Интеллектуальное присутствие русских в Лондоне не ощущается, так как они не включены в современный европейский культурный дискурс.

Мне кажется, виновата в этом не столько пресловутая самодостаточность англичан, сколько мы сами. Мы смотримся в Европу как в зеркало, узнаем и не узнаем в ней свое отражение, бесконечно рассуждаем о своей непохожести, уникальности, русскости. Мы не замечаем, что наш «диалог с Европой» не выходит за рамки нашего собственного культурного пространства, оставаясь лишь диалогом с нашим собственным отражением.

Неудивительно, что Европа, по крайней мере Лондон, не слышит и не воспринимает его. И мне обидно, когда яркие, талантливые русские люди, выступая в Лондоне, оказываются не поняты и не услышаны. Москва и Лондон разговаривают в разных культурных кодах.

Что еще отличает Москву — какой-то постоянный преувеличенный тинейджерский цинизм, который незаметно, мне кажется, разъедает все. И все оказывается фальшиво и ничто не важно. Кругом одни симулякры. Но что же в этом нового? Россия еще с Петра — один большой симулякр Европы. А мы все спорим: похож он или не похож? Чем русское общество сегодня не похоже на Европу — это своей негуманитарностью. Из разговоров ушли темы о ценностях: о свободе и ценности личности, о конечности жизни. Как ни смешно это может показаться здесь, в Москве, в Англии это центральные темы, те этические критерии, при помощи которых анализируются любые значимые явления, политический процесс и научные открытия, оцениваются их опасности и перспективы. Как ни странно, в этом Лондон гораздо традиционнее Москвы. Или мудрее.

Зато в русской культуре тинейджерский цинизм сочетается с удивительным ощущением эмоциональной заряженности, общей увлеченности, азартности. Это всегда поражает моих английских знакомых, и они не раз описывали мне, как по возвращении в Лондон они еще несколько дней живут в этом московском опьянении и потом с трудом встраиваются обратно в свою английскую жизнь, где эмоции прячутся под многими слоями условностей.

Мне хотелось бы соединить эти два разных мира. Я так хорошо понимаю Петра Первого! Для этого и мой фонд — Academia Rossica.