Ксения Кнорре Дмитриева

Бывает, что мама приходит в отчаяние. Потому что она тоже не железная.

Несколько лет назад я утром выехала из дома и буквально через пять минут попала в аварию. Оказалось, что это просто, обыденно и очень жизненно – выйти из дома и через пять минут разбиться. Но, возможно, что-то нас здесь держит, и, может, действительно всё не случайно.

Сегодня 53 года со дня смерти одного из самых интересных российских литераторов, которого многие из нас знают только как автора детских сказок, хотя это лишь одна из многочисленных сторон личности Чуковского

*   *   *

- Ой, мама, а почему зубная фея принесла мне в подарок книжку, но не забрала зуб? 

У меня две дочери - девятилетняя Даша и четырёхлетняя Маняша, и слушать, как они говорят - одно из любимых материнских занятий. Раскапывала в телефоне записи и нашла бесценное: всякие в основном Маняшины высказывания, начиная с прошлой весны. 

Едешь себе по знакомой улице, где прошло детство, сильно изменившейся, но всё же, поворачиваешь за угол, где стоит твоя, обшарпанная, с рождения до 16 лет родная грязно-городского цвета пятиэтажка и вдруг ударяешь по тормозам: вместо пятиэтажки - пустырь, даже развалин нет. И ты стоишь довольно долго напротив того места, где когда-то было твоё окно, смотришь примерно в ту же точку, где ты когда-то жила, ходила, спала, болела, пела, танцевала, находила под ёлкой подарки, плакала в подушку, пила из-под крана, вертелась перед зеркалом, и испытываешь очень странные ощущения, потому что твой дом стал ничем, пыльным городским воздухом, пустотой. И вокруг всё выглядит так, будто именно так всегда и было - и никогда не стояло тут никакого дома, только полустёртая дорожка вьётся от пустыря к остановке.

Довлатов в «Компромиссах» назвал одним из главных свойств редакционной атмосферы лихорадочное бесплодие. Иногда я вспоминаю это словосочетание, когда думаю об особенностях нашей работы. К счастью, в последние годы всё реже. 

Ко Дню победы. 

С возрастом многие начинают интересоваться историей своей семьи – раскапывать архивы, рисовать генеалогические дерева, собирать информацию о родне, в том числе и довольно далёкой. Я не психолог, мне трудно судить о причинах, просто замечаю этот феномен у многих немолодых людей. Но недавно, задаваясь важным и актуальным сегодня вопросом, что, собственно, является вечным и незыблемым, что придаёт смысл нашему существованию, я вдруг подумала, что, помимо культуры и нравственных ценностей, именно история рода и есть такая нить, за которую мы держимся, проходя жизненный путь. В каком-то смысле она ведёт нас к бессмертию. Она выходит из мрака и уходит во мрак, и в наших силах рассмотреть небольшую её часть, находящуюся на свету, простите за поэтичность, но рассмотрев её внимательно, мы почувствуем, что не одни.

Несколько разноцветных мыслей в тему. Необходимое предупреждение: возможно, всё это мне только кажется.  

...Довольно скоро стало очевидным, что телефоны день и ночь следят за своими хозяевами и исправно отправляют информацию куда надо. Телефон «рассказывал» дорожному центру о том, с какой скоростью он движется в машине – и центр выдавал безупречную информацию о пробках; телефон ретранслировал передачу, которую смотрел его хозяин – и в центре изучения ТВ-аудитории эти данные обрабатывали и делали рейтинги абсолютной, до тысячной доли процента точности; телефоны сообщали, когда они были с хозяевами в кино, ресторане, библиотеке, метро, автоматически посылая сигналы в соответствующие центры при прохождении через невидимые точки сбора информации, и благодаря этому можно было рассчитывать посещаемость.

Некоторое время назад, когда я искала няню, я общалась с кучей кандидаток и наслушалась от них всяких историй. Не умея держать такие вещи в себе, я их вешала на фейсбук*, в результате чего получился сериал "Няни", очередную серию которого мои друзья ждали с нетерпением и, кажется, кое-кто даже огорчился, когда няня всё-таки нашлась и кино закончилось. Некоторые выдержки из него, наиболее яркие и интересные, вывешиваю здесь.

Поэтому - вот три эпизода в тему.

Я всегда относилась с иронией к воспоминаниям о том, как кто-то в кого-то влюбился в детском саду. Я считала, что в пять лет речь может идти о дружбе, симпатии, о чём-то приятном и беззаботном, как это и должно быть у детей, но никак не о настоящей любви со всеми её радостями и страданиями, и мне никогда не приходило в голову, что даже самые маленькие могут так же помнить, мучиться и ждать, как взрослые, пока однажды моя сероглазая старшая дочь не познакомилась в городском лагере с мальчиком Ваней.

Во Франции мы провели одну ночь в нормандском замке. Небольшом, но роскошном, старинном, колоритном, настоящем. На все три этажа мы были единственными гостями, и принимал нас, как оказалось, сам хозяин — утонченный (в том числе в буквальном смысле), невозможно элегантный молодой человек и — впервые видела это воочию — явно отпрыск старого аристократического рода. Настолько явно, что поздно вечером я специально спустилась вниз, на общий этаж к камину, чтобы проверить, отбрасывает ли он тень.

Старые московские кладбища - это маленький мир в большом городе. Они не вписываются в его современный вид, и я почти не сомневаюсь, что в каком-нибудь не столь отдалённом будущем пробьёт последний час и для них.

Два с половиной не бог весть каких оригинальных наблюдения, тщательно накопленных за девять с лишним лет материнства, и два вывода из них.

Вспомнилось вдруг: 

Екатерина Бурмистрова -- один из любимых моих современных психологов. Всегда чётко, по делу, без заумных идей, и когда её слушаешь, как правило, интуитивно чувствуешь: да, всё верно, так и есть!

Дел было навалом, предновогодняя бестолковая беготня туда-сюда, толпы людей, пробки, грязища, темнеет рано. Не знаю, что на меня нашло, но, примчавшись днём домой после утренней войны с Англией, я решила на вечерние подвиги взять с собой дочь. Схватила ключи от машины, посмотрела на пробки, плюнула, и мы побежали на остановку.

«Алё! – написала я своим друзьям на прошлой неделе. – Возможно, я спятила, но я ищу таких, как я, сумасшедших и смешных, сумасшедших и больных...» О, двадцать лет назад эта песня была для нас не пустым звуком. Собственно, я почти уверена, что в 16 лет много кто считает себя сумасшедшим и смешным и ищет таких, как он.

Был уже август, но питерские ночи ещё оставались бледно-серыми, ненастоящими. Мы с другом, два гонца к метро, шли, позвякивая полными пакетами, по пустой проезжей части Петербургского района Рыбацкое. Я кинула взгляд на часы и остановилась: наступила полночь. Мой спутник поставил на землю пакеты – они вздыбились горкой, - снял с плеча гитару, без которой мы тогда не выходили на улицу, сел по-турецки посреди улицы и начал играть «Группу крови». Я села напротив, вынула из пакета бутылку. Так мы встретили 15 августа 1994 года. За 4 года до этого в автокатастрофе в Латвии под Тукумсом погиб Виктор Цой. 

Однажды вечером к нам в гости пришёл друг. Он уже много лет живёт один.

Из всех фильмов о войне у меня есть самый страшный («Трясина»), самый тяжелый («А зори здесь тихие») и самый любимый. И если бы надо было выбрать из всех один, для меня это был бы именно он: «В бой идут одни "старики"».

В одном продуктовом магазине жила толстая-претолстая мышь. Она была очень мудрой и опытной, поэтому жила себе весело и беззаботно в самом замечательном для мышей месте. Днём мышь спала, читала, смотрела телевизор или уходила на весь день в гости к соседям, а вечером, когда магазин закрывался, мышь отправлялась в кладовку и долго, со вкусом пировала. Сначала, когда она только поселилась в магазине, она ела то, до чего могла дотянуться, - булки, крупы, овощи, - но со временем научилась открывать холодильник и перешла на роскошную диету: колбаса, ветчина, сыр. В общем, жила наша мышь прекрасно.

Когда девять лет назад мы жили в Америке, одним из любимых мест был русский магазин...

На днях я наорала на одну не чужую мне женщину сорока пяти лет, которую вообще-то люблю и уважаю. Собственно, потому и наорала.

На днях разговаривала с одним из лучших директоров школ в России, и точно – с лучшим директором начальной школы, и узнала от неё удивительное.