«Покрути языком – оторвут с головой». О чем и как писал Александр Башлачев

Вам поэзия Башлачева интересна сама по себе, на книжных страницах? Мне кажется, без музыкального и голосового сопровождения она рассыпается. То же самое и с поэзией Янки Дягилевой. Нет? 

Интересна, но избирательно. Да, статус Башлачева для многих исследователей поэзии все еще остается дискуссионным. Одни говорят о его значении прежде всего для рок-культуры, другие уверены в принадлежности его текстов подлинной литературе. Спустя тридцать лет после своего ухода поэт, если можно так выразиться, проблематизирует вопрос об автономинации художника: не всегда стоит верить тому, что автор говорит о себе. А он, как известно, скромно именовал себя «человек поющий». Это, безусловно, запутывает и создает определенный репутационный статус.

Но лучшие его стихотворения (такие, как «Петербургская свадьба», «Время колокольчиков», «Чужой костюм широким был в плечах…» — этот ряд каждый может продолжить по своему усмотрению), безусловно, остались в истории поэзии. Что характерно, как раз для них не обязательна музыка, они существуют как самодостаточные, выдерживают проверку, как говорится, «глазным зрением». На мой взгляд, точно выразился Игорь Леонов о Башлачеве: «Когда это слышишь — это песни, когда видишь — совсем неплохие стихи». Именно что «совсем неплохие», за исключением нескольких шедевров.

Кстати, что до самоощущения, — принципиально другой случай, чем с Высоцким, который, по словам его биографа Владимира Новикова, ощущал себя именно поэтом — и охладел к Евтушенко и Вознесенскому, когда понял, что они не собираются помогать ему в приобретении «официального» статуса. При различиях эпох — различие мировоззрений характерно.

Кто из предшественников и современников близок Башлачеву?

Конечно, Башлачев — это во многом традиция ролевой лирики, в этом смысле близкая к театру — и тут невозможно не вспомнить Галича и все того же Высоцкого. Когда он говорит «я заранее горжусь потомками» — это принципиально не «я-высказывание» и даже не высказывание лирического героя, а речь персонажа, врастание в роль. В этом смысле он, может быть, даже ближе к Пригову (интересно, сравнивал ли их кто-нибудь?) с его характерной дистанцированностью творческого жеста от автора-создателя. Любопытно было бы почитать такую статью об их сопоставлении. У него вполне приговское игровое отношение к культуре («десяток Левитанов» и «пара Врубелей»), вообще снижение советского пафоса: пушкинская Татьяна говорит «спасибо, мама луку принесла», есть Колька Гоголь, «лохи-блохи подковали Левшу…». Вообще культура у него весьма одомашненная… Он не занимается деконструкцией советских клише, но думаю, в этом есть вызов звериной серьезности, близкий, например, к тому, какой был у Цветаевой в 1937 году. Тогда она, как мы помним, в столетнюю годовщину смерти Пушкина писала в эмиграции свою предельно личную пушкиниану. И как бы противостояла в этом «культу личности».

«Социальное браконьерство», «дело государственное» — такими определениями пользуется Башлачев в своих интервью. Хорошо ли, что он так заострял внимание на социальной роли поэзии? Не мешает ли это ее чистому веществу?

«Хорошо», «плохо»… Не берусь судить в подобных категориях. В 80-е поэзия в какой-то мере была обязана становиться слепком времени, социальные смыслы были важны, чтобы слово могло прорываться сквозь глухоту. Там, где они трансформированы, происходит событие слова, а где «золотая тучка не ночевала», а мимо пролетала, — в том пусть разбираются текстологи. Свое мнение об этом я уже выразил.

Разумеется, «чистому искусству» поэзии идейность мешает; в этом смысле эскапизм Ивана Жданова более выигрышен с точки зрения вечности. А в смысле народной любви — лидер Башлачев, так часто и бывает: вечная противоположность между песней и чистым искусством. Но мы и не имеем дело в его случае с «чистым веществом». Одно ясно — на этом пути он не скатился в опрощение и вульгарность; исследователи верно отмечают, что это не бардовская песня, его не споешь хором в застолье, в отличие от тех же Галича, Высоцкого, Визбора. Хотя и примеры безвкусия, от которых способен поморщиться ценитель поэзии, можно найти («и осень гвоздями вколотит нас в дрожь»).

При этом надо понимать, что литература жестко иерархична. И все же для ценителя поэзии важна эта иерархия, а для слушателя на концерте — чистая эмоция, ему плевать на «рассчитайсь на первый-второй».

Фраза Дмитрия Быкова (признан Минюстом РФ иноагентом. — Прим. ред.) «я поэт, но на фоне Блока я не поэт» афористически точна. Одновременно с Башлачевым творили многие замечательные поэты: Елена Шварц, метареалисты, концептуалисты... Здесь его «гибридное» место и вправду небесспорно. Но таким же оно остается и у его упомянутых предшественников-бардов (влияния которых Александр не избежал; «Под знамена» — текст нескрываемо галичевский). Дело только отчасти в снобизме критиков, в нежелании признавать поэтом человека с гитарой (с чем мы столкнулись, например, при вручении премии «Поэт» Юлию Киму, когда двое поэтов демонстративно вышли из жюри, или Нобелевской премии Бобу Дилану). Но и в текстах тоже.

И вы правы, вопрос «культурной ниши» важен для критика и литературоведа; для поклонника, разумеется, нет. Ольга Балла в своей статье о нем для второго тома антологии «Уйти. Остаться. Жить», кстати, риторически спрашивает, что думал об этом «иерархическом» положении сам Башлачев. «…Занимали ли его, безместного бродягу, такие вопросы в принципе? — ну, собеседников они, во всяком случае, иногда занимали». Там же она пишет о невозможности «уложить» его ни в одну из нормативных, в том числе жанровых, лунок.

И тем не менее у него встречаются тексты нескрываемо песенные, которые к поэзии сложно отнести…

Да, есть тексты уязвимые с точки зрения формы, как, например, «Когда враги сожгли родную хату…» Закольцовка тут именно песенная, не литературная, то есть не трансформированная. В стихотворении все же важно изменение смысла по сравнению с началом, внутреннее движение. Но творчество и не обязано быть ровным, нужно судить поэта по его удачам. Выбирать худшее и выставлять как образцы творческого непрофессионализма — подлость.

Но ведь при этом его литературоцентризм отмечают все,  даже говорят, что он «родился рядом с письменным столом». 

Свои «полки» он называет — Шевчук, Кинчев, Гребенщиков (Борис Гребенщиков признан Минюстом РФ иноагентом. — Прим. ред.). Могу чего-то не помнить, но, кажется, о собственных «литературных» полках — ни слова. Такое впечатление, что свое скромное место в этом полку он осознавал, налицо адекватность самооценки. О себе он говорил: «Я подхожу к музыке, безусловно, с литературной точки зрения, с точки зрения текста, с точки зрения идеи, цели прежде всего». Невозможно не заметить здесь амбивалентность: все перечисленное относится к литературе, кроме «идеи» и «цели». Все же «идейная» поэзия как минимум спорна, здесь Башлачев оставался с рок-музыкой, с ее энергетикой, с требованием, обусловленным эпохой застоя: влиять на умы, оказывать определенное воздействие. Поэт не отвечает себе на вопрос «зачем» в процессе сочинительства (вне его — сколько угодно), не ведет за собой полки — но рок-музыкант вполне занят и тем, и другим. Поэтому я и думаю, что творчество Башлачева остается в той или иной мере гибридным по духу, самоощущению. 

С другой стороны, Лев Наумов отмечал в 2018 году, что на данный момент по его поэтике опубликовано более ста пятидесяти филологических работ. А сейчас, очевидно, гораздо больше. Если рассматривать с этой точки зрения, то наш герой, безусловно, «в строю».

Кстати, интересно, что у него есть культурный пласт, но растворенный в крови стиха. Когда мы читаем/слушаем у него «В Мадриде скисли соусы. В Париже сдохли устрицы», мы можем вспомнить мандельштамовское «В Европе холодно, в Италии темно», но факт влияния, как говорится, остается неустановленным. Хотя есть и открытые литературные аллюзии: «Отверзлись вещие зеницы…» и отсылка к гоголевскому «Вию» в «Посошке» и другие.

В одном интервью у него есть слова о «вредных» песнях, это интересно. Такие критерии вообще адекватны?

Григорий Дашевский, как известно, делил произведения на приносящие вред и пользу, руководствовался в этом категориями этики. Вопрос до сих пор неоднозначный, вы правы. Все это, бесспорно, уводит в сторону от искусства. У меня было интересное интервью с поэтом-песенником Константином Арсеневым (конечно, персонаж из другой «оперы», чем Башлачев). После этой беседы я почувствовал, что поэзия и поп-песня — в равной мере и далекие, и смежные области. Скажем, Арсенев говорил про тот же андеграунд («многие песни у меня годами лежат в столе»), это сближает с нашим делом; а вот про этику, добро и свет, несомые песнями, — да никому из «профессиональной» среды ныне не придет в голову так рассуждать. Скорее будут опираться на Цветаеву, которая жестко возражала против этики, морали. Хорошо ли это для нашего брата? Я не берусь ответить однозначно.

Сам Башлачев говорит о том, что для него важно понимание тех, на кого он «пытался повлиять». Именно повлиять. И ведь не зря он признается в том, что хочет «дожить до времени, когда эти песни станут не нужны». Одно из немногих его декларативных «я-признаний». Конечно, не нужны, потому что выполнят свое социальное предназначение. Однако, как видим, получилось наоборот: песни нужны, перепеваются, влияют.

И как, получилось повлиять?

Собственно, об этом исчерпывающе ответил тот же Лев Наумов в интервью «Учительской газете»: «…из-за него множество людей стало писать стихи и песни. Он переворачивал судьбы! Известна история с Янкой Дягилевой, но таких случаев мириады. И это куда важнее, чем десяток фамилий, которые я вам могу назвать. Кстати говоря, сказанное являет собой редкий пример того, где его аффиляция с роком играет позитивную роль. Избери он академическую поэзию, ничего подобного, конечно, не было бы». Янка Дягилева стала той, кем она стала, во многом благодаря ему. Своим учителем его называет Константин Кинчев; об огромном влиянии на духовную жизнь страны и культуры говорят и Вячеслав Бутусов, и Юрий Шевчук.

Возможно, он и Цой остались последними из могикан. Далее, в ситуации разрушенного литературоцентризма, успех даже самых известных поэтов — таких, как Борис Рыжий, — все равно был довольно локальным. Да и влияние персонажей массовой культуры тоже. Все рассыпалось на оазисы.

Что думаете о «русском» начале в творчестве Башлачева?

Это пример искреннего, не декларативного патриотизма. «Мы русские, и корень должны искать свой, русский» — еще из одного интервью. Есть чему поучиться людям нынешнего времени. И, например, он говорит «мы долго путались в рукавах чужой формы», имея в виду Запад. Вообще, деление на «свое» и «чужое» — стержневой сюжет его интервью; русские архетипы — один из лейтмотивов текстов. При этом он признавался, что чужд славянофильству, не занимает «правой» идеологической позиции. Думаю, это заметно в его текстах.

Что такое «Время колокольчиков»?

Время молодых и лихих, наследников Царь-колокола и наследников великой культуры. Я думаю, что здесь еще присутствует этот мотив «разбитого» величия, некоего самоумаления на их фоне. Помните, как у Давида Самойлова: «Вот и все. Смежили очи гении, / И когда замолкли небеса, / Словно в опустевшем помещении / Стали слышны наши голоса». Очень точно написал литературовед Олег Миннулин в журнале Prosodia: «духовную миссию [Царь-колокола] принимают на себя «колокольчики», молодые, чистые духом, сердце которых «звенит под рубашкой», у которых «в груди искры электричества». Таковым ощущал себя сам Башлачев в 1984 году, когда задействовал звенящие бубенцы при исполнении песен (их слышно на многих аудиозаписях его выступлений)». Мне не близок этот мотив «рассыпанной» культуры, я считаю, что в любом поколении могут появиться свои колокола, но эмоцию Александра в этом смысле остро чувствую.

История литературы развивается поколениями. Для меня это очень важно — заниматься молодыми авторами, теми же самыми «колокольчиками». Надеюсь, многие из них расцветут и превратятся в колокола. Как видим, Башлачев оставил последователей; в каждом отдельном случае нужно отделять их от эпигонов. Но влияние его на культуру несомненно.

Все фотографии к материалу предоставлены семьей Александра Башлачева

В Череповце действует музей Александра Башлачева. Также семья ведет виртуальный музей поэта и телеграм-канал