В сталинские времена был такой лозунг: «Пятилетку в четыре года!» На самом деле в СССР продолжали верстать экономику пятилетками, а вот Гитлеру понравилась сталинская идея, и он ввел в Рейхе четырехлетние планы. Много позже, когда советские генсеки начали лихорадочно отмирать, острословы из «голосов» придумали сардонический лозунг: «Пятилетку — в четыре гроба!» Помните, как мы тогда веселились?

К чему бишь я? Просто не успеем оглянуться, как придет год с красивыми, словно блатной номер, циферками. И восхитительные экспонаты женевского «Палэкспо» у многих материализуются в виде ключей на тумбочке. Иные — даже в несколько подержанном виде. Прогресс движется со временем наперегонки. Лично я не поспеваю. А вы просто стесняетесь признаться в этом. Причем для меня мерой этого чудовищного темпа выступают отнюдь не очередные номера iPhone или годы, прошедшие от победы советского народа в Великой Отечественной войне. У меня свой индикатор — автомобильный. И, поверьте, он реагирует точнее, чем позвоночник на перемену погоды.

Незадача в том, что юстировка на этом моем приборе сбилась. Происходит какое-то раздвоение показаний, как если наводишь на резкость бинокль. Когда-то я был безотчетно влюблен в автомобиль. Не имело значения, в какой именно: легковой, грузовой, автобус… грязный, чистый, старый, новый. Так во мне застряло детство, с его «бибиками». Без лишней скромности скажу, что уже в шесть лет я знал, что Peugeot — это не «Пеугеот», а «Пежо», и что Renault — это не «Ренаульт», а «Рено». Почему я так наверняка говорю про шесть, хотя у многих этих познаний не появилось и в зрелые годы? Мне было шесть, когда умер дед, а именно он, автомобильный инженер-конструктор, первый познакомил меня с тонкостями французской орфографии. Несколько позже, уже самостоятельно, я постиг американскую марку Plymouth.

Со временем в мой индикатор вносились коррективы. В какой-то момент я примирился с тем, что существуют люди, которые не поклоняются автомобилю, а берут абы какой, просто чтобы ездить. Принять такое было, между прочим, сложнее, чем осознать, что в Москве живет человек, у которого… три Bugatti 16.4 Veyron. Два — здесь, и один — «там». Вот и начало понемногу раздваиваться… Раскрою секрет: автомобилями занимаются люди, искренне верящие, что делают что-то хорошее для хороших людей (к дилерам и работникам фирменных СТО сие не относится). Можно, конечно, сравнить эту наивность с внутренним миром музыкантов, художников и литераторов. Закуклился и твори! Покупают-то автомобили кавказские бандиты, казнокрады, придурки из Smotra.ru, пухлогубые вчерашние школьницы и разжиревшие домохозяйки «кому-за-сорок». Это для них пыжатся инженеры, растрачивают фантазии дизайнеры, сочиняют менеджеры.

В какой-то момент благородные инженеры-дизайнеры-менеджеры рассеялись. Остались алчные и лицемерные маркетологи с одной стороны, и тщеславные лопоухие покупатели — с другой. В Женеву вдруг стало неинтересно ездить! Там не с кем было поговорить по душам об автомобилях. На стендах рядами стояли надраенные до блеска уродцы, переделанные из моделей прошлых сезонов, с предусмотрительно переписанным ценником. Мало кто, например, знает, что BMW X5 — модель во всех отношения выдающаяся — готовилась еще к 1995 году. Однако ее достоинства ровным счетом ничего не решали в постиндустриальных реалиях: BMW приобрела британскую Rover Group и не желала порождать внутреннюю конкуренцию с Range Rover. Поэтому «Икс-Пятая» вышла только в 1999-м, когда затея с Rover Group рухнула.

Верхом лицемерия стала идея называть часть автомобилей «премиальными». «Премиум» или «не премиум» определяли с той же колокольни, с какой Госдеп США объявлял террористический режим в каком-то государстве. В этих условиях приходилось цепляться хоть за какие-то ориентиры для оценки. Критерий «удачная — неудачная конструкция» уже не срабатывал, это понятно. Про национальные признаки и не говорю: хваленое германское качество не выдерживало никакой критики. Оценивать  с позиций «красиво — не красиво» не позволяла очевидная субъективность такого взгляда. К тому же компании плодили и плодили откровенных уродцев, и публика все равно брала их! Модель дебютировала, в пресс-релизе восторженно нахваливали ее дизайн. Спустя два года проводился рестайлинг, и такой же пресс-релиз убеждал, что раньше-де дизайн был неудачный, зато теперь…

Картина раздваивалась по вполне предсказуемому сценарию. В европейских странах развилась апатия к автомобилю, подхлестнутая явно враждебными действиями правительств: все эти экологические ограничения, неоправданно завышенные требования к безопасности, дизельный скандал. Не видя просвета, благородные марки двинули в Китай: там продают 20 миллионов легковых машин в год, вдвое больше, чем в Европе. Китай всеяден. Слова «автомобиль европейской марки» там являются безусловной гарантией успеха. Пока еще… Увлекшись Китаем, компания PSA Peugeot-Citroёn практически похоронила себя в Европе.

Автомобилю, в который я верил, ничто так не угрожало, как доступный кредит. Теперь каждый, у кого в лопатнике заводится дебетовая карточка народного банка, видит себя автомобилистом! Кредит (и КАСКО, конечно) плодят равнодушие. Автомобиль уже осуществлен и застрахован, а кредит все висит над владельцем дамокловым мечом. И тогда кредит становится важнее покупки, как таковой.

Лишившись ореола недоступности, автомобиль лишился легенды. И вот нынешний Женевский автосалон порождает странное раздвоение: с одной стороны, мейнстрим или фастфуд — это уж как кому угодно. С другой — невероятное число баснословно дорогих и микроскопически-штучных автомобилей, взрывающих медиократию кроссоверов и напускно-агрессивных бюджетных хетчбэков. Станут ли мальчишки 2020 года, как я когда-то, тыкать в них пальцами и учиться правильно произносить имена этих новых автомобильных богов?