Только что я фантазировала об интеграции книги с социальной сетью, и вот реальность опережает фантазию. «Амазон» запустил сервис, который позволяет задавать вопросы автору книги прямо в процессе ее прочтения, используя «Киндл». Такое мне в голову не приходило. Все же в людях старой формации воспитано чувство большого почтения к писателю: независимо от качества его произведений, сама природа литературного творчества делает человека небожителем, отделенным от прочих живущих невидимой стеной.

И вот сбылась мечта всех гимназисток, в прежние времена ходивших к Толстому стоять под дверью с напрасной надеждой уломать его пощадить любимого героя и оставить в живых (пусть, пусть даже женится на Наташе Ростовой), но осмеливавшихся едва попросить автограф. Теперь не то: только почуяв, что становится жарко, можно немедленно настрочить писателю протест: «Лев Николаич, что ж ты, холера, творишь — не убивай князя Болконского, не убивай! Еще есть время, еще страниц пять мне осталось — это твой последний шанс исправиться! Не то я тебя найду». Это ведь не том «Литпамятников», где уж написано пером — не вырубишь топором, а текучая цифровая реальность, и ее демиург с тобой на прямой линии. Можно запугивать. Переубеждать. Можно попытаться осуществить подкуп. Ну или, наоборот, ободрить и стимулировать: «Ой, жги, жги, жги! Ходи, автор, в три ноги!»

Однако когда я изучила список авторов — участников эксперимента, первый энтузиазм сменило сочувствие к этим отважным людям, поставившим себя в такую уязвимую позицию. Ведь в прежние, бумажные времена дистанция, которая иной раз так угнетала читателя (вынужденного наблюдать сложа руки, как на его глазах безнаказанно топят Муму), в то же время оберегала писателя. Конечно, бывали письма читателей, бывали отклики в прессе; но это можно было и проигнорировать, чтобы не портить себе аппетит: «Еже писахъ — писахъ». Вездесущая социальная сеть — двустороннее обязательство — отнимает у писателя эту дистанцию. И хорошо еще, если просто ругань: вероятно, как и всякая социальная сеть, «Амазон» дает возможность «банить» надоедал и злоумышленников. Но представьте, что вы, наоборот, пытливый и вдумчивый читатель. Вы обмениваетесь по мере чтения умными замечаниями, вы понимаете душу автора, и умиленный автор отвечает вам. Пока на пятидесятой странице вы не заснули. И отправили со своего «Киндла» последнее сообщение: «Что-то ты, братец, затянул, многабукаф ниасилил»; «Конец скомкан у тебя»; «Начало закручено лихо, но уж тут ты проврался». А то и просто, потеряв интерес, загружаете в «Киндл» текст следующей жертвы, не сказав последнее «прости». Это же какая у писателя травма будет! Куда там рецензиям.

Насколько я успела понять, эти двенадцать литературных камикадзе были отобраны «Амазоном» из куда большего числа претендентов. Вероятно, потому что в англоязычном мире их творчество достаточно известно — и все же само желание такой тесной обратной связи с аудиторией говорит о многом. Я провела упоительный вечер, пытаясь вместе с другом угадать по аватарам, в каком жанре работает каждый из двенадцати, то есть, конечно, бессовестно глумясь над этими, не сомневаюсь, достойными и талантливыми людьми.

— Мне нравится Джей Эй Конрат. По-моему, он киберпанк. А вот Дебора Рид, которая выглядит как автор книг для девочек-подростков, наверняка на самом деле королева кровавой каши!

— Тимоти Феррис пишет поваренные книги, а Стивен Джонсон — слезливую хуету про образованный средний класс.

— Тимоти Феррис наводит жуть. Вот кто пишет книги для девочек-подростков.

— Ага, ловит их в подворотнях и готовит. Скот Никлсон — битник недобитый, а вот что же может писать Си Джей Лайонс — женщина-врач?

— Джеймс Роллинс много знает про жизнь. Он пишет про деревенскую идиллию с овцами и зелеными изгородями, за которыми на самом деле прячется алкоголизм, психологический садизм и инцест.

— Вот у рыжухи есть шансы, у Сьюзан Орлеан. Наверняка она последовательница Донны Тартт, это ясно видно по стилю съемки — сравни.

На самом деле мастером саспенса оказалась интриговавшая нас женщина-врач. Первая профессия оказала очевидное влияние на творчество автора триллеров: практически во всех названиях книг Лайонс или упоминается какой-либо орган (Snake skin, Nerves of steel), или иные отсылки к врачебному опыту (Urgent care, Critical condition). Любопытно, однако, что при попытке верифицировать наши гипотезы послужные списки писателей не очень обманули ожидания. Конечно, мы не раз промахнулись, сопоставляя лицо и литературную биографию, но в сущности почти каждая из них как будто нарочито подгонялась под готовый типаж. «Добродушный алкаш-шутник», «успешная феминистка-журналистка», «профессор-походник». В литературном супермаркете все должно лежать на своей полке; литературный канон, которого требует рынок, оказывается куда жестче прежнего, задававшегося традицией. Теперь этот канон распространяется не только на сам текст, но и на выстроенный образ автора. Этот образ — следующий уровень условности, маска, которая немногим больше говорит нам о реальном человеке, чем наши гадания по фото. Поэтому я больше не тревожусь за душевное равновесие покорителей «Амазона»: я почти уверена, что и при прямом общении с читателем каждый из них просто сбросит еще одну кожу, прочитает из своей роли. Постмодернисты учили нас, что «автор умер»: сегодня он, возможно, жив, но это еще не значит, что его можно пощупать.

Уже закрывая компьютер, я получила от друга сообщение: «Джей Эй Конрат написал семь книг, которые называются следующим образом: Whiskey Sour, Bloody Mary, Rusty Nail, Dirty Martini, Fuzzy Navel, Cherry Bomb и Shaken». Неспроста, видно, запал мне в душу киберпанк. Кажется, я хочу с ним познакомиться. Но по здравом размышлении — через «Киндл».