Си Ди Си Рив: «Хаос любви. История чувств от "Пира" до квира»
Гомеровская Калипсо — нимфа. Она вечно будет красива. Ее грудь никогда не обвиснет. Попа будет упругой, а волосы — пышными и шелковистыми. С ней всегда будет хорошо в постели — и она никогда не откажется провести там время. Она ближе к платоновским Формам, чем любая другая женщина: идеальная удовлетворительница мужских сексуальных желаний. Более того, своего возлюбленного она тоже может сделать Формой, наградив бессмертием и вечной молодостью. Регейн* или виагра никогда не понадобятся. Он будет вечно энергичным, мужественным и волосатым. Зачем Одиссею — да и любому другому мужчине — бросать все это ради простой смертной женщины, собственной старости и смерти?
Пенелопе около сорока. Она уже не малышка, вышла или вот-вот выйдет из детородного возраста. И все же более ста женихов (сто семнадцать, по моим подсчетам) — достаточно молодых, чтобы годиться ей в сыновья, — на протяжении трех лет ухаживают за ней, живут у нее дома, едят и пьют из ее запасов, пока все они стареют. Из всех женщин на свете им нужна именно она — не только в качестве миссис Робинсон** для утех на сеновале, но именно как супруга.
Погибший Ахиллес, узнав в Аиде, что его сын стал великим воином, на какое-то время примиряется даже со смертью, которую находит хуже рабства: покидая Одиссея (принесшего ему весть), он идет легкой поступью, «веселяся великою славою сына»¹. Женившись на Пенелопе, женихи наверняка лишат себя такой радости. Что в таком мире, как их (где наличие сыновей гораздо важнее, чем в нашем), могло бы компенсировать это лишение?
Когда Одиссей был в возрасте женихов, он не крутился вокруг взрослой замужней женщины с кучей таких же юнцов. Он отправился в Трою, чтобы завоевать воинскую славу, которую стали воспевать еще при его жизни: когда Одиссей прибывает на остров феаков, там уже складывают песни о Трое. Мы никогда бы не услышали ни о женихах, ни о Телемахе, если бы Одиссей не убил первых и не зачал второго. В отличие от Одиссея, они не подходят для героической поэзии. Они даже не в силах натянуть его лук. Он же простреливает стрелою сквозь двенадцать колец, выстроенных в ряд. Он есть. Они лишь хотят быть.
И в первую очередь он есть великий, невероятно изобретательный воин — выживальщик. Как и его покровительница Афина, он умен, хитер и осмотрителен. Ему нравится сражаться, соревноваться в играх, похожих на сражения, пировать с друзьями и слушать, как аэды поют о великих битвах и воителях. Он любит рассказывать истории, которыми полна сама «Одиссея». Вот кто такой Одиссей. Если бы он не был таким, это было бы для него своего рода социальной смертью, почти столь же страшной, как настоящая.
Когда циклоп спросил пришедшего к нему в пещеру Одиссея, кто он, тот обманул его, ответив «Никто». Однако, ослепив циклопа и сбежав от него, он не может не раскрыть свою истинную личность, чтобы и этот триумф поспособствовал его славе:
Если, циклоп, у тебя из людей земнородных кто
спросит,
Как истреблен твой единственный глаз, ты на это
ответствуй:
Царь Одиссей, городов сокрушитель, героя Лаэрта
Сын, знаменитый властитель Итаки, мне выколол
глаз мой².
Но Циклоп жалуется не земнородному, а бессмертному, а именно своему отцу, богу моря Посейдону. Штормы, задерживающие возвращение Одиссея на десять лет, — это его месть за ослепление сына. Останься он Никем, Одиссей избежал бы непогоды, но цена эта (даже в землях циклопов) была для него слишком высока.
Эпизод с циклопом особенно показателен. Но все остальные приключения Одиссея — от его отплытия из Трои и до того момента, как он покидает Калипсо, — представляет собой ту же самую историю. Цирцея, превращающая людей в свиней; лотофаги***, заставляющие их забыть себя и родной дом; Аид, где мертвые влачат свою псевдожизнь, — все это несет угрозу идентичности Одиссея. Наконец, сама Калипсо — главнейшая из этих угроз. Ее остров настолько далек от морских путей, что многих вещей, ради которых Одиссей живет, там просто нет: ни больших пиров, ни песнопевцев, ни войн и состязаний, о которых те поют. Это лучшее, что есть в жизни, говорит уплывший от Калипсо Одиссей феакам:
Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха
Видеть, как целой страной обладает веселье;
как всюду
Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая;
как гости
Рядом по чину сидят за столами, и хлебом и мясом
Пышно покрытыми; как из кратер животворный
напиток
Льет виночерпий и в кубках его опененных
разносит.
Думаю я, что для сердца ничто быть утешней
не может³.
Платон хотел выбросить этот фрагмент из поэмы как развращающий будущих стражей и философов, которые должны есть и пить только в той мере, в какой это поддерживает здоровье⁴.
Калипсо лишает Одиссея мира, который обеспечивает его смыслом жизни и, так сказать, координатами местоположения в реальности. Следовательно, вечная молодость, которую она сулит, обойдется ему слишком дорого. Навсегда остаться Никем — в этом нет никакой выгоды. Настолько безликого секса, пусть даже с нимфой, недостаточно. Одиссей страдает на Огигии и с нетерпением ждет, когда сможет выбраться с острова, чтобы снова стать Кем-то, кем он является в реальном мире.
На Огигии не хватает еще кое-чего. Калипсо и Одиссей занимались сексом каждую ночь в течение семи лет — около 2500 раз. Но детей у них нет. Их отсутствие сигнализирует и о другом. На Огигии один день неотличим от следующего, будущее от прошлого. Возвращаясь на Итаку, где живет его единственный сын, Одиссей возвращается туда, где есть будущее, открытое и непрописанное.
Огигия — нереальный остров, сказочное место, как и все остальные, которые Одиссей посещает по пути домой. Его путешествие пролегает не через реальные места, потому что и сам он, пребывая в них, не является реальным Одиссеем. Кажущаяся странной форма поэмы, в которой необъяснимым образом переплетены «Гамлет» (драма Пенелопы и женихов) и «Синдбад-мореход» (приключения Одиссея), на самом деле отражает саму ее суть.
Когда Одиссей покидает Калипсо и начинает наконец приближаться к Итаке, а не отдаляться от нее, промежуточным портом назначения служит страна феаков, на этот раз полуреальная: например, феакийские корабли плавают на автопилоте, но плавают они между реально существующими землями. На острове феаков он встречает свое истинное «я» в песнях аэда Демодока и вновь возвращает себе свою идентичность:
Я Одиссей, сын Лаэртов, везде изобретеньем многих
Хитростей славных и громкой молвой до небес
вознесенный⁵.
До небес, вне всяких сомнений. Но по всей земле под небесами тоже. В этом и заключается разгадка того, почему женихи так интересуются Пенелопой.
Как люди моего поколения выросли в 1950‑х на рассказах о героях Второй мировой войны, Телемах и женихи росли, слушая о героях Троянской войны. Бессчетное число раз они должны были слышать, как аэды воспевают этих великих людей, чьи подвиги, должно быть, занимали их воображение. Как они хотели быть похожими на них, быть ими! Думаю, это объясняет, почему женихи так молоды и хотят Пенелопу. Они молоды, потому что представляют следующее поколение — тех, кто не сражался под Троей. А Пенелопу они хотят, потому что она жена Одиссея. Обладать ей — все равно что быть Одиссеем. Даже если они просто находятся рядом с ней и обивают пороги дома Одиссея, это приближает их к тому, чего они жаждут больше всего на свете.
* Средство от выпадения волос. — Прим. ред.
** Нарицательное имя для обозначения зрелой женщины, соблазняющей более молодого партнера. Отсылка к одноименному персонажу из фильма «Выпускник» Майкла Николса. — Прим. ред.
*** Упоминающееся в IX песне «Одиссеи» племя островитян, «себя насыщающих пищей цветочной», которая дарует блаженное забвение. — Прим. ред.
Литература:
1. Гомер. Одиссея, II.540. Пер. В. Жуковского.
4. Платон. Государство, 390a–b / Пер. А. Егунова // Собр. соч. в 4 т., Т. 3. М.: Мысль, 1994.
Заказать книгу можно в «Букмейт Киоске»
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь