Сергей Бугаев-Африка — о квантовом Малевиче, воскрешении на Марсе и чашно-купольной живописи будущего
Сергей, расскажите о выставке Symbiosis. Vol. 1 и вашем участии в ней. Почему вы начали отталкиваться от идей Малевича?
Выставка стала важным этапом тех исследований, которые я с группой товарищей проводил последние несколько лет, направленные на своего рода «переобнаружение» Малевича. Во многом это связано с его «недопрочитанностью» в рамках российской и мировой культуры в целом. Мы имеем колоссальный корпус книг — это не только изданные пять томов текстов Малевича, но и колоссальный исследовательский материал таких специалистов, как Селим Омарович Хан-Магомедов или Любовь Шацких. И некоторые западные специалисты в эту систему тоже внесли интересный вклад. Например, замечательный профессор Колумбийского университета Райнер Кроне выпустил очень интересную книгу о Малевиче.
В какой-то момент в моем «больном» воображении вдруг вспыхнули две до этого, как это ни странно, не соприкасавшихся идеи: идея «Черного квадрата» Казимира Малевича как универсального элемента Вселенной и идея постоянной Планка – фундаментальной константы для всего космоса (в основе этого явления Макс Планк использовал теоретическую основу под названием «Абсолютно черное тело»). Меня удивляет, что до сих пор никто не провел параллели между творчеством Казимира Малевича и трудами Макса Планка — двумя выдающимися явлениями, каждое из которых принадлежит своей сфере: искусству и науке. Особенно поразительно это потому, что открытия Планка стали основой квантовой механики — науки, определяющей передовые рубежи современной цивилизации.
Эти разговоры у нас возникли в 2005 году с выдающимся итальянским физиком Томмазо Каларк в Эрмитаже во время просмотра «Черного квадрата». Я обратил его внимание на то, что «Черный квадрат» — это колоссальный объект, который развивается по своим законам и принципам, несмотря на то, что порожден человеком. Реализм долго доминировал в искусстве, пока Малевич не привел с собой новую эпоху — беспредметный, геометрический абстракционизм. Наступает новый этап в развитии визуальных исследований и эволюции планеты Земля. На фоне этого возникают колоссальные разрастающиеся семейства объектов, которые постепенно оживают на наших глазах. Эта квантовая реальность все больше и больше материализуется и вытесняет физическую. Этот интереснейший процесс во многом определяет состояние современного человечества.
В своих теоретических работах Малевич детально разобрал кубизм, что в итоге привело его к формированию идеи супрематизма. Восприятие его идей было бы гораздо проще, если бы все ограничивалось лишь визуальными произведениями. Но в какой-то момент он практически полностью отошел от живописи и сосредоточился на тексте. Малевич словно понял: никто по-настоящему не понимает, никто не вникает — и тогда он решил оставить послание, адресованное хотя бы предполагаемому зрителю будущего.
Мы и стали тем сигналом. На выставке, о которой вы говорите, можно прочитать небольшой текст Малевича:
Он выступает полноценным пророком и самым глубоким аналитиком, который предвидел развитие технологий и понимал, что произойдет в будущем. Он видел паутину из чисел, и очень важно и приятно, что это был «наш» человек, который оставил замечательное наследие. Нам с художниками Rinatto L’bank и Данилой Карамушкиным было важно закрепить это представление.
Для выставки были созданы работы в тесной коллаборации с художниками-резидентами VS Gallery Rinatto l’bank и Данилой Карамушкиным. Как проходил этот процесс? Вы вместе придумывали идеи, концепции и обеспечивали сам процесс создания работ?
Подготовка выставки заняла примерно полтора-два года. Rinatto l’bank и Данила Карамушкин стали для меня ключевыми проводниками в сложный и стремительно растущий цифровой мир. Они помогли разобраться в самых разных направлениях — от криптовалют до искусственного интеллекта, который буквально на глазах развивается день за днем.
Именно благодаря этому опыту большая часть работ, представленных на выставке, была создана с помощью ИИ. Мы «накормили» его не только сведениями о Малевиче, но и всем тем, что встречалось нам на пути — идеями, контекстами, фактами, связанными с устройством мира.
Для меня важна сама форма такого взаимодействия. В искусстве я всегда считал главным именно общение с людьми. Все началось еще в советское время — с моими старшими товарищами и наставниками Тимуром Новиковым и Сергеем Курехиным.
Как философия Казимира Малевича отражается в вашей выставке и творчестве в целом?
Здесь важно понять: в начале 1980-х, когда мы пытались создавать произведения для выставок в условиях советского подполья и неофициального искусства, наше творчество во многом опиралось на устную традицию — когда об искусстве не столько пишут, сколько рассказывают. О «Черном квадрате» рассказать сравнительно легко, а вот произведения Филонова гораздо труднее поддаются объяснению.
Впервые многие из этих работ были представлены в СССР на выставке «Москва — Париж» в 1980 году. И чтобы по-настоящему понять контекст, нужно учитывать социодинамику позднесоветского времени. Именно поэтому такие группы, как «Клуб друзей Маяковского» или «Популярная механика» Сергея Курехина, стремились создать целостную художественную систему — что-то вроде единого пространства, отсылающего к теории всечества Михаила Ларионова. Информации об этом почти не было — она передавалась вне книг, вне текстов, чаще через личные контакты, что придавало процессу почти религиозный характер.
Именно поэтому я позволяю себе назвать Малевича пророком. В отличие от ученых, художники — это, в каком-то смысле, поэты, которым позволено больше. У них нет строгих формул, но в случае с Хлебниковым и Малевичем мы сталкиваемся с удивительной точностью, почти математикой предвидения.
Что такое космизм, и как он представлен в ваших произведениях?
Характерной чертой культурного процесса в России всегда было стремление соизмерять происходящее не только с видимой реальностью, но и с некими «невидимыми частотами» — если воспользоваться метафорой, близкой современной физике. И это действительно важно.
В своих произведениях я пытаюсь исследовать наиболее субъективные грани восприятия — те, что выходят за пределы рационального и напрямую связаны с мифом, психопатологией и разнообразными внутренними структурами. Все это объединяется в единое целое, в своеобразный опыт проживания реальности.
Как вы относитесь к метафизическим исследованиям и идеям? Какие метафизические идеи и концепции повлияли на ваше творчество?
Мы с Сергеем Курехиным часто проводили время, гуляя по книжным магазинам. В те годы особенно развита была сеть букинистических лавок. Однажды в одной из них мы наткнулись на редкость — оригинальное издание книги Николая Федорова «Философия общего дела» 1914 года. Именно тогда я впервые услышал одну из самых поразительных идей, почти еретическую для Советского Союза — государства сугубо материалистического. Федоров утверждал, что возможно воскрешение усопших, причем на других планетах. Ради этой цели, по его мысли, Константин Циолковский и создал теоретическую основу для отечественного ракетостроения.
Этот момент запомнился мне отчетливо. Мы с Курехиным долго стояли перед этой книгой — она стоила 70 рублей, которых у нас не было. Купить ее мы не смогли. Особенно поражала судьба самого издания: из 500 экземпляров большая часть, как говорят, была уничтожена. Осталось лишь несколько, но, как известно, рукописи не горят.
Позже произошло нечто неожиданное. Если я не ошибаюсь, Герой Советского Союза Алексей Леонов сумел убедить руководство страны в необходимости переиздания книги. Это стало настоящим прорывом. Тем более что сегодня идеи Федорова — в новых, технологических формах — вдохновляют таких людей, как Илон Маск и Рэй Курцвейл. Маск, стремящийся заселить Марс, отчасти следует той же логике. Только если у Федорова воскрешение было религиозной мечтой, то у представителей цифровой эпохи — это уже проект, связанный с технологиями продления жизни, клонирования и переноса сознания.
Вы часто работаете с коллективными проектами и взаимодействуете с другими художниками. Как это влияет на вашу творческую практику?
Я уже упоминал своих коллег в России и в советское время, но в какой-то момент мне по-настоящему повезло. Во время моей первой поездки в США я сразу оказался в окружении выдающегося человека — Джона Кейджа, одной из ключевых фигур мировой культуры и цивилизации. Он пригласил меня принять участие в постановке компании Мерса Каннингема в качестве художника. Для меня это была огромная честь — нечто сравнимое с тем, как если бы довелось работать с Гоголем или Пушкиным, только в пространстве концептуального искусства. Это был большой старт.
Именно поэтому для меня так важна форма диалога. Та самая внутренняя сосредоточенность, которую переживает художник в процессе работы, в моем случае была дополнена реальными встречами, живым взаимодействием с людьми. Этот процесс продолжается и сегодня — в том числе в рамках выставки, которая проходит сейчас.
Как вы думаете, какие вызовы и возможности несет в себе симбиоз технологий и искусства в современном мире?
В целом стоит отметить, что отражение новых тенденций духовности можно увидеть в искусстве русского авангарда начиная с Малевича и Кандинского. Вспомним работу Василия Васильевича «О духовном в искусстве» — она была флагманом начала поворота к абстрактному искусству и духовности. Уже в 80-е годы американский художник Ричард Принс повторил текст Spiritual American с таким же названием, тем самым указав на преемственность этой традиции в авангарде. Мы говорим не только о типах изображений, но и о типе мышления человека в каких-то определенных исторических условиях.
Поэтому самое важное, что происходит в наше время, — это завершение периода антропоцена. Эра человека подходит к концу. Эра искусственного интеллекта, который является порождающей силой, такой же, как силы природы набирает обороты. С такой мощью и быстротой, что все, что мы скажем сегодня, — уже устаревшая информация. И поэтому сохраняется ценность работы человека в его чистом, незамутненном виде.
Как-то, если не ошибаюсь, Лиотар — предвидя бурное развитие будущих технологий — заметил, что все будут радоваться складывающейся ситуации. И действительно, сегодня мы наблюдаем это по радостным, ярким изображениям, которые генерирует искусственный интеллект. Но мне лично ближе то искусство, которое рождается из человеческого усилия — из воли, из внутреннего напряжения, буквально «проскребается» рукой автора.
Развитие ИИ вызывает у меня и интерес, и тревогу, но все же тревоги больше. Я особенно ценю объекты, созданные именно человеком — независимо от стиля: от предельного реализма до абстрактного концептуализма. Меня интересует все, если в этом есть подлинное присутствие автора. Это для меня не просто важно — это по-настоящему волшебно.
Я надеюсь, что мы — не последнее поколение землян, которое способно по-настоящему наслаждаться созерцанием искусства. Хотя этот процесс явно изменился: внимание стало рассеянным, и само «смотрение» больше не воспринимается как ценность. Радость длительного, неподвижного созерцания уже не является свойством современного человека — и это вызывает беспокойство.
Проект, который представлен сейчас в галерее планируется к показу в Эрмитаже?
Да, этот проект предположительно будет представлен в третьем, предпоследнем разделе будущей выставки в Эрмитаже. Но прежде хочется рассказать обо всей ее концептуальной структуре — той цепочке смыслов, которую я подробно изложил Михаилу Борисовичу Пиотровскому в виде макета.
Первый зал будет посвящен «Победе над солнцем» — знаменитому авангардному спектаклю, над которым работали Малевич, Хлебников и Крученых. Мы покажем небольшие оригинальные объекты, созданные Малевичем и его соратниками, которые они вкладывали в издания — своего рода ранние арт-буки, стоившие по пять копеек. Это был способ хоть как-то заработать: у участников проекта не было почти никаких средств. Например, когда группа отправилась в деревню Уусикирко работать над постановкой вместе с Матюшиным и Крученых, Хлебников не смог поехать — у него просто не было денег на билет. У остальных не было лишних средств, чтобы оплатить поездку за него. Так и родилось произведение, названное «Трое».
В рамках этой части выставки будет представлена уникальная рукописная версия произведения Хлебникова «Чернотворские выстучки», которое стало текстовой основой для «Победы над солнцем». Это позволит зрителю погрузиться в исторический и художественный контекст зарождения русского авангарда.
Во втором зале предполагается показать «Черный квадрат», хранящийся в Эрмитаже. Впрочем, не исключено, что он будет представлен в виртуальной форме — как часть общей мультимедийной композиции. В этой части экспозиции будет также проведена параллель между русским авангардом и французскими художниками, включая Сезанна, чье влияние на формирование новой визуальной оптики невозможно переоценить.
Третий зал посвящен периоду, который Хан-Магомедов называл «геометричеством» — особому направлению в русском авангарде, сформировавшемуся после Малевича. Этот этап, вдохновленный идеями Ларионова о «всечестве», получил развитие в творчестве Тимура Новикова. Он сумел объединить множество течений и художественных школ в целостную систему. Мы представим графические объекты, относящиеся к этому направлению, — их можно воспринимать как единую визуальную «экосистему», внутри которой взаимодействовали идеи Лисицкого, Малевича и других художников. Несмотря на споры о взаимных влияниях, важно то, что перед нами — цельная традиция, формы которой впоследствии трансформировались в американский минимализм 1950-х: в работах Дональда Джадда, Дэна Флавина, Барнета Ньюмана и других. Эти авторы совершают ряд формальных трансформаций методов Татлина, Малевича и Лисицкого. Затем уже появляется то, что мы в большей степени связываем с Максом Планком.
Последний зал включает в себя реальные физические объекты, которые мы хотели позаимствовать у Российского квантового центра благодаря Томмазо Каларко. Это различное оборудование, объекты, которые используются для квантовых вычислений. Оборудование очень красивое, дорогостоящее. И хотелось бы, чтобы работы Малевича, Сезанна, Татлина, Лисицкого встретились с коробочками, ящичками, передатчиками, различными типами очень красивых объектов. Именно на поле музейности было бы важно продемонстрировать, что высокое искусство — это не только картины Рембрандта, Ренуара и Серова, но и различные измерительные приборы, обладающие не меньшей степенью изящества и красоты по сравнению с традиционными формами творчества.
В одном из интервью вы сказали, что в ближайшее время вы не видите «столь крупного и существенного национального феномена, как «стерлиговцы». Изменилось ли за три года ваше мнение на этот счет?
Конечно, очень приятно, когда те или иные феномены развиваются на протяжении нескольких столетий или тысячелетий. Обратите внимание, какой комплекс объектов прекрасных произведений искусства и проникновения через них в глубинный внутренний мир человека породило христианство. Искусство Запада — это огромный прорыв человеческого сознания, мышления в те сферы, которых до этого не существовало.
То же самое происходило и в других традициях: буддизми или исламе. Говоря об исламе, важно отметить, что орнаменты и строгие формы также наделены характеристиками человечества первых веков до нашей эры. Я имею в виду позднюю стадию эволюции искусства антропоидов. Я часто акцентированно сейчас употребляю это слово, потому что мы только что сказали о том, что на наших глазах завершается эра человека.
Нам предстоит увидеть еще очень многое. Скачки, которые происходят прямо сейчас, ускорятся. Взаимодействие искусства и человека перерастает в какие-то новые измерения, параметры, характеристики оценки объектов, на которые смотрит человек. Об этом говорят пророчества Малевича и следующего поколения художников, того же Джада, который создавал объекты, воспринимавшие человека в не меньшей степени, чем человек воспринимал их. Даже есть такая карикатура, где картина бьет зрителя по носу кулаком, и этот кулак вылетает из картины.
Поэтому так важно, что группа «стерлиговцев», несмотря на все сложности и противоречия, сопровождавшие развитие русского авангарда, сумела трансформировать идеи Малевича и выразить их в собственной чашно-купольной системе. Особенно значимо то, что Стерлигову удалось институционально продолжить начатое Малевичем в ГИНХУКе — Государственном институте художественной культуры.
Созданный им «Невидимый институт» стал важной площадкой для развития художественной педагогики. У Стерлигова было много учеников, с которыми нам довелось пересечься. К сожалению, в последние годы, особенно во время пандемии COVID-19, мы простились со многими из них — Александром Кожиным, Геннадием Зубковым, Геннадием Губановым, Александром Носовым и другими.
Тем не менее, остались молодые художники, которые пытаются трансформировать идеи Малевича и настаивают на тех же живописных принципах. А сегодня настаивать на живописи в условиях развития современных технологий очень сложно. В лучшем случае, это воспринимается как архаика. Однако, я надеюсь, искусствоведам и институтам удастся закрепить эти достижения. Достижения, безусловно, существуют. И надеюсь, что в будущем возникнут педагогические системы, которые будут принудительно, не побоюсь этого слова, «навязывать» учащимся в художественных институтах не только традиционную систему изображения, но в том числе и методы, тщательно разработанные школой Стерлигова.
Ждать ли нам в ближайшие годы нового «Малевича»?
Я надеюсь, что в ближайшие годы человечество будет демонстрировать нам массу интересного. Мы видим колоссальный прогресс в области эволюции знаковых систем. Благодаря искусственному интеллекту из хаоса эта территория превращается в территорию структурообразующего половодья, рождающего новые течения и направления развития.
На сегодняшний момент меняются не только отношение к искусству, творчеству, поведению человека, но и объекты, при помощи которых мы воспринимаем мир. Смотрение — это не только различные инфракрасные, ультрафиолетовые датчики. Какие-то более глубинные системы появятся в ближайшее время. Ввиду интернациональности этого подхода я назвал их DDT — Direct Delivery Technologies, то есть доставка информации об объекте непосредственно в те части мозга, которые в них нуждаются.
С одной стороны, мы имеем огромный прорыв в таком направлении, как брейн-мэппинг — выявление тех локаций (как сейчас любят говорить молодежь) где происходит принятие решений или ответная реакция на элементы поведения человека. А с другой стороны, нас окружает постоянно изменяющаяся реальность — все то, что происходит снаружи, появляющиеся из ниоткуда образы, которые возникают вне физических оболочек предметов. И все это является неотъемлемой частью нашей сегодняшней реальности.
Беседовала Александра Адаскина