Вадим Рутковский: Секс, власть, деньги. Каннский фестиваль раскрывает вечные темы
Эта несвятая троица присутствует даже в детском по прямолинейности фильме открытия, «Принцессе Монако», посвященном короткому периоду биографии Грейс Келли, когда она, уже будучи супругой принца, едва не согласилась вернуться в Голливуд и сыграть в «Марни» Хичкока, но в итоге предпочла направить свой дар на урегулирование отношений между маленьким, но гордым княжеством Монако и зарвавшейся в имперском высокомерии деголлевской Францией. Камера упивается лицом Николь Кидман так же беззастенчиво, как драматургия использует все комиксовые заманухи: соль романов Дюма и Дрюона — дворцовые заговоры, фактуру политических триллеров холодной войны — государственное противостояние с идеологическим и финансовым бэкграундом, разлапистую мелодраму — любовь красотки-кинозвезды и трогательного недомерка королевских кровей.
Биография — один из самых очевидных мотивов 67-го Канна, вознамерившегося собрать эффектную коллекцию ЖЗЛ. Старт конкурсу дал «Мистер Тернер» Майка Ли, сверхдобротное описание последних лет жизни британского живописца — романтика с неромантической внешностью, предтечи импрессионизма, творца-маньяка, превращавшего процесс написания картины в почти физиологический (у Ли он смачно мешает краску со слюной). В сравнении с недавним отечественным опытом кинобиографии художника — «Шагал — Малевич» — фильм Ли велик: ни кадра визуальной фальши, тщательность в каждой детали. Вот, например, эпизод, где Тернера-старшего, отца художника, большого любителя свиных щек и сыновних работ, настигает удар. Первой свидетельницей случившегося становится экономка Ханна, проходящая в данный момент по двору из отхожего места с перемазанным ночным горшком в руках. Надо ли говорить, что весь нарочитый реализм, не позволяющий усомниться в обжитости интерьеров, почитаемых ныне музейными, не препятствует живописности каждого плана. А наряду с горшками есть и ощутимая поступь технического прогресса, косвенно изменившего представления об академической живописи. Притом «Мистер Тернер» не избежал порока большинства биографических фильмов, исходящих из сомнительного постулата о том, что герой должен быть интересен априори. То есть важно, что этот корпулентный грызун (Тимоти Сполл играет на грани карикатуры) — тот самый Тернер, которого до поры боготворили, а после презрительного фи, брошенного «ценителями» аристократической породы, превратили в объект насмешек, непризнанного гения. И именно этого заочного знания должно быть достаточно, чтобы внимать его рассказам о культурном туризме, умиляться тому, как чувствителен он к «Плачу Дидоны» от Генри Перселла, улыбаться гримасе, выданной им при столкновении с полотном прерафаэлитов. Говоря короче, испытывать интерес к главам этого тома ЖЗЛ. Мне, увы, оказалось недостаточно. Ли внимателен к интимной жизни Тернера и делает нас очевидцами коротких случек художника с терпеливой экономкой, стоически переносящей и экзему, и прихоти босса. Ей доведется испытать муки неразделенной любви, когда у Тернера приключится серьезный роман с вдовой, сдававшей ему комнату с дивным морским видом. Она полюбила не известную личность — Билли Тернер сохранял инкогнито, представившись Мэллордом. Ей повезло, в отличие от зрителя, которому значимость героя была навязана его именем. Но как минимум один гениальный фрагмент у Ли есть: он связан как раз с властью, не государственной, но метафизической властью человека над природой. Пейзажист Тернер пытается обрести ее, почти буквально слившись со стихией: он плывет на корабле в шторм привязанным к мачте. Результат в духе Ли комичен: бронхит; с фатальными, увы, последствиями.
«Тимбукту» Абдеррахмана Сиссако, мавританца, закончившего ВГИК и по-русски говорящего не хуже нас с вами, — целомудренный взгляд на хрупкое сопротивление обычных людей исламскому запретительному экстремизму. Ничего общего с песней группы «Секрет» «А в Тимбукту везде растут кокосы...»: это не бухта, но плавящийся от солнца песчаный город. Вместо Сары Барабу с пестрым марабу здесь живет сумасшедшая с помятым ручным петухом на плечах, единственная не боящаяся бросать в лицо захватчикам: «Засранцы!» — юродивым все сходит с рук. Вместо коровы Му здесь теленок по прозвищу GPS — он станет невольной причиной кровавого конфликта между двумя местными, рыбаком Амаду и владельцем небольшого стада Кидане. Но как бы ни было трагично их столкновение, источник зла здесь — вежливые люди с автоматами, запретившие курение, музыку и футбол; теперь женщины обязаны носить черные перчатки, а любовников насмерть забивают камнями. Сиссако — чуть ли не единственный сегодня режиссер, осмысленно использующий широкий формат: фильм полон грандиозных панорам. Не лишен юмора: фундаменталисты разбираются в фармацевтических дженериках и запрещенном соккере. Щедр на мощные метафоры: чего стоит сцена матча с воображаемым мячом. Возможно, несколько старомоден и дидактичен. Но определенно заслуживает награды за режиссуру.
Жаль, что вне конкурса, а значит, и вне наград идет «Серебристая вода». Так переводится с курдского имя Симав Бедирксан, одного из двух авторов этого сурового, но обнадеживающего фильма. Симав — беглянка из Хомса, мятежного города, превращенного солдатами кровавого президента Асада в руины. Она вступает в диалог с другой жертвой режима, режиссером Оссамой Мохаммедом — пока он прячется от битвы повстанцев с правительственными войсками в Париже, Симав скитается по стране, где страх смерти стал меньшим из страхов. У фильма есть подзаголовок «Автопортрет Сирии»: это жестокое и пристрастное свидетельство на 90 процентов состоит из кадров, снятых на мобильный непосредственными участниками событий. И пытки противников режима Башара Асада охотно фиксировали сами палачи, которым авторы не позволяют рассчитывать на прощение. Помимо бескомпромиссной гражданской позиции, это еще и очень синефильская работа: Мохаммед пережил шок, после которого не может снимать, но в комментариях чужого founded footage он вспоминает и «Хиросиму» Алена Рене, и «Додескаден» Куросавы. Свободолюбие в который раз рифмуется с любовью к кино.
Два фильма из программы «Особый взгляд» посвящены личной свободе. Мокьюментари Party Girl (название взято из песни канадки русско-украинских кровей Мишель Гуревич, также известной как Chinawoman) рассказывает о пожилой стриптизерше, находящей смелость отказаться от сказочно счастливого на сторонний взгляд брачного союза. Гораздо более радикальный «Далеко от моего отца» израильтянки Керен Йедайи — о молодой девушке Тамми, буквально с кровью сбрасывающей патологическую сексуальную зависимость от отца-насильника. То ли еще будет.
