Иллюстрация: Veronchikchik
Иллюстрация: Veronchikchik

— Меня раздражают дети. Особенно маленькие, младенцы.

«А почему это должно быть вашей проблемой?» — захотелось спросить мне, но я, конечно, сдержалась, потому что такое прозвучало бы неприлично, а теперь и вовсе, кажется, называется эйджизм — дискриминация по возрасту. Пришедшей ко мне на прием женщине было столько лет, что маленьких детей, а уж тем более младенцев у нее вроде бы быть не должно. Но может быть, под ногами вечно крутятся внуки, а отселить детей не получается? Или — об этом думать очень не хотелось — она осталась одинокой на пороге пожилого возраста, поддалась на какие-то окружающие веяния, усыновила ребенка и теперь об этом жалеет?

— Я сейчас живу одна, — сказала женщина, легко опровергая оба моих предположения.

Я по-прежнему недоумевала, но решила подождать, пока она мне сама все расскажет — женщина явно была из той категории клиентов, которые приходят «выговориться».

— Мне кажется, это неправильно. И я сама себе в этой ситуации неприятна. Может быть, на меня давят какие-то общественные стереотипы, а может быть, со мной и вправду что-то не так. Возможно, с этим можно что-то сделать. Или вы с такими, как я, уже не работаете? Только с молодыми?

«Так это у кого из нас этот самый эйджизм?» — мысленно усмехнулась я, а вслух сказала: — Вы уже ко мне пришли и уже здесь сидите. Давайте рассказывайте, в чем там у вас дело?

— Мне всегда не особо нравились маленькие дети, — сказала женщина. — Я их воспринимала как таких личинок — носятся, едят, возятся, бормочут чего-то. При этом я, конечно, понимала: это нормально, они так готовятся ко взрослой жизни, проходят разные этапы развития, обучения. Самое смешное, что я и себя, и своих сверстников помню из детства именно такими — бестолково суетящимися, бессмысленно хохочущими, неизвестно на что обижающимися и постоянно несущими какую-то чушь. Но современные дети мне не нравятся особо: они шумные, избалованные, говорливые, не умеют молчать и слушать и, кажется, вообще никого, кроме себя, не видят. При этом — новое время, новые песни — родители ими непрерывно восхищаются. И общественное мнение в пользу сверхценности ребенка. А что в нем такого сверхценного? Людей восемь миллиардов. Большинство из них никому ни зачем не нужны и никогда в будущем не понадобятся. В древней общине и даже в средневековом городе каждый их член был ценен и что-то незаменимое для общего выживания делал. А сейчас? Вы никогда не задумывались о том, что вот — обсуждают климатические проблемы, экологические проблемы, истощаемые ресурсы, недостаток питьевой воды и всякое такое — заменить пластик бумажками, бумажки еще чем-то, вырастить мясо в пробирке, перевести бензиновые двигатели на электрические… И никто просто не решается, вероятно, боится сказать очень простую вещь: надо, чтобы на планете жило просто поменьше людей и побольше деревьев и дикой природы…

— Сколько, вам кажется, было бы уместным?

— Ну, один-два миллиарда, мне видится, при современном уровне развития технологий не наносили бы природе особого вреда и могли бы комфортно разместиться и жить в свое удовольствие, не уничтожая планету.

— Вы предлагаете убить шесть миллиардов лишних людей?

— Да упаси вас господь! Нет, конечно! Я предлагаю просто честно признать наличие этого пути решения цивилизационных проблем, активно его рекламировать, как следствие, поменьше рожать — и через два-три поколения все как раз и стабилизируется. Но, конечно, я понимаю, что никто из власть имущих в современном мире никогда не посмеет сказать об этом вслух, ибо этот миг будет концом его политической карьеры…

— Может быть, вернемся к вашей неприязни к детям?

— Да, конечно. Расскажу на примере. Я осенью летала отдыхать за границу чартерным рейсом, — женщина послушно и как будто с облегчением (выговорилась, но испытывает некоторую неловкость за призыв к уничтожению трех четвертей наличного человечества) перешла к конкретике. — Длинный, многочасовой перелет. И вот в самолете был ребенок, наверное, ему было чуть больше года: он уже умел ходить, но совсем неуверенно. Родители с ребенком сидели сначала рядом со мной через проход, а потом у меня за спиной.

— Много часов орущие в самолете и пинающие спинку впереди стоящего кресла дети вполне могут «конклав довести до людоедства», — процитировала я О. Генри. — Вряд ли в этом случае…

— Если бы так… — вздохнула моя визави. — Этот ребенок орал как раз вполне умеренно. Потому что его мать и отец все время им занимались. Сначала мать велела отцу договориться и согнать с места у окна (второе рядом было свободно, и они получали в свое распоряжение сразу два) европейского юношу в татуировках. Юноша не посмел отказать людям с маленьким ребенком (я точно знаю, что он за это место у окна дополнительно платил, я сама сидела на таком же) и пересел на место в середине салона. На его месте потом спала мать, пока отец развлекал младенца, и наоборот. Но надо честно признать, в основном мать развлекала сына сама. Младенец был белобрысый, с узкими припухшими глазами и очень большим ртом с мелкими зубами, которые все были видны, когда он улыбался. Мать называла его «моя сладкая крошка», фыркала ему в животик (от этого он заходился странным булькающим смехом), пела ему песенки, очень верно — у нее, несомненно, есть слух и даже голос — повторяя их по кругу приблизительно два (или больше) часа. Еще она то и дело кормила его, доставая из-под кофты попеременно огромные синеватые груди и попутно вываливая жировые складки значительного живота. Он шлепал ее по животу и по щекам своими пухлыми ручками с таким влажным присасывающимся звуком, ему это очень нравилось, и ей, кажется, тоже… В общем, младенец вел себя довольно тихо, и даже пинался умеренно, но меня от их обволакивающего физиологического соседства тошнило практически непрерывно.

Вышла я из самолета с ощущением, что десять часов подряд таскала камни. А дальше это превратилось почти в навязчивость — это же был чартер, и они оказались со мной в одном отеле. Мне постоянно встречалась эта семья, и куда бы я ни пошла, я слышала ее захлебывающееся «сладкий мой», оборачивалась и видела, как она фыркает в животик своего сына, целует его или кормит — с ложечки (в столовой) или грудью (под деревом на пляже). Однажды в парке я заставила себя вступить в контакт с отцом и младенцем (матери рядом не было, и это меня вдохновило), в надежде, что это поможет, даже подарила ему большую, найденную мною в горном лесу шишку, все прошло хорошо, младенец булькал и смеялся своим многозубым ртом, отец благодарил. Не помогло. 

Однажды, увидев их вечером в компании другой пары, я вдруг поняла, что младенец как младенец, даже симпатичный, они все смеялись — и я испытала облегчение, но потом, уходя, прошла мимо и поняла, что это не тот младенец и не те родители — они мне просто уже везде мерещились, понимаете? Ну это же ведь не норма, правда? Эта семья мне и вообще никому ничего плохого не сделала. Что же со мной-то не так? 

— У вас ведь нет детей? — я задавала этот вопрос как риторический, уверенная в ответе.

— Почему нет? — удивилась женщина. — Есть взрослый сын. Закончил институт, работает.

Оп-па.

— А какие у вас с ним отношения?

— Прекрасные. Были небольшие конфликты в старших классах, но по рассказам знакомых сверстников я быстро поняла, что мне грех жаловаться.

— А когда он был маленьким? Младенцем?

— Вы знаете, я сама себя спрашивала. Не помню. Совсем. Но я тогда сначала доучивалась, потом работала, потом опять училась, фактически работала не прекращая… Кажется, все было нормально. Но я точно не пела ему колыбельных песен. У меня совсем нет слуха. 

— А физический контакт?

— Тоже не помню. Отец, мой бывший муж, часто подкидывал его высоко вверх и однажды разбил им люстру — это я хорошо запомнила.

— Ребенок не пострадал?

— Ничуть. Даже не испугался. Отец его поймал, а люстра осыпалась на пол мелкими осколками.

— У сына есть семья?

— Моя невестка ждет ребенка, — женщина сплела пальцы и уставилась на них застывшим взглядом. — Через два месяца рожать.

— Какие у вас отношения с невесткой?

— Отличные. Ее мать умерла, когда ей было 20, она очень ко мне прислушивается.

— Вы боитесь?

— Не то слово.

— Проговорите вслух подробно.

— Не получается.

— Ну конечно. Это вам не шесть миллиардов людей прикончить для соблюдения экологического равновесия, — проворчала я. — Вы считаете, что через два месяца должны стать опорой молодой женщине, рано потерявшей собственную мать, и ее младенцу, вашему внуку или внучке. Но не уверены, что сможете. Вам не нравятся младенцы. Вам не близка физиологическая часть материнства. Вы боитесь, что, столкнувшись с ней вплотную, вы испытаете не умиление, а отвращение, не сможете его скрыть и начнете презирать за это саму себя. И таким образом утяжелите общую ситуацию, обманете ожидания сына и невестки и не сыграете роль, которую полагаете для себя (умной, взрослой и опытной женщины) должной. Вам не нравятся современные детоцентричные принципы воспитания. Вы воспитывали своего сына иначе, но даже не помните как, и поэтому ничего не можете им противопоставить. Вы подозреваете, что, может быть, с детьми как раз и надо «петь и фыркать в животик», и от этого вас мутит еще больше… Так?

— Именно так, — женщина вытерла лоб ладонью. — О господи… С этим вообще можно что-то сделать?

— Думаю, что сейчас нельзя.

Она кивнула с выражением «ну я так и знала»:

— Вы полагаете, что, когда внук родится, что-то может измениться, что-то включится, бабушки всегда любят внуков и всякое такое?

— Нет, я имею в виду не это, хотя и этого, конечно, исключить никак нельзя. Жизнь наших гормонов и их взаимодействие с нервной системой до сих пор в значительной степени загадочная штука. Но я говорю о другом. Вы не должны.

— Что не должна? Участвовать в их жизни? Сделать вид, что никакого внука с невесткой в природе не существует? Да у нас же квартиры в соседних домах! Как это будет выглядеть?

— Вот. Вы сами все и сказали. Вам сейчас не нужны никакие внуки-младенцы, вас начинает тошнить даже от мысли о них. Как будет дальше — увидим, но пока так. Из этого и исходим. Сын с невесткой хотят своего ребенка?

— Очень. 

— Вот и хорошо. Он им нужен. Матери и отца младенцу вполне достаточно. Вам же нужно другое. Вы хотите хорошо выглядеть в своих (и чужих, наверное, тоже) глазах, достойно сыграть роль. И вы честны перед собой — это огромный ресурс, поверьте. Переделать вас нельзя. Но нужное вам можно обеспечить сравнительно легко и практически без потерь.

— Как?

— Чего вам больше всего не хватало, когда вы были молодой матерью? Это вы наверняка вспомните. Ну! Неужели колыбельных песен для дорогой крошки?

— Времени, — подумав, сказала женщина. — Еще, пожалуй, рук, чтобы все переделать. Муж мало мне помогал.

— Ну вот, вы и будете этими руками для своей невестки. Пришла, подарила крошке шишку, сварила обед, напоила молодую мать чаем, расспросила о всяком (можно расспрашивать о здоровье, делах и планах самой невестки, а крошку вообще не упоминать, молодым матерям часто обидно, что их рассматривают как придаток к младенцу и до них самих никому дела нет), покатала во дворе коляску со спящей занавешенной крошкой (невестка пока сама поспит) — и все, свободна. Не забывайте о сыне — молодые отцы в начале отцовской карьеры часто чувствуют себя совсем заброшенными, сходите с ним в филармонию…

— Ну, мы с ним скорее на рок-концерт сходим, — засмеялась женщина. — Мы оба рок любим.

— Тогда, конечно, на рок-концерт, — покладисто согласилась я.

— И вы думаете, этого достаточно?

— Чтобы выглядеть порядочно в своих и чужих глазах? Да более чем!

— И я зря боялась?

— Да в общем-то не зря, наверное. Страх — это сигнал к ориентировке. Самопознание ведь идет в любом возрасте и в любом же возрасте эффективно («Ой, все-таки эйджизм меня, кажется, догнал!» — подумала я). Вот попутно выяснилось, что вы как-то потеряли целый большой и важный кусок своей собственной жизни — воспитание вашего единственного сына. Возможно, теперь вам постепенно удастся его себе вернуть. Ведь невестке-то потом, после сыновьего младенчества и фырканья в животик, понадобится вашего внука еще и воспитывать. Куда она тогда посмотрит? У кого спросит? И что вы ей скажете? Нельзя же только ругать современный детоцентризм. Нужна и позитивная программа.

— Мои года — мое богатство? — улыбнулась женщина.

— Да, именно так! — я кивнула и улыбнулась ей в ответ.

Больше текстов о психологии, отношениях, детях и образовании — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Личное». Присоединяйтесь