«У нас все хорошо». Абсурд, комизм и ужас спектакля Дороты Масловской
На сцене (художник — Александра Новоселова) — кабинки, в них стоят стул, красное кресло, стульчак унитаза, инвалидное кресло. Убогая однокомнатная квартира, в которой живет несчастная, обездоленная польская семья. Бабушка (Эра Зиганшина), которая вот уже много лет не покидает этих стен, сидит в инвалидном кресле и то и дело вспоминает о начале Второй мировой войны. Внучка (Варвара Шмыкова) — нервный, дерганый, неуравновешенный подросток-рэпер, на все попытки заговорить с ней отвечающий протестом. И ее мама (Владислава Аникиевич) — работница супермаркета, кормящая свою семью просроченными продуктами, которые она тащит из магазина. Она нашла на помойке женский журнал «Не для тебя» за апрель прошлого года, счастлива до умопомрачения от этой находки и черпает оттуда устаревшую информацию о новейших тенденциях в моде. Три поколения семьи существуют в душном мороке неуютной квартиры, явно не слышат друг друга, но главное — они не слышат и самих себя. Они живут своими фантазиями и как будто даже радуются тому, что их желаниям никогда не суждено сбыться.
В это пространство по ходу действия врываются другие персонажи. Сначала — подруга мамы (Анастасия Мишина), громогласная женщина, конченая неудачница, стыдящаяся своей полноты. Постепенно квартира населяется и другими людьми, не связанными с хозяйками жилища. Холеный режиссер (Сергей Новосад), снявший какой-то остросоциальный фильм с невнятным сюжетом. Актер (Сергей Шадрин), путающий реальную жизнь, свои галлюциногенные видения под воздействием кокса и сцены из фильма, в котором его снял режиссер. Журналист, берущий интервью у актера (Алексей Ермошкин), — щуплый, постоянно запинающийся молодой человек. Наконец, зрительница, увидевшая картину холеного режиссера (Ирина Обручкова), — экзальтированная мадам, срывающаяся на крик, также путающая сюжет увиденной ею картины и обстоятельства собственной жизни. Еще по сцене периодически расхаживает огромная серая птица. Одним словом, дурдом.
Дурдом, населенный живыми людьми, выворачивающими наизнанку свои души перед зрителями. У них вообще ничего не получается и, видимо, не получится никогда. О чем они и говорят весело, открыто и цинично.
Абсурдность их умозаключений, абсурдность их диалогов, монологов и общая картина тотального абсурда и хаоса — вот основная ткань спектакля.
Герои не стесняются говорить о своих несовершенствах и о своей неуклюжей жизни. Внучка якобы живет в отдельной комнате, которой у нее никогда не будет. Мама мечтает об отпуске, которого ей не видать как своих ушей. Подруга ее не устает повторять, что людей тошнит от ее внешнего вида. Бабушку с ее рассуждениями о войне вообще никто не слышит. Режиссеру не суждено прославиться. Актер всегда будет наркоманом. Зрительнице придется всю жизнь страдать от депрессии.
Постепенно по ходу действия, наполненного парадоксальными диалогами, громкими выкриками в никуда, бесполезным шатанием по квартире, безудержным раздражающим смехом, становится очевидным, что главная проблема всех этих богом забытых людей — проблема их идентичности. Они сетуют на то, что они поляки. В стране все как будто идет наперекосяк. Поляки мнят себя властителями мира, а на деле оказывается, что они просто никому не нужны. И все их потуги вписаться в Евросоюз оказываются тщетными. Это прямым текстом не проговорено в спектакле, но угадывается в их размышлениях о судьбе Польши, которая так и не стала Европой.
А в чем же главная проблема? По мнению драматурга, в отказе от своего прошлого, в нежелании оглянуться назад и услышать голоса своих предков. Бабушку, тихую и печальную старушку в инвалидном кресле, так по сути никто и не замечает. Ее рассказы о начале войны все время обрываются на полуслове. Ее счастливые воспоминания о довоенном времени вышучивают и пропускают мимо ушей. Эта бабушка, живое воплощение прошлого, оказывается лишь фантомом. В финале спектакля становится очевидным, что на самом деле она давным-давно умерла. Голоса умерших родственников прорываются сквозь пелену настоящего, но не достигают ушей тех, к кому они обращаются. Ни внучка, ни дочка не слышат бабушку. Они заняты только собой.
Зритель невольно теряется в этом тесном пространстве абсурда, откуда, вероятно, нет выхода. Устает от яркого света, громких слов, гипертрофированной, слишком раскатистой актерской игры. Но внезапно весь этот балаган прерывается. Все погружается во тьму, стираются грани между прошлым и настоящим, и на многоквартирный дом, в который упаковано скромное жилище героев спектакля, обрушивается бомба. То ли долетевшая до него из времен Второй мировой войны, то ли запущенная властями с целью избавить город от некомфортного жилья. Бабушка еще какое-то время расхаживает по руинам, находя останки своих родственников, оторванные руки, обезображенные головы, какие-то праздничные платья и всякий хлам, обратившийся в пепел. Все же другие персонажи штабелями укладываются на сцене и ровными, спокойными голосами в полнейшей темноте рассказывают о своих невзгодах и бедах, не забывая заканчивать свой рассказ фразой «У меня все хорошо».
Если бы не было этой пронзительной финальной сцены, выведшей весь хаос действительности в другую реальность, где слышны настоящие живые голоса, этот спектакль был бы просто иллюстрацией абсурдности нашей жизни. Но финальная сцена дает надежду на то, что в этом мире простые человеческие чувства еще могут быть услышаны, пусть даже для этого надо полностью отключить свет и звук окружающего мира.