Набережная Лувра и вид на Новый Мост и стрелку острова Ситé. Фото автора
Я приехала в Париж не зная ни слова по-французски. За исключением фразы, которую так любят все русские: «Cherchez la femme !» и которая давно уже устарела: все мы знаем, что в ХХI веке если хочешь добраться до истоков и причин любого скандала, искать нужно не женщину, а деньги. Но не суть. Кроме совершенно бесполезной в текущем веке фразы я не знала буквально ничего. Передо мною лежала целина, и мне тоскливо было даже думать обо всем, что мне придется на ней перепахать. Cтраха не было - у меня в кармане был уже английский, который я выучила совершенно сама (не считая той базы, которую дают школа и институт - то есть фигвам). Были тоска и нетерпение: тоска, как у всякого лентяя перед задачей, у которой нет коротких путей, и нетерпение, потому что я нетерпелива.
Оказаться в стране, языка которой не знаешь - очень интересный социальный опыт. Вокруг вас раскручивается немое кино без субтитров. Туристы проходят мимо этого опыта, не участвуя: они знают, что это временные неполадки, которые скоро пройдут, и не обращают на них никакого внимания. У человека, не имеющего такой перспективы, остолбенение вскоре сменяется обострением всех остальных чувств. Человек делается чертовски наблюдательным. Он моментально почти осваивает другой язык - язык, который часто дает гораздо больше информации, чем словестный. Body language. В словах теряется то, что видят животные и дети - инстинктивное неконтролируемое поведение тела. Окруженные понятными нам словами, мы его чаще всего игнорируем. Те, кому приходилось на него полагаться, знают, насколько он достоверен. В кино сразу видно, какой актер хорош, какой - плох, в жизни - кто врет, кто нервничает, кто злится, кто кому нравится, и кто кого терпеть не может.
Исключительное место для таких наблюдений - общественный транспорт. Метро. Набитое до отказу людьми. Бесплатный спектакль.
Молодая мамаша изо всех сил нежит своего ребенка напоказ; сюсюкает и улыбается, обращаясь как бы к малышу, но все ее усилия адресованы стоящему за ней мужчине, которому она старается изо всех сил понравиться. Ребенок это чувствует и недоумевает. Мужчина не замечает в упор. Воткнут в газету.
Пара на скамье напротив меня. Оживленный разговор, веселый, много смеху, особенно с ее стороны. Только она все безуспешней и все беспомощней пытается придвинуться к нему поближе, а он все жестче и отчетливее отодвигается и перекинул сумку на ее сторону, чтобы создать границу. Она все не понимает, он начинает злиться - меняeт положение, перекидываeт ногу на ногу, ерзаeт. Интересно, сколько он выдержит? Мне за нее неловко. И удивительно: как это, люди, говорящие на одном языке, понимают друг друга меньше, чем я, безъязыкий посторонний свидетель?
Как бы там ни было, освоить настоящий человеческий общеупортебительный язык страны, в которой поселился, есть долг и задача всякого интеллигентного человека. К тому же я всегда хотела говорить по-французски. Как высший свет в « Войне и мире ». Я записалась в школу. Альянс Франсэз. Находится она на бульваре Распай. Бульвар Распай мне очень понравился и напоминал о Бродском, но в школу я проходила недолго. Месяц, если честно. У меня быстро возникло подозрение, что я теряю время. За месяц оно подтвердилось. К тому же я не люблю расписаний, особенно утренних, необходимости где-то быть вовремя и проводить n количество часов, не меняя положения тела.
Когда я говорю, что французского не учила, что он выучился сам собой, я не лукавлю. Я не мучила ни себя, ни язык, вооружившись терпеливой скукой и учебниками. Я в него вживалась всеми известными мне приятными способами. Представьте себе занятие, которое доставляет вам необыкновенное удовольствие, но которое требует от вас определенных усилий. Как спорт: пробежал 10 км вместо 8 за то же время, выдохся, как сдутая шина, но счастлив. Так было у меня с французским. Каждый сантиметр территории я завоевывала, продираясь как сквозь лесную чащу. И каждый завоеванный сантиметр доставлял мне огромное удовольствие.
У меня было радио. С утра я запускала Радио Франс или Франс Кюльтюр - лучшие станции передач о литературе, философии, классической музыке и т.п. По началу я понимала одно слово в час. Но мне нравилось слушать правильный, чистый французский язык. Постепенно я стала понимать два слова в час, три, восемь... Замечательно то, что у меня развился лингвистический инстинкт - я начала догадываться о значении слов. Часто - правильно. Я уже могла правильно их записывать со слуха, и копаться в словаре, сверяя свои догадки. Вся комната была обклеена желтенькими листочками Post-it со словами для запоминания в стратегических местах: над посудной мойкой, над зеркалом, над кроватью, у входной двери. Помимо этого у меня был блокнот, куда я записывала понравившиеся мне фразы и выражения.
Но главное, я начала читать. Я купила себе «Пармскую обитель» Стендаля. Первую страницу я читала полдня. Повизгивая от восторга. Что я читаю «Пармскую обитель» по-французски. Второй день я проложила путь к моему будущему блестящему французскому - я одолела три страницы. Постепенно я набирала обороты и могла уже употреблять фразы, которые приводили в недоумение местных лавочников: я не знала названий сыров (кощунство с их точки зрения), но могла сказать что-нибудь вроде «Мадам, не могли бы вы быть так любезны, чтобы...», тыкая пальцем в сыры, названий которых я не могла произнести. Я же читала классический роман, а не справочник вин и сыров по департаментам.
Они за это надо мной издевались: «Который?» Я читала этикетку: «Ка-мo-мбер». «КамOMбер? Не знаю такого». Камамбер по-французски произносится с совершенно издевательски непроизносимой «ё» но твердой, между о и а, невыговариваемой для нефранцуза, при этом «м» после нее не произносится вовсе.
Надо сказать, что парижские коммерсанты – народ тертый, желчный, ушлый, не любящий напрягать свое внимание и прислушиваться к вашим жалким попыткам говорить на их языке. Сами они не говорят ни на каком другом. Но французский: «О, Мёсьё, французский - это свято! На нем нужно говорить прекрасно или не говорить вовсе!» Не говорить вовсе я не могла, я хотела его выучить.
Кстати, парижское насмешничество – это целая азбука вариаций, от безобидных плюх до виртуознейшего хамства. О, парижское хамство, это – особая статья.
Помните, Петр I нанимал иностранцев учить русских девиц политесу? Не доучил. Мы так и не поняли, что политес – это не добрые манеры между благопорядочными людьми, а высший пилотаж обороны и нападения, то есть войны, в цивилизованном обществе. И не только в высших его сферах. Любая консьержка может вас обхамить словом, делом и взглядом и при этом не нарушить ни одного закона приличий. Свод законов она знает не хуже прокурора Республики. У нее опыт. И нюх на тех, кто не в курсе. Над этими она издевается с особым сладострастием. Со временем я научилась с ними разговаривать. Не вовлекая эмоций. Не оскорбляя приличий.
– Что это к вам всё молодые люди ходят? Толпами.
– Толпами?
– Да, соседи видели, вчера только опять двое приходили, уж заполночь. Все соседи видели.
– Все соседи? Заполночь? Не знала, что у меня такие заполночные соседи. Я сплю заполночь. ... Ах, я теперь припоминаю, я слышала сквозь сон музыку; это которые из соседей? Если заполночь так это ж можно и полицию вызвать. В следующий раз вызову. Официально шум запрещен с 23 часов? Ага, вот вызову.
Молчание.
Потому что обе мы знаем, что на молодых людей полиции не вызовешь, сколько б их ни было. А вот на шум – запросто. Так что эта партия - за мной: 1 - 0 в мою пользу.
Главное – понять, что не нужно ничего объяснять и доказывать свою невиновность. Презумпция невиновности здравого смысла: оправдываешься – уже виноват. Француз с детского сада знает, что никого никогда ни в чем на свете нельзя переубедить. Все останутся при своих мнениях. Русские этого не знают. Нас воспитали в кодексе единства идей: «кто не с нами, тот против нас». У нас есть вера в то, что каждый человек разделяет наше понятие того, что такое хорошо и что такое плохо.
Если нас задели, мы же понимаем, что мы оба понимаем, что нас задели. То есть он это нарочно? Как посмел? Восстает чувство несправедливости. Мы хотим прежде и более всего ему, обидчику, объяснить, что он неправ. Оттого и орем. Француз никогда не станет орать. Он ничего никому не хочет объяснять. Это не его проблемы. Его проблемы – отпарировать удар. Так, чтобы не замели в полицию за оскорбление личности или еще чего. Поэтому отпарировать тонко, исподтишка. По-французски. И улыбнуться. Подтвердив свое превосходство. Француз до возмущения себя не доводит. Он хамит хладнокровно и заранее. Профилактически. Не глядя вам в лицо (оно его нафиг не интересует) и не сказав ни единого нецензурного слова – цивилизация.
– Pardon ?..
Если вам грозит вот-вот столкнуться на улице с парижанином, вы с ним не столкнетесь, не волнуйтесь. Он врастет перед вами в землю и, не глядя на вас, опустив глаза на свои ботинки и слегка приподняв брови в невыразимом и очевидном к вам презрении, будет ждать, пока вы его обойдете. И вы его обойдете. Потому что он не сдвинется с места. Пока вы его не обойдете. У меня ушло года четыре на усвоение и шлифование этой техники. Она безотказна. Клянусь честью. Попробуйте.
Постепенно отшлифовался и мой французский. Кино вокруг меня озвучилось. Мне было почти смешно, когда я начала понимать говор вокруг себя. Как и следовало ожидать, он был менее интересен того, что я себе представляла. У французов две любимые темы – деньги и еда. Что ели вчера, что будем есть сегодня. Где дешевле сардинки. Сколько заплатил за обед там-то сям-то. У женщин есть еще неиссякаемое развлечение – обсуждение отсутствующих. С которыми они тоже подруги. Впрочем, этих разговоров хватает повсюду, я думаю. Судить других - это исконное удовольствие человека, которое не зависит ни от национальности, ни от социального происхождения, ни даже от образования. Что же до гурманства, оно во Франции культивировалась столетиями, так что ему никуда уже не деться. Француз уделяет еде ровно столько внимания, сколько получает от нее удовольствия. Получать удовольствие от всего, чего только можно, искусство радоваться мелочам жизни, l'art de la joie de vie - особая статья во французской культуре. А естесственная экономность у него в крови - зачем тратить больше, если можно тратить меньше?
Есть и другие разговоры. Совсем недавно в автобусе от Сорбонны к Шатле молоденькая пара проводила параллели между «Аккаттоне» и «Преступлением и наказанием». Когда в последний раз вы слышали разговоры о Пазолини или Достоевском? О чем говорят вокруг вас?
Еще одна замечательная черта: во французском языке практически нет слов-паразитов. Даже средний французский очень подтянут и презентабелен. Французы обожают и отлично знают свой язык. Средний (средний!) француз владеет родным языком гораздо лучше чем средний русский – своим. Невероятно много читают. Помните, как нам в школе всё говорили, что СССР – самая читающая страна в мире? Думаю, что даже в те годы это была неправда. Французы читают много, везде. В метро, в автобусах, в парках, в кафе, на набережных, у фонтанов, под фонарями и статуями, в ожидании любимых. Книжные магазины никогда не пустеют. И в них даже бывает не протолкнуться. Некоторые открыты допоздна. Букинисты на набержных тоже все еще не разорились, и до сих пор украшают берега Сены своими пестрыми витринами. Значит, кому-то все это нужно.
Встреча с популярным автором и сеанс автографов по случаю выхода его новой книги в одном из кнжных магазинов, который устраивает такого рода мероприятия. Вот так запросто, без трибун и огораживающей красной ленточки. Фото автора
Когда учишь не первый чужой язык, очень развивается сравнительный анализ. Внимание цепляется к деталям, в которых обычно копаются лингвисты-этимологи. У меня, например, есть твердое убеждение, что язык любого народа - короткий путь к его характеру. Все, что написано на этом языке - это то, как народ сам себя видит, каким он себе представляется или даже, каким он хочет себе представляться. Язык же - это путь напрямик к тому, что народ есть на самом деле. Слова и выражения, которые в нем есть, слова и выражения, которых в нем нет, характеризуют его прямее, чем то, что этими словами написано.
Во французском нет слова «мелко». Нету. Есть слово «глубоко», a «мелко» - нет. Можно сказать «менее глубоко», это французский мелкий максимум. Нет слова «дешево». «Дорого» - есть, а «дешево» - нет. Есть «не дорого». Не сказать, как в английском, например, «дешевка», «дешевый трюк». Любопытно, а?
Есть у меня во французском любимые словечки и выражения, непереводимые на русский. Как quand-même (произносится [ко мем], с той самой французской о что между о и а.) Буквальный перевод – «все-таки, все же, как бы там ни было». Но это - его значение в контексте фразы. У него есть еще другое значение, в качестве восклицания, переводимое на русский только выражением лица. Причем оно может быть как утвердительным так и отрицательным (!):
- Это ты навалил кучу на полу в туалете?
- Quand-même !!!
(оказалось - соседский кот, пришедший по балкону, он к нам после этого повадился; я спросонья не осознала всей абсурдности своего предположения)
- Знаешь ли ты Антуана де Сент-Экзюпери?
- Quand-même !
(мол "обижаешь!")
Есть во французском выражения, кототрые оскорбили мою русскую натуру. Очень меня вывел из себя выбор слова «выиграть» во французской часто употребляемой фразе «выиграть войну - проиграть войну» : gagner la guerre - perdre la guerre.
Проигрывают в рулетку, в карты, в фантики. Проигрывают деньги, состояния. Но не жизни, сотни тысяч жизней. «Выиграть - проиграть войну» должно висеть на позорной доске словаря человечества, как отвратительнейшего тона каламбур. Насколько достойнее русское «победил». Врага можно победить, а не что-то там у него выиграть. Наполеон проиграл войну. Потому что заигрался в своих оловянных солдатиков. Россия победила Наполеона. Ей было не до игрушек.
Читайте предыдущую главу:
и продолжение:
Мой Париж. Отрывок 3. С квартиры на квартиру
Мой Париж. Отрывок 4. Первый парижский округ, жемонфутизм и се ля ви
Мой Париж. Отрывок 5. Он и она
Мой Париж. Отрывок 6. Французское вино