Наталия Почечуева: Дом Sans Frontières
Говорят, высотку на Котельниках строили заключенные. Они же стали моделями для скульптур и барельефов, украшающих здание. Новоселы находили нацарапанные гвоздем их «послания» на стеклах квартир. Еще говорят, что однажды Твардовский никак не мог попасть домой без ключей, да, как назло, захотел по малой нужде. Терпеть было невмоготу, поэтому он попросился к Раневской в туалет, и ей так понравились обстоятельства их знакомства, что она потом ему говорила: «Заходите еще, для вас всегда открыты двери моего клозета!» Про эту высотку вообще много чего говорят, особенно про старый корпус «А», прозванный «чекистским». В основном там были коммуналки для младшего офицерского состава, продержавшиеся вплоть до начала девяностых. Строго говоря, этот корпус высоткой не был, его возвели на набережной Москвы-реки еще в 1938–1940 годах, а после войны во время строительства основного здания декорировали в общем стиле. По легенде, это место выбрал сам Лаврентий Берия, он же лично курировал стройку и подписывал списки новоселов.
Но все эти легенды и полулегенды мало интересуют Элеонор Сенлис. Она предпочитает не думать о тех, кто жил когда-то в квартире, которую они с мужем Франком снимают в башенке с зубцами, украшающей тот самый чекистский корпус «А». Ее привлекла сюда вовсе не сталинская эстетика, а наличие двух самых дефицитных в Москве продуктов – солнца и света. Они беспрепятственно проникают в квартиру сквозь огромные окна, а опоясывающие башню террасы площадью почти сто метров дают возможность выходить на улицу, не выходя из дома. С них открываются фантастические виды: почти круговая панорама города, Кремль как на ладони, Яуза, впадающая в Москву-реку прямо под окнами. Надо ли говорить, что договор аренды был подписан через пять минут после того, как Элеонор и Франк вошли сюда.
Это было семь лет назад. Старшей дочери Элеонор тогда едва исполнилось полгода. С тех пор маленькая Зеферин выросла и превратилась в настоящую москвичку. Она ходит в обычную московскую школу на старом Арбате, говорит без акцента, а недавно насмерть разругалась с кузиной, доказывая, что наполовину русская.
Оглядываясь назад, можно сказать, что тот год вообще стал переломным для Элеонор. Знакомство с Франком, рождение дочери, переезд в Москву полностью перевернули ее жизнь, до той поры ясную и понятную.
В этой жизни не было стабильности и привычных буржуазных ценностей, не было своего дома, любимых вещей, зато в ней было много опасности, адреналина и приключений, постоянных переездов и снова опасности, и снова адреналина...
А началось все очень давно. «Я тогда изучала экономику во Франции, – рассказывает Элеонор, – и хотя у меня были очень хорошие учителя из Всемирного банка и прочих серьезных организаций, в какой-то момент я вдруг поняла, что не хочу для себя такой жизни, не хочу сидеть в кабинете и советовать, как поднимать экономику в Африке, а потом спокойно попивать шампанское у бассейна. Просто это не мой путь. И у меня были друзья, которые в тот момент работали в гуманитарной миссии в Боснии, они сказали: «Ты должна попробовать другую жизнь». Я попробовала, и она мне понравилась. В ней было много ужасного и грязного, потому что на свете нет ничего страшнее гражданской войны, но мы делали нужное дело, и в конце концов я же сижу здесь, значит, все кончилось хорошо».
Да, для Элеонор все кончилось хорошо. Мы сидим в просторной гостиной. На руках у нее мурлычет младшая дочь, недавно появившаяся на свет рыжеволосая Азарель, под ногами в позе цыпленка табака развалилась английская бульдогиня с русским именем Калинка-Малинка. Она храпит вполсилы и одним глазом контролирует дверь – ждет свою подружку, вот-вот должна вернуться из школы Зеферин, тогда начнется веселая беготня по террасе. В этих играх собака и ребенок порой меняются ролями. Сейчас Зеферин уже большая, а раньше она частенько пускала в ход зубы. На вопрос взрослых: «Как делает коровка?» – она исправно отвечала «Му-у», а вот с вопросом: «Как делает собачка?» дела обстояли хуже. Зеферин по-бульдожьи вываливала язык и храпела. Вообще-то Калинка только прикидывается грозным псом, считает Элеонор, на самом деле она – кошка. Лапу подает исключительно тогда, когда ее об этом никто не просит, команды интерпретирует по-своему и вообще держится весьма независимо. Но есть и у нее свои слабинки, она панически боится ветра, который гонит по пустырю мусор. Особенно ее пугают пластиковые пакеты. Тогда она обрушивает все свои немалые килограммы на хозяйку и требует взять ее на ручки.
Элеонор снова возвращается в прошлое: «Знаешь, жизнь в постоянной опасности меняет людей. Например, в Либерии я жила в спальне, где до меня застрелили трех человек. Когда глава миссии умер, я заняла его место, думала, что останусь на два дня, а задержалась на год. Но были и хорошие моменты, редкие, а потому особенно ценные. Помню, как мы пили вино на вечеринке у косовских беженцев. Пальмовое вино из канистры, которую пускали по кругу. Это было невероятно.
Но такой жизнью нельзя жить долго. Если хочешь иметь детей, дом, эту работу нельзя продолжать бесконечно, несколько лет – и все, либо потом надо переходить в крупные межнациональные компании типа ЮНИСЕФ. Но мне всегда казалось странным сидеть в больших кабинетах с кучей секретарей, вдали от проблем, которыми занимаешься. А если ты внутри ситуации, то это только работа, работа, работа, круглые сутки, три часа сна, попытка вечером переключиться, выпустить эмоции наружу, и опять работа. Кто-то помогает себе лекарствами, и часто это кончается психиатрической клиникой, я знаю три таких случая. Когда я забеременела, меня долго мучили кошмары с бегущими беременными женщинами в Косове. Эти лица невозможно забыть, и я их не забыла. И как бы я ни любила свою новую жизнь, часть меня все еще там...
