Сергей Николаевич: Вне закона

С Людмилой Стефановной Петрушевской нас связывает длинная история отношений, уходящая вглубь восьмидесятых. Она была тогда опальной, запрещенной, не «залитованной». Если кто не знает, существовала в нашем Отечестве такая контора, которая называлась Главлит. Располагалась она на метро «Китай-город» (тогда «Площадь Ногина»), где у входа скучал битюг-охранник, а из окошка, замазанного белой масляной краской, чья-то неведомая рука выдавала в назначенный день и час рукописи со священной главлитовской чернильной печатью и чьим-то небрежным росчерком.

А могла и не выдать, и тогда начиналось все самое неприятное: звонки, уговоры, переговоры, брошенные трубки… Лиц своих цензоров (в то время я редактировал журнал «Советский театр») не помню. Да и были ли у них лица? Только голоса, звучавшие гулко, как будто из погреба. И рука, всегда одна и та же, такая же суровая и неподатливая, как конверты из крафтовой бумаги, в которых лежали рукописи. Так вот Люся жила без этой печати. Вне закона! Пьесы ее гуляли по рукам, по столам редакторов Министерства культуры, по кабинетам главных режиссеров. Все знали, что они есть. Все, по крайней мере на словах, рвались их ставить и играть. Но удавалось это немногим, только самым безбашенным, кому нечего было терять или кто плевал на все эти печати и подписи. Потому что талант не подцензурен. Его нельзя отменить, его нельзя разрешить. По большому счету его даже нельзя уничтожить, если он только сам того не захочет. Мы же знаем, что «рукописи не горят». Потом к Петрушевской пришел успех, признание, тиражи, The New Yorker, Penguin и даже Playboy! Но это мое одинокое мыканье у закрытых главлитовских окошек в брежневской Москве не осталось ею забытым. Что-то действительно нам удалось оттуда выцарапать, кого-то развести, отвлечь, обмануть. Тактика быстрых атак и ложных отступлений, мелких перебежек и отчаянной обороны до последнего патрона – все было пущено в ход, чтобы тогда, в начале восьмидесятых, напечатать Петрушевскую.

Прошли годы, но мизансцена почти не изменилась: она по-прежнему мой автор, а я – ее редактор. И, наверное, это одна из главных удач моей профессиональной жизни, как и то, что теперь для этого мне не надо испрашивать ни у кого разрешения. Для нашего номера Людмила Стефановна написала очерк о Марине Абрамович, супердиве contemporary art, ключевой фигуре всех эпохаль­ных биеннале последнего десятилетия. С Петрушевской они знакомы давно. И даже недавно провели две недели в каком-то индийском санатории на предмет омоложения и похудения, что, конечно, всегда сближает. Хотя, мне кажется, нет женщин по природе своего творчества и судьбе более разных. Тем интереснее взгляд одной на другую. Взгляд насмешливый, временами ироничный, но чаще сочувственный и мудрый. Взгляд старшей сестры, знающей сов­сем не понаслышке, что творчество – это всегда страдание, что главное в искусстве – это способность пробуждать эмоции и что без великих препятствий не бывает великой судьбы.

По сути «Марина Number One» – текст, зада­ющий тональность всему разговору о современном искусстве, к которому подключено большинство авторских голосов «Сноба». Это и беседа-­размышление писателя Евгения Попова с выда­ющим­ся художником нон-конформистской эры Борисом Жутовским в рубрике «Люди века». Это и интервью известного американского журналиста и арт-критика Дерека Блесберга с Дашей Жуковой, героиней нашей обложки, создательницей «Гаража» и других арт-проектов, изменивших культурный ландшафт Москвы. Всегда такая осторожная в своих высказываниях и ответах, она оказалась неожиданно смелой и последовательной в стремлении сделать актуальное искусство частью повседневной жизни обеих столиц, обнаружив при этом настоящий культуртрегерский дар и недюжинные организационные способности.

И наконец, портрет Михаила Барышникова на фоне спектакля Дмитрия Крымова «В Париже», где великий танцовщик дебютировал год назад в новом для себя качестве драматического актера. Увидев его, мне впервые за много лет захотелось снова стать театральным критиком, опять начать ходить в театр и писать рецензии. Хотя, конечно, никакой критики в прямом смысле в этом тексте нет и не предполагалось, а лишь одно восхищение, ну и, наверное, некоторая печаль, что в лучших балетных ролях я его не видел, а получить у него интервью сейчас не менее сложно, чем в свое время главлитовскую печать для пьес Петру­шевской. И все же наша встреча состоялась. И это был еще один монолог о том, как искусство способно менять жизнь и как важно для художника всегда быть «вне закона».С