На грани сна. Розанна Уоррен: Избранные стихотворения

Розанна Уоррен — дочь своего отца. Тоже рыжая. Вид у нее всегда жизнерадостный, как будто ей постоянно весело. Излучает доброту и радушие. Кто бы мог подумать, что у нее такая страстная поэзия, в которой перемешаны нежность и античные кровожадность и чувственность. У нее непрозрачные тексты, в них трудно проникнуть, поначалу не понимаешь причину ее страстности — она в нежелании назвать чувство открыто и в ее темпераменте. Эти стихи требуют углубленного чтения. А вот расшифровать и проникнуть в них оказалось под силу другой женщине. Марии Уминской.
Виктор Голышев

Сицилия

Раскрывая крылья, Собор балансирует на вершине горы.

Галерея клуатра течет под арками каменных кружев.

Но под коростами кожа непрестанно зудит, и выжгла нутро

нестерпимая жажда.

Кучи гнилого тряпья смердят по обочинам улиц.

Уже все свершилось: Иаков с Ангелом в схватке.

Лимоны горят в ветвях, катятся в купол гранаты,

и золота вспышки слепят.

С завязанными глазами на жертвеннике Исаак

корчится, чувствуя руку отца, в руке — нож.

Рассвет полирует лезвие горизонта до блеска.

Поднимет руку Господь и лезвием отделит воду от тверди.

Лимоны горят в ветвях, а дерево все стоит.

Утром ты вырвешь благословение.

Уйдет Исаак, но всегда будет смотреть назад.

Золото станет занозой, повреждающей взгляд.

Женщину ждет у колодца раб.

Ей предстоит дать жизнь близнецам.

Утроба выпустит в мир вражду.

Строптивый Иаков в схватке с Богом покалечит бедро.

Взорван золотом небосвод.

За благословение крепче держись, будь упруг.

Купель треснута и пуста, но когда-то светом была полна до краев.

Слева: портрет автора перевода, Марии Уминской. Справа: обложка сборника итальянской поэзии Elemosina

Глаз

Отсыревшие страницы романов скручиваются, как виноградные

листья,

сюжеты грязны. Этим утром в метро

человек со стены соскабливал постер:

Все обещания блаженства изорваны в клочья.

Мой багровый заплывший глаз не дает мне читать

ни вблизи, ни вдали. Далеко мое детство.

Я спала на голом матрасе, пропахшем гарью и дымом,

изгрызенном питбультерьером, на полу, среди грязных иголок.

Морила голодом тело и с восхищением смотрела на свои

тонкие ребра,

Как они повторяли рисунок древних папоротников окаменелых.

Я сама была первобытна, заострились клыки.

(Глазные (молочные) зубки давно сменились клыками)

День входил, как дряхлый старик, весь в морщинах,

тащил ночь на плечах. Я всегда любила ночь больше.

Приблизься ко мне, — говорила, Я стану тебя целовать,

даже если ты стар, а я слепа и избита,

мы засмеемся, мы станем последней книгой Завета.

Я одену белье из Крипты, мы поедем в Ловлесс-кафе,

там подают печенье горячим и никто не плюется

в банки с варением.

Это было давно. Теперь стали трудными ночи,

Мы так измотали друг друга. Мы едва ли встретимся снова.

Но один мой глаз еще зрячий, и, когда я прищурюсь,

ты не поверишь, что я им вижу.

Прибытие

(Посейдон, Илиада 13)

Так в Самос Фракийский спускается с горной вершины бог,

всего три шага, — корни дубов сотрясает дрожь,

треснул череп скалы, раскололось ее лицо,

и она изрыгает каменной осыпи бурный поток

вывороченной челюстью. Так спускается с горной вершины бог,

всеобщий трепет возбуждает его, и над Эгейской гаванью

ломает солнце свои лучи, золотя его броню и дворцы,

и хлыст его весь в пене летит, как гигантская золотая парабола,

золотит уздечки златогривых коней и застежки лат и тугих

ремней,

колесница мчит по волнам, взбивая блестящую пену,

так прибывает бог, так же придет беда

в самый обычный день, в самый обычный час, как предвестник

мигрени

воздух искрясь дрожит, все кажется вдруг чрезмерным,

так прибывает бог, так приступает беда,

и оглянувшись назад, не поймаешь тот миг, когда

в свете слепящих вспышек сходит на остров мгла.

Лист, Подслушивая

Jet-lаgged, на грани сна. В средневековой башне тусклый свет,

Сквозь дрему слышу, ко мне волнами проникают звуки

фортепиано

по лестнице скользя, как по спирали. И слух,

вдруг выбравшись из забытья, с усилием стремится в залу,

обитую панелями. Здесь всюду Возрождение сплелось с

Викторианством.

А я — переселенка из собственного бытия. Теперь, вот, скрипка

задирает фортепьяно, и дышит тяжело виолончель.

Как много лет я слухом едва касалась музыки, считая, что

музыка дается в дар другим. Здесь в иностранном колледже, в саду, стоят каштанов крепкие

тела

с высокими, могучими плечами, и на ночном ветру я чувствую

дрожь бахромы их эполет.

И черные колышутся тюльпаны. По ступеням скатилось вниз

арпеджио.

Возникает твое лицо, и узнаваемо и незнакомо, его черты

так выписаны тонко

одним из Старых Мастеров, который привык работать только в

темноте.

Апельсины

Пробудившись от сна на балконе

критского дома, я следила, как

силуэт крыши наползает на

блестящий осколок звезды.

Вскинулся дом на дыбы, и балкон

под моим спальным мешком заходил ходуном.

Но вскоре крыша вернулась на место,

снова открылась звезда.

Черепица упала. Потом тишина. Так не похоже

на то, что я прочла в стихах одного арестанта.

Тот не мог описать смерть:

«В баре у стойки стоял человек, а через минуту

он лежал на полу, истекающий кровью».

В тексте словно была какая-то брешь. В ту пору на Крите

я искала бреши во всем, что до этого знала.

Я решила встать на рассвете, уложить «Исповедь» Августина

и апельсины,

Сесть на автобус из города, и потом подниматься

на высокие пастбища, карабкаясь козьими тропами,

спать на земле под звуки колокольцев овечьих,

я думала, звезды откроют мне правду.

Камни под моей спиной были тверды. А овцы

на цыпочках подходили ко мне и дышали в лицо. Но пока

мне не в чем было признаться и нечего исповедать.

Бог был странно далекое и большое понятие. На рассвете

звезды поблекли. Я поднялась негнущаяся, голодная и ликующая

и шла вниз по ущелью восемь часов, погружаясь в историю

еще непонятную мне.

Авторы также издали сборник переводов итальянской поэзии Elemosina («Милостыня»), проиллюстрированный фотографиями Ивана Уминского. Второе, дополненное издание, сейчас готовится к выпуску.

Вам может быть интересно:

Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь