Юлии Серьгиной — 20 лет, а на момент съемок «Неизвестного» ей было всего 19. Эта документальная картина — режиссерская курсовая работа во вгиковской мастерской неигрового кино, руководимой Сергеем Мирошниченко. Фильм участвовал в студенческой программе ММКФ, в фестивале документального кино «Россия», а также студенческом фестивале ВГИК. Некоторые вопросы нашей анкеты, касающиеся героя и его места проживания, Юлия оставила без ответа: «Это сделано в этических целях и по его просьбе». Онлайн-премьера — у нас.

Три пути. Где-то в районе пятнадцати лет я поняла, что мне нужно каким-то образом научиться для себя понимать и описывать окружающую действительность, искать в ней систему или антисистему, хотя бы что-то. Три пути было для этого: точные науки, психология и режиссура. Занималась всем вместе параллельно, в лидеры выбилось кино. Так и вышло, что я оказалась во ВГИКе, но книги по психотерапии читаю до сих пор и над формулой Лагранжа иногда плачу по вечерам во время рендера. 

Ворвались и напали. Название сложилось как отсылающее к устойчивому выражению, которое часто используется в репортажах: «Двое неизвестных ворвались...», «Трое неизвестных напали...» и так далее. Оно фокусирует внимание на теневой грани происходящего, на наличии скрытого смысла и апеллирует к идее о том, что под любым общественным клеймом всегда находится человек. 

Вспышка. Был всего один, очень далекий и неочевидно связанный с фильмом референс — это «Путешествие на край ночи» Селина, и, честно говоря, мне уже трудно восстановить путь мысли от «Края ночи..» до «Неизвестного», но этот путь определенно был! На самом деле, это один из самых волнующих вопросов о творчестве, которые можно себе задать: как происходит превращение этой краткой вспышки в мозгу в огромную конструкцию, которая иногда включает элементы абсолютно случайные — какой-то взгляд, сцену на улице, сон. Эти вещи, которые происходят во время того, как ты генерируешь и реализуешь идею, сами становятся частью ее, так что в этом смысле результат творческого акта невозможно предугадать. 

Дрова для сумасшедших. Невероятно легко шла работа, такое вообще редко бывает, так что даже и пожаловаться не на что. При этом был один случай. Конец съемочного периода, силы на пределе уже, сроки поджимают. Мы все уже неадекватные, едем за 200 км на крайнюю сцену (финальный эпизод с кострищем), последние деньги на оборудование потратили, с героем договорились — в общем, подсобрались. Подъезжаем к городу, и тут я понимаю, что у нас нет дров. Ну вот просто хоть убей, ничего — ни бумаги, ни картона — пусто. Объехали все магазины, а середина декабря — естественно, ни дров, ни углей, ничего не нашли. А время не терпит, герой уже подъезжает. Ну, не пропадать же смене — и мы выдвинулись к озеру. Дорога чудовищная, похожа на лаву застывшую, нас трясет, холодно. Едем минут, наверное, десять, вдоль какого-то длиннющего серого бетонного забора, он бесконечно тянется и тянется, вперед и назад, от горизонта до горизонта. И место еще совсем заброшенное, непрохожее, ни одного человека, ни дома, ни собачки; на заборе даже граффити нет. Минут пятнадцать уже мимо этого забора едем, и вдруг я бросаю на него взгляд — и меня пронзает просто — вот на этом длиннющем заборе, метров с 1000, только в одном месте по шаблону черной краской было выведено малюсенькое объявление, не больше ладошки: «ДРОВА. 8-926-...-..-..». На всю длину забора — только одно, знаете, как будто тайная метка какая-то, именно для нас нарисованная. Как будто для нас кто-то нарисовал, знал, куда мы посмотрим. Такой оттенок инфернальности в этом совпадении был. Я когда номер этот набирала, прямо ожидала, как поднимет трубку скрипучий голос и скажет: «Магические дрова. ТОЛЬКО ДЛЯ СУМАСШЕДШИХ». Вот так последнюю сцену и сняли. Горели, кстати, дрова отлично — мы до вечера грелись потом. 

Цитата из Теренция. Что касается того, чем мне близка эта история, у меня есть любимая фраза Теренция на эту тему: Homo sum, humani nihil a me alienum puto. «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». 

Верный расчет. Бюджет формировался из расчета того, сколько я могу заработать в этом месяце, чтобы потратить на съемки в следующем. Там все, что в кадре есть, сделано исключительно своими силами, за счет силы воли и могущества фортуны. Это еще пока студенческая работа, и с ролью исполнительного продюсера я вполне справлялась сама. 

Набат. Сейчас я работаю над фильмом пограничного жанра. В данный момент мы на этапе написания сценария, который балансирует между постановкой и документом. Картина называется «Терапия», она родилась как идея сделать несколько фильмов, посвященных событиям, которые не нашли отражения в официальных государственных СМИ. Они обсуждались только на интернет-ресурсах, вроде Twitter и LiveJournal, но тем не менее получили широкий резонанс. Нечто подобное делал китайский режиссер Цзя Чжанкэ в фильме «Прикосновение греха», и я думаю, что эта идея сейчас невероятно актуальна для России. Речь в «Терапии» идет о борьбе добровольных гражданских образований с расплодившимися безнаказанным наркоторговцами, в тот момент, когда власти оказываются бессильны (или делают вид, что бессильны). Это приводит к такому глобальному противостоянию, что в дело вступает азарт, спор «кто кого», а границы между добром и злом размываются настолько, что единственный способ заново как бы откалибровать их — преступление. В документальной истории это было убийство. Оно там было чем-то вроде очищения, с одной стороны, и отрезвляющего набата — с другой.

ДРУГИЕ ФИЛЬМЫ ПРОЕКТА

Если вы хотите стать участником проекта, присылайте информацию о себе и своей работе по адресу [email protected].