасия Глухих