Юлия Козлова: Где ты, Лулу?

– Я буду ждать вас в 11.20 на платформе Жизор. Ехать надо с вокзала Сен-Лазар. Дорога займет всего час с небольшим, – сказал мне Таде по телефону.

День нашей встречи выдался на редкость жарким – в начале апреля градусник на солнце показывал плюс двадцать восемь! Скоростной поезд летел сквозь еще сухие, не проснувшиеся после зимы поля, пустынные поселки и поросшие мхом остановки с редкими одуванчиками. А я сидела и смотрела в окно, как когда-то Лулу. Поезд мчался в далекую деревню, где на вокзале меня ждал ее муж.

…Посреди безлюдной платформы возвышался красивый стройный старец в странной восточной тюбетейке. Он нервно курил:

– Ольга? Вы не потерялись, значит, я все правильно объяснил. О, простите, опять назвал вас другим именем… Так звали жену Пикассо, мою старинную подругу, – начал Таде.

– Ничего… так зовут мою маму. Так что у каждого из нас своя Ольга, – отозвалась я.

Этот обмен любезностями мгновенно разрушил все возможные страхи и опасения, будто эта невидимая Ольга весело похлопала нас по плечу, предложив безбоязненно доверять друг другу.

Мы сели в машину с панорамной крышей и на дикой скорости помчались в самое сердце бескрайних полей и старых лесов. Тормоза визжали на особо крутых виражах. Одной рукой Таде крутил руль, другой держал сигарету.

– Странный поселок. Редкие дома, людей нет. Тут вообще кто-то живет? – спрашиваю я.

– Конечно. Тишина всего лишь иллюзия. А во времена, когда мы были здесь с Лулу, поселок этот населяли в основном охотники. Их пальба была постоянным звуковым фоном, что бы мы ни делали – сидели в саду, читали, дремали. Постоянно – бах-бах-бах.

– А здесь есть дикие звери?

– В основном кабаны. Как выяснилось, это очень хитрые звери. Они каким-то образом незаметно пробирались в деревню и спаривались с домашними свиньями. В результате тут вывелся новый вид кабанов – очень выносливых, прожорливых, умных и на генетическом уровне чувствующих людей. От этого с ними стало тяжело справляться. Они безбоязненно разгуливали по всей деревне. И к нам в сад с Лулу тоже забредали… Я часто приезжал сюда на машине первым. Разжигал камин, готовил еду. Лулу добиралась на поезде в субботу, я встречал ее на вокзале, как сегодня вас. Дела постоянно держали ее в городе. Она много и тяжело работала. В 9.30 в офисе, как штык. И выбраться за город могла только на выходные.

…Мы подъезжаем к глухой каменной стене, Таде открывает ворота пультом дистанционного управления, и мы оказываемся среди дремучего, неухоженного и безнадежно заросшего сада. Тишину пронзает лишь голос горлицы.

– Слышите? Лулу почему-то различала в их крике вопрос: «Что-что ты сказал?» (Qu’est-ce que tu as dit?)

Некогда белоснежный дом с голубыми ставнями на окнах заметно потемнел и как-то осел. Теперь он плотно схвачен плющом, таким мощным, что еще немного, и, кажется, он сокрушит стены и кровлю. Окна и двери раскрыты, деревянные ставни во многих местах сломаны. Мы заходим внутрь.

– Вы не закрываете двери?

– Последние годы нет. Мне все равно теперь.

– А как же пресловутые воры?

– Воры? Был у нас с Лулу неприятный случай – в нашу парижскую квартиру проникли двое посреди ночи. Мы проснулись, когда они уже стояли возле нашей постели, направив на нас свои обрезы. Меня связали, заткнули кляпом рот. Стали грозить изнасиловать жену, если я им не укажу тайник с деньгами. А Лулу повела себя на редкость смело и артистично. Конечно, она испугалась, но заставила себя разыграть спектакль, притворилась очарованной грабителями дамочкой. Она активно кокетничала, смущалась, извинялась, заигрывала с ними. Говорила, что у нас ничего такого нет, кроме коллекции ее бижу (которая на самом деле почти ничего не стоила). Но они поверили, что это целое состояние, и забрали с собой все ее брошки, бусы, клипсы, которые нашли в шкатулках. Уходя, они еще сняли у нее с пальца обручальное кольцо. (Свое я не носил.) Это была единственная вещь, которой она действительно дорожила. Когда они убрались, нас трясло как в лихорадке. Кое-как справившись с нервами, вызвали полицию. Конечно, этих подонков никто не нашел. Но через какое-то время мы получили по почте конверт без обратного адреса. Там было… кольцо Лулу. Письмо пришло незадолго до ее смерти. Мне уже было не до поисков отправителей.

– И вы все равно не закрываете двери?

– Все равно. Потому что теперь, когда нет Лулу, мне ничего не страшно…

Таде водит меня по дому – создается впечатление, что хозяйка была тут всего пару минут назад и спешно выбежала в сад полить цветы или сорвать к обеду пучок зелени. На кухонных полках ее поваренные книги, посуда, чашки и тарелки. На стене старый выцветший календарь – я уверена, если отыскать год, он наверняка совпадет с годом ее смерти. Именно тогда Таде решил ничего здесь не трогать и не передвигать, чтобы не нарушить ею заведенный порядок.

– Знаете, я постоянно живу в Швейцарии. В комфортабельном особняке со всеми удобствами, который когда-то принадлежал моему отцу. Это далеко-далеко отсюда. Но несколько раз в год я все бросаю и приезжаю в Жизор. Просто чтобы побыть с ней. Потому что она по-прежнему здесь. Я это чувствую. И мне становится как-то легче. Как правило, я провожу в этом доме по три недели через каждые два месяца. Здесь мое сердце успокаивается. Пусть и ненадолго.

Мы выходим в сад и садимся на старые железные стулья с облезлой белой краской, у пустого ржавого стола, по которому ползают толстые черные шмели. У Таде слегка дрожат пальцы, когда он сбрасывает пепел с сигареты в блюдце. Каждый раз, когда он произносит имя жены, его скулы непроизвольно вздрагивают, а глаза наполняются слезами. Я чувствую, что ему по-прежнему очень больно говорить о ней.

– Я не верю в призраков и никогда их не видел. Хотя нет… Помнится, мы с Лулу только поженились и отправились в Ирландию, где заехали в гости к ее первому мужу. Симпатичному такому неврастенику, типичному англичанину. У него был родовой замок, похожий на обитель фей. Как это обычно бывает у англичан, хозяева обживают лишь центральный холл, который можно кое-как прогреть камином. Все остальные комнаты погружены во мрак и холод. И все они полны загадочных звуков: непонятных скрипов, стонов, вздохов. Сколько легенд написано на эту тему! Нас поместили в комнату для гостей по соседству с холлом. И вот, когда наступила ночь, мы с Лулу услышали протяжный тоскливый вопль, переходящий в стон. Звук шел откуда-то сверху, будто из башен замка. Муж пришел нас успокоить: «Не бойтесь. Этот крик давно живет здесь. Я называю его своей Мукой». Вот такой момент я пережил. Наверняка в том самом замке была своя давняя история, которая так и не покинула его стен и теперь проявляется в причудливых звуковых эффектах. Уверен, энергия человека, его дух, его смех, его эмоции навсегда впитываются в стены дома. Поэтому хозяин, по сути, никогда не покидает свое жилище, даже после смерти.

– Вы скучаете по ней?

– Очень.

– Время не лечит?

– Нет. Ведь Лулу была любовью всей моей жизни. Я влюбился в нее в 1972 году, поженились мы много позже и провели тридцать пять лет вместе. Эти годы никуда не ушли… они продолжаются здесь и сейчас. Когда мы только встретились, у нас у каждого были свои увлечения, романы. Она даже успела побывать замужем и развестись. Мы казались такими беспечными и благополучными. Даже представить себе не могли, что чувства овладеют нами столь глубоко и мы решим навсегда остаться вдвоем.

– Помните знаменитую фразу Ива Монтана: «Наши любимые не умирают, а превращаются  в невидимок».

– На самом деле смерть ничего не меняет. Мы продолжаем думать о них, любить, заботиться и разговаривать. Все просто. Поэтому Лулу рядом.

У Таде закончились сигареты. Он постоянно курит. Уходит за новой пачкой, оставляя меня одну. Я иду в гостиную. Здесь, как и во всех комнатах, – деревянная и плетеная мебель покрыта яркими паласами с желто-красными и оранжевыми графическими мотивами. Солнечные цвета обивки создают очень теплое настроение. Множество книг, старых виниловых пластинок, альбомов по искусству… На стенах – фотографии совсем молодой Лулу, зрелой Лулу с маленькой дочерью Анной и Таде с Лулу в период первых лет совместной жизни. Сердце сжимается при взгляде на этих двух влюбленных – совсем молодые, они смеются, прижимаясь друг к другу где-то на обдуваемом ветром мостике. Сильные порывы ветра треплют волосы, но, кажется, они этого совсем не замечают.

Вижу маленький снимок с их свадьбы – которая праздновалась на островке озера в Буа-де-Булонь, в Шале-дез-Иль. Самая громкая свадьба семидесятых, собравшая «весь Париж»: тонны цветов, пятьсот приглашенных, организаторами выступили близкие друзья новобрачных – Ив Сен-Лоран и Пьер Берже. Таде возвращается с новой пачкой сигарет и жадно закуривает. После первой затяжки успокаивается, закрывает глаза и долго-долго молчит. У нас под ногами вертится белый котенок.

– Я привез его с собой из Швейцарии. Еще малыш, но все-таки у меня есть компания.

– А как же ваша дочь?

– У Анны своя жизнь. Впрочем, иногда она вспоминает, что у нее есть старенький папа. В этом году ей исполнится тридцать лет. Ей было три года, когда мы с Лулу купили этот дом с садом. Хотелось хотя бы на выходные выбираться с малышкой на свежий воздух. Нам повезло, хозяин оказался милым человеком, но абсолютным пропойцей. Ему срочно нужны были деньги, так как долги поджимали. Мы быстро сговорились. В этот дом и сад мы влюбились с первого взгляда, хотя дом выглядел заброшенным, как, впрочем, и сад. Почва тут на редкость влажная, поэтому все быстро растет. Сейчас вы видите перед собой лишь воспоминание о том, каким этот сад был при Лулу – тогда здесь всюду буйно цвели розы, а сейчас хозяйничают кроты и ежи. Иногда барсуки забредают, когда я забываю закрыть калитку. Вы ведь приехали посмотреть на знаменитый сад Лулу де ла Фалез. И, наверное, разочаровались? Смотрите, все заросло. После того как Лулу умерла, я принципиально ничего здесь не стал делать. Ничего! Хотя у меня есть садовник, который регулярно следит за садом – подпиливает старые деревья, зачем-то сажает нарциссы, стрижет газон. Но это так, чтобы сад совсем уж не одичал. Он старается хотя бы внешне сохранить графический рисунок, каким его видела Лулу. Вон там, видите, кусты подстрижены в форме куба? Так нравилось Лулу. Но эти кусты скорее исключение – ведь ей хотелось, чтобы сад был диким, выносливым, необузданным. Ей нравилась идея «неправильного» сада, в котором все растения выживают, а не цветут строго по графику. Она и розы-то сажала, не следуя никаким правилам. Где захочет, там и посадит. Сад очень походил на нее – легкий, непредсказуемый, диковатый… К тому же эта местность знаменита своими источниками. Даже у нас на территории сада есть свой родник. Если задержусь здесь надолго, заставляю себя посадить георгины и пионы, которые она так любила. Или что-то на огороде… – у нее там осталось много семян.

– А в саду есть растения Лулу?

– Да, розы. Но за ними нужно ухаживать. Многие из них потерялись где-то в зарослях, их и не отыскать теперь. Вон там был огород, где Лулу сажала овощи и травы, очень гордилась тем, что может срывать их и использовать в своей кухне. Конечно, она придумывала множество блюд из кабачков, салатных листьев, артишоков. Когда-то у нас даже куры были. Мы думали, что свежие яйца – это отличный завтрак, но очень быстро отказались от них. На наших кур активно охотились местные коты. Получалось, как говорила Лулу, мы едим кошачью еду. Вон, посередине сада, видите корявое дерево? Это ясень плакучий. Он такой страшный, будто гигантский монстр с растопыренными пальцами, готовый наброситься на вас. Мы называли его Хэллоуин, и чтобы как-то притушить его агрессивность, Лулу посадила рядом глицинию. Вскоре она так плотно оплела ствол Хэллоуина, что совсем его спрятала. И теперь он никого не пугает. Пойдемте, я покажу вам удивительный уголок.

Мы пересекаем сад и подходим к каменной стене и калитке с тяжелым замком, который Таде легко открывает:

– Замок всего лишь декорация!

Он распахивает калитку, и мы оказываемся перед бесконечным пшеничным полем, на горизонте которого виднеются очертания леса и деревни.

– Вот это секрет нашего с Лулу сада. Эта дальняя калитка с выходом на поле. С юности она очень любила путешествовать и особенно бывать в пустынях. Они притягивали ее к себе. И вот парадокс, приобретя этот кусочек земли, она не стала очищать его, создавая любимое пустое пространство. А наоборот, плотно засадила цветами, овощами и розами. Наверное, потому, что ее истинным представлением о счастливом оазисе был как раз цветущий живой мир, а не гладкая безжизненная поверхность.

– Так странно, что вы оба, светские люди, городские жители, вдруг бросили все и спрятались так далеко от Парижа. Почему?

– Нам все на-до-ело. Неожиданно появился ребенок, которого мы совсем не ждали, да и возраст стал сказываться, заставляя постепенно замедлять ритм. Лулу, вечно служившая кому-то, вдруг ощутила потребность завести и обустроить собственное пространство, свой личный Ватикан, в котором она бы ни от кого не зависела, а просто жила в подчиненном себе пространстве. Она выращивала тут только то, что хотела. И ей нравилось, что этот мир не агрессивен, не враждебен. Вы улыбаетесь? Я понимаю почему – мне тоже в свое время было немного странно прогуливаться по этому саду и вспоминать, что еще вчера я беседовал в Венеции с Теннесси Уильямсом, который называл меня today.

– А почему вы сказали, что ребенок появился неожиданно?

– Потому что у Лулу был давний вердикт врачей, ей сказали, что она никогда не сможет стать матерью. Мы свыклись с этой ситуацией, ни на что не надеялись, а потом Лулу неожиданно забеременела. Казалось, она бросила вызов природе или сумела возвыситься над природой. В любом случае ее беременность стала чудом, счастьем, совершенно неожиданным счастьем. И она захотела разделить его с этим садом. Здесь, на этом клочке земли, она будто обрела свою планету, как Маленький Принц.

– А Лулу можно было спасти от ее смертельной болезни?

– Возможно. Но с ее характером… Она терпеть не могла врачей и их запретов. Она прекрасно понимала, что услышит от них: не делайте то, не пейте этого, вы должны воздержаться от... Она знала, что у нее гепатит С. Знала, какую цену придется заплатить за беспечное отношение к болезни. Но следовать режиму и диктату врачей было против ее натуры. Даже недуг не мог заставить ее разлюбить свободу. Одно время она, правда, пыталась лечиться, но потом почему-то приняла решение все бросить. Всем говорила, что она здорова. Хотя, вне всяких сомнений, это был всего лишь период временной ремиссии. Два последних года ее жизни она будто играла в прятки со своей болезнью. Делала вид, что ничего не чувствует, что многое ей только кажется… Она закрывала глаза на все свои недомогания и странную усталость до поры до времени. А когда стала совсем уж неважно себя чувствовать, мы отправились к врачам и услышали: вы запустили болезнь. Слишком поздно пришли. Мы ничем не можем вам помочь. Вам осталось два-три месяца. Мы выпишем вам морфин… Услышав такое, она стала чахнуть на глазах, но все равно собирала друзей. И конечно, понимала, что они приходят попрощаться с ней, а не выпить вина и прогуляться по саду, как в старые времена. Видеть, как угасает Лулу, было для меня пыткой… Удивительно, что даже в последний период жизни она умудрялась успокаивать меня, убеждать: теперь лучше, уже почти все прошло. И ведь проходило! Боль отпускала ее ненадолго, и я вновь удивлялся способности моей жены подчинять себе законы природы. И потом, этот ее сад убеждал Лулу в том, что Природа гениальна и не знает конца. За холодной зимой, когда все умирает, обязательно приходит весна, и, казалось бы, мертвые корни пробуждаются, дают новые побеги. Лулу была связана тысячью нитей со своим садом – и он говорил ей о бесконечности жизни, сад отрицал Смерть. Лулу ему верила…

Но противостоять болезни ей все же было трудно. В какой-то момент на нашу семью посыпались несчастья: вначале от рака легких умер ее любимый брат, потом скончалась мать. Еще не старая! Стали умирать наши друзья – кто от наркотиков, кто от СПИДа. Да и финансовые наши обстоятельства были хуже некуда. Бутик, который она открыла на Сен-Жермен, приносил одни убытки. Деньги, полученные за годы работы у Ива Сен-Лорана, быстро закончились. Мы обанкротились. Так что нам ничего не оставалось, как покинуть Париж и поселиться здесь, в тихом далеком углу. Мне кажется, в какой-то момент Лулу сложила руки и сказала самой себе: хватит цепляться за жизнь. Надо перестать строить планы, надо все отпустить. У нее не осталось сил сопротивляться несчастьям и болезни. Правда, до конца своих дней она продолжала работать, рисовала эскизы украшений. Любила бабочек, стрекоз, всяких букашек, ну и, конечно, цветы – это были постоянные герои ее рисунков. Считается, что Художник всегда делится с миром своей внутренней вселенной. Получалось, внутренней вселенной Лулу и был ее сад.

– Говорят, в последние годы жизни Ив Сен-Лоран практически совсем не принимал участия в создании своих коллекций, и Лулу была из тех, кто творил за него. Это правда?

– Не совсем. Ив мог наметить ей направление или набросать эскиз, а Лулу уже начинала разраба­тывать его идею, оттачивать детали. Шесть коллекций в год – была норма Ива. И Лулу его в этом поддерживала. В конце жизни Ив совсем разочаровался в моде. Прет-а-порте Yves Saint Laurent было продано сначала Gucci, потом Пино. Многое в его творчестве последних лет держалось на энтузиазме и нервной энергии Лулу – она его заводила, настраивала на творчество. Он рисовал платье, а когда его шили и привозили показывать Иву, результат ему не нравился! Тогда они с Лулу вместе начинали над ним колдовать, изменяя линии, крой, добавляя детали, которые радикальным образом меняли фасон. В чем-то Лулу облегчала жизнь Ива, она возвращала ему веру в себя.

Мы возвращаемся обратно в дом, где Таде спешно накрывает на стол: «Вы приехали на целый день! Не могу же я отпустить вас голодной!»

Окна и двери во всем доме распахнуты настежь. Жуки, шмели, мушки свободно залетают внутрь. Ветер приносит из сада запахи нагретой солнцем сырой земли. Слышны посвисты птиц и тишина.

– Наверное, я рассуждаю, как замшелый старик, но я вошел в тот период, когда жизнь вокруг кажется мне бесконечным повторением того, что я уже пережил в юности. Особенно это касается мира моды. Сегодня даже не могу заставить себя пролистать модный журнал – точно знаю, что ничего там не увижу. Ничего нового, а лишь неловкие вариации уже сделанного кем-то когда-то. К тому же закончилась великая эпоха прошлого – эпоха большого стиля и ручной работы. Раньше кутюрье рисовали эскизы, выбирали ткани, думая о том, как материя будет взаимодействовать с телом. Сегодня дизайнер приносит своим ассистентам вырванный листочек из журнала или старую книжку, а то и вовсе показывает фото на своем iPhone, быстро сделанное на улице, говорит: «Вот такое настроение мне нужно». И помощники начинают что-то чертить и придумывать. Ушла эпоха созидателей, творцов, индивидуального мышления… художники стали поверхностными, пустыми. Некие таинственные субъекты, похожие на Большого Брата, наверное, забрасывают нам идею: этим летом в моду войдет зеленый. И вся дизайнерская братия начинает выпускать коллекции в зеленой гамме. Почему, зачем? Мода стала одинаковой, как духи в Duty Free. Такое чувство, что одна и та же приторная жидкость просто налита в разные флаконы. Все у всех одинаковое. Но люди этого не замечают. Им опасно хоть как-то выделяться из толпы. Кажется, им даже комфортно ощущать себя частью одноликой армии. Еще отец говорил мне: наша эпоха лишает людей зрения, люди утрачивают способность видеть. Сказано им это было давно, но, я думаю, его слова актуальны и сегодня. Мы уже давно не в состоянии ничего написать рукой. Мы теряем связь с миром чувств и тактильных ощущений. Люди не знают, в каком они лагере – рабов или солдат? Так вот я считаю, что лучше быть солдатом.

В саду отчаянно стучат дятлы. Поют дрозды. И скрипят деревья. Таде знает «голос-скрип» каждого из них.

– Помню, мы с Лулу были потрясены знакомством с мужской семейной парой. Они были американцами. У обоих был СПИД, им оставалось жить совсем немного времени. Но при этом они купили себе замок и сад (куда, собственно, нас и пригласили в гости). Их главным требованием было создание старинного сада. Им привезли подлинные столетние деревья-крупномеры, которые заполнили все пространство вокруг. Стоило это, наверное, миллионы! Но хозяевам была важна идея сада с историей, пусть и искусственно созданной. Они чувствовали энергию, идущую от старых деревьев, они наслаждались их вневременной красотой и величием. И, может быть, им было принципиально важно умереть вот так, рядом с деревьями, которые пережили уже не одно поколение разного мелкого люда.

Этот дом полон только счастливых воспоминаний. Мы с Лулу тут неоднократно праздновали Новый год. Топили камин, наряжали елку – на последнее наше Рождество она купила множество новых елочных игрушек, почему-то только птиц. Так и вижу эту елку, всю увешанную птицами. Очень символично – птицы вроде как все время летят куда-то, но все равно находят время, чтобы свить гнезда.

…С наступлением сумерек Таде привез меня на вокзал. На прощание поцеловал и провел ладонью по моим волосам:

– Спасибо за этот чудесный солнечный день, который мы провели вместе. И все эти счастливые воспоминания, которыми я поделился с вами.

Я сажусь в поезд. Поворачиваюсь, смотрю в окно. Вижу, как Таде закуривает свою очередную сигарету, садится в машину и стремительно уезжает прочь. Домой к Лулу.

Моя Лулу

Бури-ан-Вексен, 10 апреля 2015 года

Фред Хьюз (молодой человек с зализанными волосами) как-то пожаловался: «Ее всегда распирает, она побьет любого в первом же раунде». «Во мне слишком много энергии», – смеялась в ответ Лулу. Когда наступал спад, она торопилась снова подзарядиться. Duracell, бесконечная батарейка, так прозвали ее в маленьком гей-баре в Авиньоне, где она всех перетанцевала. Она любила рассказывать мне, как однажды наблюдала за одним жизнерадостным карапузом, который плохо держался на ногах, но после каждого падения вскакивал с веселым криком: «Не беда!»

Лулу с удовольствием повторяла: «Не беда!»

В декабре 1972-го она приходила в себя после гепатита (подхватила его то ли когда купалась в Ниле во время круиза с Рикардо Бофиллом, восхищавшимся ее беспечностью, то ли когда на Миконосе танцевала босиком на битом стекле с Хирамом Келлером, который был в ужасе). На Рю де Бабилон в очаровательной студии «шамбр де бон», принадлежавшей Иву Сен-Лорану и Пьеру Берже, Лулу выглядела как сумасшедшая сумасбродка, бедовый оторва на отдыхе. Я ее обожал. Приходил навестить днем, иногда поспевал к ее раннему обеду (чудесное детское питание, которое приносил помощник Ива), мы выкуривали косячок, дразнили друг друга историями о своих любовных похождениях, плакали над «Таинственным садом» или говорили о Вирджинии Вулф. Мы оба прыгали от восторга, когда читали в биографии Вулф, написанной Квентином Беллом, как ее тоскующий отец, поднимаясь по лестнице, не переставал бормотать: «Боже, почему у меня не растут бакенбарды?» Эту дивную фразу я слышал от нее потом всякий раз, как осмеливался принять страдальческий вид.

Почти двадцать лет спустя, когда нашей дочери Анне было около шести, мы смотрели с ней мульт­фильм – «Смелый Чух-Чух»? – где маленький красный паровозик спасал весь поезд от крушения. Отважная улыбка озаряла его физиономию, и я сказал Анне: «Смотри, как Чух-Чух похож на твою маму!» Да, Лулу – это смелый маленький Чух-Чух!

Медовый месяц мы провели в сказочном замке Монтекальвелло (мой отец щедро отдал его в наше распоряжение): поездки и прогулки по живописнейшим окрестностям, походы по бесконечным достопримечательностям, веселые деньки в компании добрых друзей... Каждый день мы с Лулу спускались в ущелье у подножия стены, и она постепенно нагружала меня букетами полевых цветов и каких-то колючек, в изобилии произраставших вокруг. Потом мы устраивались на чудной мшистой полянке, откуда открывались захватывающие виды, под стать фрескам, которые мы видели в замке, и наслаждались нашей удачей.

Милая, ты была так счастлива! Так хороша, так по-детски непосредственна. Теперь я приношу эти цветочки, которые ты так любила, к мшистому обелиску посреди лужайки. Мы поставили его там после того, как развеяли твой прах под ясным небом, наполненным веселым щебетанием птиц…

Я пишу эти строки в саду Лулу в Иль-де-Франс. Ранняя весна, небо прекрасно. Я снова слушаю веселое щебетание птиц. И в этот разноголосый хор вплетается что-то еще, что-то вибрирующее, нарастающее, что-то знакомое. Я говорю: «Лулу?»

Лети высоко

Над землей,

Высоко-высоко в небо.

ТадеС