Тимур Бекмамбетов: Все думают, «Елки» — беззубое кино, но оно остросоциальное
«Елки» — явление противоречивое: на каждый плюс этой саги приходится минус, но и в тех вещах, которые нас могут в ней раздражать, можно найти здравый смысл.
Это коммерческое предприятие, из года в год эксплуатирующее нашу тягу к традициям — бесконечным мандаринам, бесконечному оливье, бесконечной «Иронии судьбы». Но в этой программе иногда случаются полезные сбои: например, самый нерентабельный в серии фильм «Елки 1914», оказавшийся единственной в 2014 году («Батальон» вышел позже) российской попыткой отрефлексировать столетие Первой мировой. Европейские страны выпускали сериалы, фильмы, передачи и даже видеоигры об этой геополитической катастрофе чуть ли не каждый месяц, и благодаря голосу Константина Хабенского мы в последний момент влились в этот перезвон.
«Елки» вечно воображают себе какую-то другую Россию, сохранившую глянцевый лоск нулевых. На фоне этого бытового фэнтези даже милые городские сказки «Звезда» и «Еще один год» кажутся верхом критического реализма. Однако Тимур Бекмамбетов всегда умел опережать время, и в «Елках» его дар продолжает работать в фоновом режиме. В картине «Пешаварский вальс» он на дюжину лет обогнал «Девятую роту» и «Кандагар» с рефлексией афганской войны, в «Дозорах» задал тон городскому фэнтези, а в «Особо опасном» предвосхитил спрос на комиксы с возрастными ограничениями «только для взрослых». «Елки» тоже очень чутко реагируют на новостную повестку в России. Первая часть (2010) была пропитана верой в президента, который передаст героям специальный привет в новогоднем эфире. Вторая серия (2011) просила жить дружно и называла конкретные национальности, которым стоит примириться. Третий выпуск «Елок» (2013) напоминал о важности рукопожатий между людьми, но с пониманием относился к тем, кто решил, что «пора валить». Затем были «Елки 1914» — и самые далекие от действительности, и прямолинейные в своей сатире. «Елки-5» тоже выполняют функцию «социального клея», но острых конфликтов в них уже нет. Это просто «Реальная любовь» по-русски.
«Елки» — это не столько наивное искусство в советском смысле, сколько его умелая имитация, не лишенная самоиронии и рефлексии — двух невозможных в подлинном наивном искусстве вещей, которые противоречат его искренней вере в свои ценности. Но лучше уж такая добродушная имитация, чем высокомерие фильмов вроде «Горько» или индульгенции на вырождение, которые вечно раздают фильмы вроде «Самого лучшего дня».
При этом и «Елки», и «Горько», и «Самый лучший день» — продюсерские проекты одного и того же Бекмамбетова. Поэтому поговорить с ним перед премьерой фильма было особенно интересно.
СТимур, поскольку такие встречи бывают редко, то давайте говорить не только о «Елках»...
Но и о палках.
С...но и о всех ваших фильмах, вплоть до «Арены» и «Пешаварского вальса», если хватит времени. А начать хочется с нескольких цитат о вашем творчестве в иностранной киноведческой литературе. В американском «Путеводителе по российскому кино» издательства Wiley Blackwell, например, очень много внимания уделено вашему тандему с Константином Эрнстом. Автор пишет, я процитирую, что «этот тандем решил две задачи. Первая — сокращение технического отставания между российским кино и Голливудом, то есть борьба с комплексом неполноценности. Вторая — прививка голливудскому по сути кино чувства патриотизма». Это точное описание ваших с Эрнстом задач? Сейчас, когда в России завершается Год кино, как вы считаете, какие задачи и насколько удалось решить российскому кино в XXI веке?
Вы знаете, это написал какой-то умный человек, потому что я никогда не сталкивался с таким интеллектуальным анализом того, что произошло (смеется). Таких задач не было, мы просто делали то, что душе было угодно. Но в итоге, думаю, так и получилось: успех «Ночного дозора» связан с тем, что мы нарядили очень традиционную для нашей культуры душеспасительную драму в костюм американского кино. Это была первая наша история про человека, совершившего очень плохой поступок и в итоге заточенного внутрь своей жизненной ситуации до тех пор, пока он не сможет ее исправить. Это такая достоевщина на поле американского жанрового кино. И я думаю, что у всего, что я делал за последующие десять лет, тот же лейтмотив. Ведь я все равно остаюсь самим собой, поэтому с какими бы аудиториями и на каком языке я бы ни разговаривал, я говорю о тех же ценностях.
А вот форма кино продолжает эволюционировать, и за последние десять лет мы, конечно, изменили жанровое кино. Не знаю, что скажет по этому поводу автор вашей книги, но во многих жанровых фильмах Голливуда угадываются следы «Ночного дозора» — например, «Темный рыцарь». Кино, в котором добро превращается в зло, а зло — в добро, началось именно с «Дозоров». А наш новый фильм «Убрать из друзей», где действие целиком разворачивается на экране компьютера, тоже стал первым в своем роде и тоже стал громким кинематографическим событием. Точно так же, как фильм «Хардкор», который мы сняли с Ильей Найшуллером, оказался первым в истории коммерческим полнометражным фильмом, целиком снятым от первого лица. А недавно мы снимали в Англии наш новый фильм, где впервые в истории кино идут одновременные съемки в двух странах. Герои разговаривают по скайпу, и одна съемочная группа находится на Кипре, а другая — в Англии. По команде «Мотор!» были запущены сразу два компьютера, так что сцена — а там у нас история двух влюбленных людей — была записана в реальном времени.
Другими словами, наши амбиции простираются несколько дальше, чем микшировать американский кинематограф с нашими проблемами. Мы делаем фильмы, в которых происходят технологические и творческие открытия, которые меняют культуру в принципе.
СПрикроюсь еще одним американцем, перед тем как начать задавать свои вопросы. В книге Blockbuster History in the New Russia: Movies, Memory, and Patriotism Стивена Норриса есть ваша цитата: «То, что Голливуд высасывает из режиссеров всю их творческую энергию и заставляет идти против своей воли, оказалось стереотипом». После этой беседы с журналистом вы успели снять фильмы «Президент Линкольн» и «Бен-Гур». Изменилось ли ваше отношение к Голливуду за это время?
Нет, я придерживаюсь той же точки зрения. Голливуд — это не человек. Нет такого человека, которого зовут Голливуд. Голливуд — это тысячи людей и тысячи личностей, талантливых и бесталанных, прозорливых или не очень. Это живой организм, в котором ты иногда сталкиваешься с людьми, которые помогают тебе реализовать себя, иногда сталкиваешься с людьми, которые мешают это сделать. Это просто зависит от воли случая. Кому-то везет больше, кому-то меньше. Никто ни у кого ничего не высасывает, это все неправда. Но там есть некоторые особенности. Как только узнаешь Голливуд лучше, становится понятно, что огромные бюджеты и индустриальный подход к кинематографу подразумевают наличие коллективного руководителя. Решения принимаются сообща, потому что суммы в сотни миллионов долларов заведомо предполагают, что кто-то будет нести ответственность. И это коллективное управление процессом создает проблемы, потому что все — и продюсеры, и инвесторы — чего-то боятся.
Но как только ты опускаешься уровнем ниже и начинаешь работать с бюджетами чуть меньше, эта проблема исчезает — и кино начинает дышать. Но, конечно же, исключения есть везде. Если говорить про фильм «Особо опасен», то там была интересная ситуация, потому что он начинался как малобюджетный фильм, и его стоимость росла в процессе производства, когда начали подключаться дорогостоящие актеры. Поэтому изначальная свобода, которая была заложена в самой идее — взять комикс с очень неприличным содержанием (графикой, лексикой, характерами) и сделать из него большое коммерческое кино, — сохранилась. И кстати, потом мы повторили ее с Ильей Найшуллером в фильме «Хардкор/», где царит тот же «жесткач». Так что «Особо опасен» вырос в большой фильм, сохранив все свои гены независимого кино, случайно.
