На что жалуемся?

Маргарита Жамкочьян: Один известный американский социальный психолог Мартин Селигман начинал свои исследования по оптимизму с такого эксперимента: собак запирали в вольер и затем включали слабый ток, который был подведен к полу. Собаки начинали метаться по вольеру, но, не найдя выхода, вскоре распластывались на полу, отказывались двигаться и переставали принимать пищу. Потом собак переводили в другой вольер — тоже с током, но с более низкими перегородками, которые можно было перепрыгнуть. Однако собаки уже не предпринимали попыток выбраться. Затем в эту группу приводили новую собаку с улицы, и та моментально находила выход — перепрыгивала через забор и убегала подальше от клетки. Когда появляется такая нетравмированная собака, остальные тоже могут за ней последовать.

Аналогичные процессы происходят в человеческом обществе.

Не секрет, что рокировка Медведева и Путина стала событием, которое оказало сильное эмоциональное воздействие на всех. У большинства это известие вызвало депрессивное состояние, за которым стояло чувство беспомощности. Люди увидели перед собой тупик и потеряли ощущение перспективы. То, что случилось потом на выборах в Думу, — это был тот самый эффект собаки Селигмана. В одночасье все стало меняться, люди почувствовали, что это их страна и они могут что-то сделать. Так сложилось, что той самой собакой, которая перепрыгнула барьер, стал Навальный, а средой протеста стал интернет.

Все социологи признают, что наше общество атомарно и разобщено. Но после выборов, когда многие вслед за Навальным «перепрыгнули стенки вольера», психологически ситуация поменялась на противоположную: разрозненные «атомы» вдруг увидели друг друга. Это было главное переживание, которое люди вынесли с митингов. Они испытали чувство узнавания.

С этим чувством связана радость ребенка, когда на 21-й день жизни он начинает выделять из окружающего мира свою маму. Это вызывает у него первую улыбку. Именно благодаря радости узнавания у митингов был немного карнавальный оттенок. Все, кто выступали с трибун с чрезмерной серьезностью, не были поддержаны толпой. И отсюда же это потрясающее словотворчество в плакатах. Например, великолепный лозунг «Вы нас даже не представляете», который имеет двойной смысл: с одной стороны, вы не являетесь нашими представителями, а с другой — вы нас не знаете.

Интересно, что в воспоминаниях о февральской революции есть свидетельства о том, что вышедшие на улицы люди чувствовали себя так же радостно. Возможно, русская революция — это всегда карнавал. А вот то, что за ней следует — контрреволюция или захват власти, — отличается звериной серьезностью. Мы освобождаемся смеясь, но во что трансформируется наша свобода — жизнь покажет.

Когда объединяются классы и группировки, возникают партии; а когда объединяются одиночки, которые за двадцать лет выросли и накопили какое-то самоуважение, появляется гражданское общество. В конце 1980-х — начале 90-х не было одиночек. У нас было ощущение свободы, которую мы все получили, но мы были частью общества. Нынешние протесты объединили существующих автономно друг от друга людей. Они связаны интернетом. И готовы объединиться по собственной воле, как острова в архипелаге.

Я вижу, что идет процесс превращения общества из атомарного в молекулярное. Мораль, насаждавшаяся в советском обществе, имела в своей основе высокую идею. Мы уже лет 20-25 прожили в обществе без высоких идей — в обществе, где побеждали низкие идеи. Но мне кажется, за это время у отдельных людей сложились нравственные системы, на которые общество может опереться. Конечно, их пока мало, но, как показывают американские исследования, перемены в обществе происходят благодаря деятельности двадцати процентов активного населения.

Нам надо привыкать к тому, что, будучи даже небольшой частью общества, мы обладаем колоссальной силой. Я думаю, что после выборов (а расклад сил уже понятен) власти придется меняться под давлением этой группы.

Подготовила Ася Чачко