Екатерина Манойло и Сергей Горошко
Екатерина Манойло и Сергей Горошко Фото здесь и далее: Алина Эстер

Манойло: Сергей, спасибо, что нашел время, было непросто согласовать графики.

Горошко: Много работы, слава богу! Съемки, рок-группа, открытие галереи. Плюс я теперь часть команды ресторана Rossa.

Манойло: Как ты оказался в этой точке?

Горошко: Я здесь как-то раз сыграл квартирник со своей группой. Слово за слово, и вот теперь работаем вместе.

Манойло: Ну, подожди, давай на шаг назад. Ты искал место для квартирника…

Горошко: В Театре Ермоловой мы с Кристиной Асмус играем спектакль «Леди Макбет», и там один из сотрудников предложил этот ресторан для квартирника. Мы сыграли, подружились с Алексеем, владельцем. И вот в какой-то момент мне предложили поработать, стать частью этой семьи.

Манойло: А финансово это выглядит как…

Горошко: А финансово это не важно. Мне понравился ресторан, и кухня, и расположение прекрасное. Это не прям центр с узкими улицами, но при этом все как бы близко. Я был в шоке, что сам про это место не знал. Вот купил сюда бильярдный стол. У меня были запросы во вселенную, грубо говоря, в деятельность, которая за кадром происходит. Ни кино, ни театр, ни сцена. И как бы запросы сработали. Очень хочется, чтобы это место стало киношным.

Манойло: Расскажи, а что происходит на киношных тусовках?

Горошко: Ну, не знаю, на моей памяти было много шапок (традиция отмечать окончание съемок. — Прим. ред.). Я же, например, не только на свои хожу, меня приглашают и коллеги. Все всегда прекрасно, мирно, весело и без негатива. Потому что вы ведь работали какое-то время вместе. Это светские мероприятия. То есть что происходит потом, кто куда едет: кто в караоке, кто еще куда, — это уже я не знаю. Точнее, знаю, но не скажу.

Манойло: Спрашиваю, потому что я хожу в основном на писательские. А они проходят…

Горошко: Душно. Я был на них.

Манойло: У кого на презентации ты был?

Горошко: Меня издательства звали на какие-то вечеринки. Я, конечно, шучу. Они тоже замечательные. Но они всегда в очень странных каких-то местах. То есть **** пятикомнатная квартира на Тверской! Или вот недавно был в музее «Дом Тютчева», а там в углу серая дверь, заходишь — редакция. Неожиданно! Из детства, из мультиков, из фильмов, какие-то огромные здания стеклянные, где сидит очень злобный шеф-редактор, который говорит, что твои фотографии *****.

Манойло: Я когда в первый раз приезжала в редакцию журнала «Новый мир», долго не могла найти вход. Звоню туда, описываю, где я нахожусь, и они такие: «Мусорный бак видите?..»

Горошко: Мы внутри.

Манойло: …вот обойдите справа и увидите дверь. И да, обычный подъезд, квартира…

Горошко: Я считаю, что светское мероприятие особо не отличается, актерское оно или писательское. Стоишь болтаешь, перекусываешь и выпиваешь.

Манойло: Зачем молодому артисту поддерживать вот эту светскость?

Горошко: Ну, чтобы не забывали. Не знаю, я не часто появляюсь на премьерах. Но, мне кажется, важно мелькать, чтобы тебя видели, вспоминали. Поболтал с кастинг-директором, потом у него проект, и он вспомнил о тебе, решил что-то предложить. Профессия артиста в первую очередь социальная. Если ты, конечно, уже не суперзвезда и можешь просто не ходить, потому что ты и так повсюду.

Манойло: В литературе есть люди, которые считают, что не надо никуда ходить, мол, если книга хорошая, тебя сами найдут. Но боюсь, такое себе может позволить только Виктор Пелевин.

Горошко: Бондарчуку тоже не надо нигде ходить, чтобы все помнили про него. А начинающему артисту надо ходить, светиться, знакомиться, дружить. Я этого не делал, поэтому мое становление было гораздо тяжелее. Если изначально на это взять вектор, причем от тебя ничего не требуется, не надо навязываться, просто ходи. Киномир очень маленький, как и любой профессиональный мир. Все друг друга знают. Как и в литературном мире, и в художественном. Поэтому в эту, назовем это отвратительным словом «тусовка», надо попасть.

Манойло: Ты сказал про становление, что оно было непростое. Сейчас ты уже можешь сказать, что все получилось, устаканилось?

Горошко: Нет. Популярность, узнаваемость — вещь достаточно плавающая. Она может в любой момент пройти, потом непонятно, с ***** снова прийти, потом почему-то опять уйти. Гнаться за ней не надо. Устаканиться в этой профессии невозможно. Вот Михалков, Бондарчук, Козловский, Саша Петров — у всех есть что-то еще, помимо съемок.

Манойло: Про ресторан за кадром мы поговорили. Как пришла идея открыть галерею?

Горошко: Знакомых много. Это будет как бы галерея и театр вместе. Изобразительное и театральное искусство соединим в одно. Давно хотел попробовать. Я беру профессионалов: профессиональных режиссеров, профессиональных галеристов — и просто их соединяю. Вот моя работа. То есть я как артист в ней участвовать не намерен.

Манойло: Даже в театральных постановках?

Горошко: Именно в них не намерен участвовать. А картиной я быть не могу. Почему бы не попробовать, не познакомить клевых людей с клевыми людьми и не дать им возможность поработать вместе. Почему нет?

Манойло: А почему такая позиция про театр?

Горошко: В формате этого проекта я не хочу.

Манойло: А в каком хотите?

Горошко: Как артист особо ни в каком.

Манойло: Почему?

Горошко: Есть причины (говорит не под запись). Я хочу немножко попробовать что-то еще, помимо того, что я артист. Организационно-продюсерские мероприятия привлекают меня гораздо больше, чем актерская работа в театре.

Манойло: Не думали продюсировать молодых артистов?

Горошко: Ну вот, кстати, я — молодой артист, и я так и не понял, что это такое — продюсер. Я с этим так и не столкнулся. У меня есть агент, у меня есть съемки, но это продакшн. А что бы делал продюсер? Вот у меня есть группа. У нас продюсер я. Вместе с директором я организовываю концерты, туры.

Манойло: Я так понимаю, что если вы, например, творец-интроверт, продюсер берет на себя все эти коммуникации, организации и т. д.

Горошко: В моем случае были просто коллеги, с которыми мы взаимно обменивались контактами, возможностями и всем остальным. А так, чтобы надо мной кто-то шефство взял, какой-то индивидуальный предприниматель, нет, спасибо.

Манойло: Я посмотрела трейлер «Высокого сезона»…

Горошко: Я тоже.

Манойло: Расскажите, как вы себя чувствовали во время съемок?

Горошко: Я прошел Вьетнам! Это было непросто, скажем честно. Три с половиной месяца мы провели во Вьетнаме. Поначалу было море, океан, солнце, а потом жара, изнурительная работа, ужасная усталость, обгоревшее все, что может сгореть. Ну, в общем, там было и то, и другое.

Манойло: Это такой экшн-боевик, судя по трейлеру. Была какая-то физическая подготовка?

Горошко: Мы кайтеры, нас почти месяц учили кайтить. Это с парашютом и доской. Физически было невыносимо, потому что там 40 ощущается как 50 градусов. Ты в бомбере, рубашке, черной майке, черных штанах и берцах. Драка, перестрелка, бег и все остальное. Трюки на машинах. В общем, много нюансов. Но это такой очень бодрый, очень бодрый экшен. С элементами и любовной линии, естественно, и триллера. То есть там есть все, и много коллег-артистов из Вьетнама.

Манойло: Я представляю картинки, что вы как Киану Ривз в фильме на «Гребне волны»…

Горошко: Нет-нет. Я бы даже сказал, у нас погрязней и пожестче будет проект.

Манойло: А такие проекты, когда на 3,5 месяца уезжаете в другую страну, как отражаются на личной жизни?

Горошко: Личную жизнь можно просто с собой забрать. Но выпасть прикольно на какое-то время из этого всего. Это интересно. Я люблю куда-то уехать в экспедицию. Причем по работе, ты не отдыхаешь, ты там работаешь. Это какое-то чувство самоуспокоения вызывает, что ты не тратишь время зря.

Манойло: Но при этом нет ощущения, что вы как будто бы не выходите из этой роли? Имею в виду, когда работа в Москве, вы отснялись с утра до ночи, но дома вы смогли переключиться, а тут, грубо говоря, вы будто живете в этих декорациях.

Горошко: Есть такое. По истории мы — банда, люди, которые очень долгое время живут вместе. Из-за того, что мы реально жили долгое время вместе, мы действительно уже стали бандой, маленькой семьей. Вот с Юрой Насоновым мы играем братьев. В какой-то момент просто возникло ощущение, что да, мы просто два брата. Но это скорее не за счет экспедиции, а потому что мы 24/7 находимся вместе.

Манойло: А как происходит потом переключение? Вот вы закончили...

Горошко: Грустно, конечно. Печально. Любой проект печально заканчивать, если долго в нем находишься.

Манойло: Вы чувствуете какое-то опустошение? Или сразу переключаетесь на новый проект?

Горошко: Все закончилось, идем дальше. Живем! (Сериал доступен на платформах Start и Okko c 11-го июня. — Прим.ред.)

Манойло: «Майор Гром». Любите этот проект?

Горошко: Конечно. Я уже отвечал на какой-то вопрос в каком-то интервью, что это как встреча с родственниками. Ну, 7 лет уже мы работаем. Это как будто с родными видишься после перерыва, а там появляются новые жены, дети, друзья. Вот то же самое. Новые люди в семью приходят и становятся ее частью. То есть это полное ощущение воссоединения с семьей спустя долгое время.

Манойло: А когда вы впервые читали сценарий, вы предвидели эту историю, эту семью?

Горошко: Нет. Просто читал сценарий. Проект и проект. Кто же знал, что так получится?

Манойло: Ну, кто-нибудь знал, наверное, верил и надеялся.

Горошко: Никто не знал. Поверь, даже создатели. Мы все охренели, когда вышел первый фильм. Никто не ожидал.

Манойло: Что изменилось в вашей жизни, когда вышел первый фильм?

Горошко: Популярность. Автограф-сессия на пару десятков тысяч человек. ЦДМ сверху донизу забит людьми, и еще вокруг в три кольца. Просто автограф-сессия двух людей. Ну кто такое мог ожидать? Никто. Так что изменилось все.

Манойло: А все — это что?

Горошко: Автограф-сессии, проекты, которые я хотел делать, стали работать и работают до сих пор. Ну и темные стороны: сталкинг, выяснение номеров, адресов, ожидания, поджидания, такси вызывают и едут за моим такси. Попытка бесконечных взломов, DDoS-атаки. Ну, есть, короче, и минусы у всего этого. Сначала ты в шоке, а потом понимаешь, что да, вот это теперь моя реальность. Как-то бесконечно переживать об этом, ну, зачем? Не жалуюсь.

Манойло: И у вас еще группа. Расскажите о ней? Разбиваете ли вы гитары?

Горошко: Разбиваем гитары, да. Группа Chilli Cheese называется. Острый сыр. Никто не знает, почему она так называется. Я тоже не знаю. Я не помню. Мы играли с 2012 по 2016 год, потом я уехал в Питер. А когда закончился, скажем так, театральный мой проект, я написал парням, предложил собраться. И через месяц был первый концерт. Параллельно искали барабанщика, я им был, но больше не хотел и встал на гитару. Барабанщика искали долго, а потом я случайно снимался в каком-то коротком метре и на репетиционной базе услышал, как кто-то очень хорошо играет. Он вышел покурить, мой братик в трусах, я к нему подошел, спросил про занятость. И вот так и нашел. Случайно абсолютно. Как говорят, любовь не ищут, она приходит сама случайно. Вот так я встретил барабанщика Сережу. Уже пара туров было, клип снят, альбом скоро выходит.

Манойло: Как называется альбом?

Горошко: Пока не знаю.

Манойло: А как вообще вы пришли к музыке?

Горошко: В мою жизнь пришел алкоголь. Шучу. Ну, то есть я не шучу, но для интервью шучу. Лет в 14 или 13 брат показал мне живой концерт группы «Король и Шут» в деревне. И почему-то мне понравился именно Поручик, барабанщик (Александр Щиголев — один из основателей группы «Король и Шут». — Прим. ред.). И вот в мою жизнь пришли сначала барабаны, а потом постепенно и другие инструменты.

Манойло: Вы пошли в музыкальную...

Горошко: Не, сам учился. Я нашел такого же гитариста-самоучку в школе. И мы ездили на музыкальную базу на «Белорусской», просто включали фанеру Linkin Park и под нее пытались играть. Так и научились. И на гитаре так же я научился играть, меня учил мой на тот момент басист. В подъезде прислоняли бас-гитару к окну — если на ней играть, то вибрация идет в окно и слышится звук. И я вот учился на бас-гитаре играть, брать аккорды.

Манойло: Но актерское образование вы получили?

Горошко: Почему-то в какой-то момент я решил, что буду артистом. Как-то жизнь так складывалась, что меня принесло в театральный институт. По приколу поступать... Я готовился, нервничал, но осознал, что все серьезно, только когда поступил, когда на первое мастерство пришел.

Манойло: А до театрального института кем хотели быть?

Горошко: Моряком! Поступил еще на учителя русского языка как иностранного на бюджет. Я первый год как раз в Петербурге не поступил, а на второй раз поступил в два института. Психанул.

Манойло: Чем занимались в тот год, когда не поступили? В массовку не ходили сниматься? На кастинги?

Горошко: Год ждал просто. Работал там-сям, всякой фигней занимался из серии хоррор-квестов. Пугал людей за деньги. А в массовке никогда не снимался. Мой первый проект был сразу эпизод на английском языке. Достаточно крупный для начала, на первом курсе. Пришлось много нервов потерять. Пару раз чуть не отчислили, но от меня выхлопа было очень много в театральном институте, они просто поняли, что мне съемки не мешают, и стали отпускать.

Манойло: Есть роли, которые вы хотели бы сыграть?

Горошко: Есть две вещи, которые мне не близки. Это составлять топы, самый-самый, топ-3. И какие-то фантазии насчет профессии. Мне приходит сценарий, и мне либо интересно, либо нет. Как можно хотеть стать кем-то другим, если ты про себя до конца не понимаешь? Эти буковки, которые тебе присылают, — это же некая душа, которая должна вперемешку с твоей кем-то стать. Я к этому скорее экзистенциально отношусь, больше, чем просто к роли.

Манойло: То есть вы чувствовали что-то особое, когда читали сценарий «Чумного Доктора»?

Горошко: Я относился к этому как к самым стандартным пробам. Просто пробы.

Манойло: Ну, вам был интересен этот персонаж?

Горошко: Иначе бы я не пошел, конечно. Что-то зацепило.

Манойло: А что зацепило?

Горошко: Комиксы в России! Интересно. Больше ничего. Я никогда в жизни их не любил и не читал. Какой-то Сергей Разумовский. Пробы были сразу на раздвоение личности. Вот это меня зацепило, что там один Разумовский и другой. Кто же знал, что там целая вселенная окажется?

Манойло: Когда вы получили эту роль, какие использовали референсы, чтобы сыграть раздвоение личности?

Горошко: Самое сложное сыграть так, чтобы на тебя смотрели и реально думали, что ты больной. Потому что человек с психическими отклонениями не осознает, что с ним что-то не так, ему кажется, что он нормальный. И вот самое сложное — поверить, что да, я действительно вижу человека другого. И чтобы не было ощущения, что кто-то пыжится. В любом случае пришлось сохранять карикатурность персонажа, потому что это комиксы, немножко интонации пафосные, пафосные речи. Ну вот я сделал упор на изучение болезни, а не на какой-то конкретный референс.

Манойло: Есть серия документальных роликов «Медфильм», снятых еще в советское время, где, скажем так, с больными проводились глубинные интервью. Не смотрели подобное?

Горошко: Я смотрел лекции, с врачами разговаривал. И про Билли Миллигана смотрел очень много. До сих пор это бесконечная дилемма, врет он или нет, притворялся или нет. И вообще, раздвоение личности — такой более мифический диагноз, нежели реальный. Насколько я помню, часто это не считается прям болезнью, как ОРВИ. Как бы наполовину надумано, наполовину… ну там сложно. И эта сложность меня как раз и привлекла.

Манойло: А вы сами как относитесь к этому вопросу?

Горошко: Очень легко в этом смысле скатиться до спекуляции. Человек может начать, скажем так, играть: «У меня раздвоение личности. Я такой особенный».

Манойло: Сейчас так часто биполярку эксплуатируют.

Горошко: Да, биполярка. Человек не знает, что такое биполярное расстройство. Насколько это тяжелая, сложнейшая и опасная болезнь. Это стало почему-то модно — иметь биполярное расстройство. Но то, что ты иногда веселый, иногда злой, — это не биполярное расстройство. Человек многогранный. Я просто знаю тех, у кого действительно диагноз, насколько им сложно жить. И насколько на фоне вот этого пафоса вокруг им тяжело, потому что, когда они говорят, их не воспринимают всерьез. А зря. Я не врач, и я не знаю, насколько сложно отличить одно от другого, я склонен верить вообще людям, а насколько это реально, не знаю.

Манойло: Вы забираете что-то от своих персонажей себе?

Горошко: Хотелось бы миллиарды Разумовского забрать, но нет, не получилось. Но все равно любой персонаж отчасти ты и есть.

Манойло: Вы создаете какой-то профайл персонажа? Знаете, как писатели или сценаристы, например, могут написать библию героя, где они все это держат: какие-то истории, предпочтения, — и периодически возвращаются к файлу. А как это происходит у актеров? Просто держите все в голове?

Горошко: Скорее в душе. Я просто что-то загружаю туда, и оно потом само срабатывает. Это неосознанный процесс. Я могу себе помочь какими-то штуками типа музыки, но в основном это огромный пульт внутри, который крутится, как тебе нужно. И потом, если эту программу верно сохранить, как это бывает в звуковых пультах или световых, ты просто нажимаешь кнопочку, и выстраивается картина, которая тебе нужна. То есть в моем случае это скорее неосознанный процесс, но какими-то штуками могу себе помогать, да.

Манойло: А чем еще, кроме музыки?

Горошко: Ну, банально, если персонаж занимается лошадьми, тоже пойти позаниматься, понять, что это такое. Но самое главное — это его прошлое. То есть мы с вами сейчас здесь сидим, и мы те, кто мы есть, за счет того пути, который мы прошли. Знакомства, какие-то увлечения, ситуации жизненные, какие-то травмы, не травмы. А если этого нет, это обязательно нужно придумать. Потому что мы порождение нашего прошлого. Важно понять прошлое своего персонажа. Что его привело сюда.

Манойло: Вы понимаете прошлое вашего персонажа в «Высоком сезоне»?

Горошко: Ну, конечно, у меня было достаточно времени. Мы там сидели, фантазировали с каждым, что там у нас было, что нас привело сюда. От уровня шуток до каких-то серьезных умозаключений.

Манойло: А не случается такого, что вы можете забыть, где ваше воспоминание, а где…

Горошко: Нет.

Манойло: Вымышленное.

Горошко: Нет. Есть они, есть я. И у меня это легко отделяется. Это пришло не сразу, это скорее навык. Уметь разделить себя и персонаж. Это очень важно. Особенно если у него умирает мать, отец. Все, ****** , жизнь кончена. Но я — это я, а он — это он. Я испытываю всю боль, что и персонаж, но когда я выхожу... Ко мне это уже не имеет отношения.

Манойло: В семье сразу поддержали ваш выбор стать актером? Не говорили: «Ну, мы всегда знали»?

Горошко: Нет, конечно. Абсолютный скепсис. Один на миллион, шансов нет, ***** тебе это надо? Нет, нет, нет. Говорили как стандартный любой родитель, который желает своему ребенку счастья и успеха. Какой, *****, актер? Какой *****, *****, артист? Иди учись, *****. Но при этом никто не гнобил. Приняли мой выбор, помогали составлять программу для поступления и все остальное. Но я всем всегда говорю, что не стоит сюда идти. Последнее, что вам нужно, — театральное мастерство. Эта профессия очень романтизирована. Тяжелого в ней во сто крат больше, чем приятного. После первого года люди уходят из театрального с синяками под глазами и разрушенной психикой.

Манойло: Как вы спасли свою психику?

Горошко: Я вообще ничего не спас. Это тяжелейшие 4 года бесконечной работы. Ни выходных, ни личной жизни. Тебя там будут и унижать, и оскорблять, и восхвалять. На протяжении четырех лет ты будешь делать эмоциональное солнышко на качелях. К этому надо быть готовым, и что ты на сцене будешь только через года три, дай бог. И то все зависит, конечно, от тебя. Готов ты бороться, бодаться или нет? И обычно это становится понятно в первые два года.

Манойло: Но вы, я так понимаю, готовы оказались.

Горошко: Я вот не помню особо каких-то экзистенциальных мучений. Пришел, принял свою новую реальность, начал в ней хреначить. У меня красный диплом, и это показатель не того, что я крутой, а того, что я просто очень много работаю. Не то чтобы суперталант, нет, просто я пахал как лошадь.

Манойло: История с талантом у творческих людей, мне кажется, тоже сильно романтизирована.

Горошко: У меня много знакомых, которые, ***** , были на сцене. Ты смотришь: не человек, а бриллиант. А он, *****, не пошел никуда. Дома сидит, ничего не делает. Не хочет ни на кастинги ходить, ни...

Манойло: Как вы думаете, почему?

Горошко: Я ***, что ли? Это же не я.

Манойло: Кажется, это то, с чего мы начали. Я говорила, что некоторые люди считают, что они не должны ничего делать…

Горошко: Многие суперталантливые люди к профессии отношения вообще никакого не имеют. А те, кто лошади пахотные, они работают, и у них все получается. Но есть и такие, которые пашут как не в себя, но ничего не получается. Все по-разному. Мне повезло. Профессия, важно понимать, особенно в кино, 80% удачи. То есть стрельнул проект, не стрельнул.

Манойло: То есть не труд.

Горошко: 20% труда. 80%, ну ладно, 70% удачи. Ты можешь работать, пахать ***** во всех спектаклях. Но при этом ни один твой проект не выстрелит, популярным не станет. К сожалению, надо смириться, что от тебя зависит очень-очень-очень немного.

Манойло: Получается, удача на вашей стороне. Не выигрывали в лотерею?

Горошко: Ну, да, бывало. Есть же эта нумерология. У меня 070797, три семерочки. У меня мать этим занимается. Считает цифры, какие-то звезды. Непонятная мне история. По ним я должен быть супервезучим. Но удача удачей, а работать надо много.

Манойло: Ну, вы 70% отдали удаче. Это много.

Горошко: Например, твой проект выстрелил, но в нем же надо работать. А потом еще надо работать. А надо еще посниматься там, где вообще ни хрена никому это будет не нужно. А еще проект может быть неудачный, останавливаться нельзя, надо дальше работать. Чтобы было понятно, 30% — это *****. Просто очень много зависит от удачи. Зайдет зрителю или не зайдет. Иногда никто не ожидает, а там «Вау!», популярность просто колоссальная.

Манойло: А есть еще сферы, где вы хотели бы проявиться? Мода, например?

Горошко: Нет. Ни за что. Никогда модельный бизнес не был мне близок. И я фотографируюсь до сих пор с трудом.

Манойло: А сами любите фотографировать?

Горошко: Нет. В этом смысле я криворукий, я не умею. У меня есть какие-то странные концепции фотографий, но это все для себя, просто в кармашек.

Манойло: Так как у нас концепт такой, где мы говорим о популярной культуре и о том, как она влияет на нас, а мы на нее, давайте поговорим о современном кинематографе? Вы следите за тем, что выходит сейчас?

Горошко: Приходится. Какие-то сериалы, которые выходят, нет-нет да и посмотришь. К сожалению, времени на это просто нет. В самолетах, в поездах что-то смотрю. Я смотрел сериал с Колокольниковым, «Конец Света». Прекрасный. «Мылодрама», Куликова . *****. Господи, я вот у Ильи как у режиссера, который снял «Полицейский с Рублевки» и «Мылодрама», хоть там тазик, *****, для ванной готов сыграть, мне все равно. Потому что «Мылодрама» — это из той серии, когда ты смотришь и реально хохочешь. В голос просто. Идеальный юмор для меня. Это лучшая комедия, которую я смотрел.

Манойло: А из литературы можете что-нибудь...

Горошко: Ничего! Из современного я ничего не читал, нет к этому никакой потенции, если честно.

Манойло: Музыка?

Горошко: Не выделяю ничего. Ну, зашло и зашло. Но я еще баттл-рэпер, поэтому я вообще странный достаточно.

Манойло: А можете сказать, чем это отличается от поэтических…

Горошко: Ой, нет, вот это ужасно. Тара-та-та-та-тара-тата. Баттл-рэп должен жить. Это прекрасный, идеальный жанр. Там от шуток про письки до прекрасного. И поэты туда все и прутся.

Манойло: Я была на поэтических баттлах. Это не ужасно, и это очень похоже на рэп-баттл, поэтому я и спросила про отличие на ваш взгляд.

Горошко: Я не могу воспринимать, к сожалению, когда читают стихи. Человек в кожанке с микрофоном очень пафосно читает. И все такие: ой, как высоко.***! Как раз баттл-рэп больше приземлен. Нет вот этой рамки возвышенности поэзии. Она, *****, не возвышенная. Все наши поэты — наркоманы, алкаши с психическими отклонениями, несчастные люди, половину которых перебили, пересажали, а другая половина — самоубийцы. Какая, *****, там высота? В чем она? Поэтому как раз баттл-рэп — это же тоже стихотворная форма. Да, там есть, конечно, повторюсь, письки-сиськи, но при этом есть действительно сильные штуки.

Манойло: Что вы имеете в виду?

Горошко: Почему, например, очень много подписчиков на каналах, где драки, аварии и всякое негативное? Людям это нравится. Экспрессия. И в баттлах никто не пытается себя показать каким-то возвышенным. Выходит человек, какой он есть, и что он думает, то и говорит. А когда поэтические вечера, я просто прихожу, зная, что это за человек и что там от высокого только стоимость бутылки вина, которую он пьет. Я этого всего не понимаю. Для меня это все немножко напускное, наигранное. Человек в первую очередь интересен тем, что у него внутри, а не тем, что он в себя напустил.

Манойло: А вы можете дать характеристику современной культуре?

Горошко: Нельзя вынести вердикт течению реки. Сегодня оно такое, завтра — другое. Если река разольется, ты просто с этим смиришься. Это ветер. Современная культура бесконечно меняющаяся. Абсолютно живая субстанция.

Манойло: Она вам нравится, кстати?

Горошко: Нет.

Манойло: Почему?

Горошко: Очень много пафоса. Я вообще не фанат пафоса.

Манойло: А так и не скажешь...

Горошко: Я понял одно. Вот недавно пришел к этой мысли, что все очень просто. И чем проще ты к этому отнесешься, тем и тебе самому счастье быстрее в жизни придет. И вот это все экзистенциальное восприятие реальности мне не близко. Я еще до конца не сформулировал эту мысль, у меня не получается. Пока вот просто скажу: чем проще ты, тем ты сложнее кажешься. Опять же, изучая биографии наших великих творцов, которых возносят… был просто чувак, вот так же сидел, в основном пил жестко и что-то писал. А когда ему что-то не нравилось, просто ***** посылал. Если уж опираемся на великое, будем помнить, что великое — простое на самом деле. Но! Как гениально они умели формулировать. Вот чем мне нравятся творцы. Я до сих пор не могу, *****, свою мысль-то одну сформулировать, а они это еще и записывают. Сформулировать то, что чувствует персонаж, и сказать так, что все поверили и у всех екнуло. Вот в этом они, конечно, гениальны, да. Но при этом все проще, чем кажется.

Манойло: Хорошая фраза для финала.

  

Креативный продюсер проекта: Мария Маханова

Фотограф: Алина Эстер

Благодарим ресторан Rossa Art & Wine (Красная Пресня, д. 6/2, стр. 1) за помощь в проведении съемок.