Романтики, или История одной мистификации с грустным финалом

— Они стрелялись! Вы можете себе это представить? Они стрелялись! И все это из-за меня, я одна виновата…

Я честно, как меня и призывали, попыталась представить. Несколько раз, так и эдак. Напрягла всю свою фантазию. Сидевшей передо мной женщине было лет сорок пять. Невысокая, умеренно полная. Одета в шерстяную кофту с эмалевой брошкой в виде глазастой совы, коричневую юбку до середины колена и туфли на низких удобных каблуках. Стрижка паж. Каштановые волосы уже побелели у корней — пора краситься. Широкое обручальное кольцо на пухлом пальце. 

Представить, что кто-то из-за нее в этом веке стрелялся, не получалось никак. Я мысленно напомнила себе, что жизнь то и дело оказывается много причудливее и разнообразнее, чем мы думаем. Не помогло.

— А из чего стрелялись? — деловито спросила я, видимо, все еще надеясь представить.

— Из травматов. Достали где-то. Видимо, у кого-то были в семьях.

— Кто-то пострадал? — окончательно оставив в покое отказавшуюся работать фантазию, я перешла к более существенным вопросам.

— Слава богу, практически нет. Валерий прострелил Леве полу куртки, и там небольшая, можно сказать, царапина. Лева стрелял в воздух.

Мигом проникнувшись симпатией к Левиному благородству и мысленно осудив Валерия (ну что это за выстрел — ни то ни се), я, разумеется, попросила рассказать мне всю историю с самого начала.

История оказалась настолько замечательной, что я сразу захотела ею поделиться. Женщина, которую мы назовем Валентиной Александровной, поколебавшись, согласилась, но попросила, чтобы в тексте не было ни малейших географических и иных конкретных наводок. Я, разумеется, пообещала, что их не будет.

Итак. Школа на окраине одного из пригородов Петербурга. Крепости, дворцы и храмы разной степени отреставрированности. Темные аллеи, колодцы, статуи, беседки, рвы, ручьи, старые кладбища, пруды с ряской и терпкая грусть осенних парков. Старые, тихие, архитектурно-благородные улочки центра. Супердорогие современные коттеджи и разброс безликих советских и досоветских построек по окраинам.

Декорации расставлены.

Валентина Александровна — учительница русского и литературы. Обычная учительница с обычной жизнью — семья, уроки, недалекая летняя дача с огородом. Школа тоже самая обычная, не гимназия, не лицей. Поскольку на окраине, к ней приписаны ребята из трех ближайших деревень, их каждый день по утрам привозит школьный автобус.

Валентина Александровна работает в этой школе пять лет, ей здесь все в общем нравится, хотя со старшими деревенскими ребятами бывает непросто. «Но зато хоть родители без дурацких претензий», — говорит она.

И вот однажды к ней в кабинет литературы приходит ее бывшая ученица из предыдущей школы — Маша Осевецкая. Теперь она уже студентка педагогического вуза: «Вы знаете, это из-за вас я так решила, вы направили мою судьбу». Валентина Александровна ей не верит, но все равно приятно. Она хорошо помнит и Машу, и ее маму-одиночку, библиотекаря по специальности. Вот кто ее на самом деле направил.

— Хорошо, Машенька, а чего же ты теперь от меня хочешь?

— Я сейчас задумала работу, впоследствии, я надеюсь, она ляжет в основу моего диплома. Она про романтику.

Валентина Александровна не удержалась от смеха:

— Зайчик мой, но чем же я смогу тут тебе помочь?

— Как раз только вы и сможете! — горячо воскликнула Маша. — Моя работа про то, как воспринимают романтику современные подростки. Понимаете, сейчас все, кто что-то похожее изучает, сразу идут в соцсети, потому что подростки там. Или опросы в школах. А я подумала, что вот сейчас, судя по всему, будет дистантное обучение, а это как раз тот самый случай. Сейчас я вам все объясню.

— Это все было более чем сомнительно, с самого начала, — Валентина Александровна сокрушенно качает головой. — Да просто недостойно, если своим именем назвать. Она еще молоденькая совсем, глупая. Но я-то это понимала и должна была ей сразу сказать.

— Почему же вы не сказали?

— Потому что мне самой стало интересно.

— Это аргумент, — я кивнула.

— Но я с самого начала сказала ей, что это не будет просто так, враньем и манипулированием вслепую — в конце она должна будет появиться и все ребятам объяснить — про исследование, диплом и прочее. Она согласилась. 

И вот с марта прошлого года в 10 «Б» классе одной полудеревенской школы Ленинградской области появилась новая ученица. Ее звали Черубина Осевецкая. Валентина Александровна объяснила ребятам, что у Черубины серьезные проблемы со здоровьем и посещать школу она не может уже давно, но поскольку она поселилась с родителями неподалеку, то было решено приписать ее сюда. Просила поприветствовать ее в классном чате, отвечать на ее вопросы по учебе и вообще отнестись к безусловно не очень счастливой девушке со всей возможной теплотой и приязнью. И еще рассказала, что Черубина пишет стихи.

— Маша писала стихи еще в школе, — говорит Валентина Александровна. — Такие, знаете, типично девичьи. В основном о несчастной любви. 

— Хорошие?

— Увы, плохие. — И вдруг, с наивной гордостью: — Я в ее возрасте писала лучше. И мы с Машей сразу договорились: стихи Черубины — это будут и ее, и мои стихи, те, которые у меня сохранились. И я просила ребят отнестись с пониманием. Они обещали.

— Неужели они поверили?

— Сразу и бесповоротно.

— А что писала Черубина? Ну, кроме стихов.

— Много всего. Она много писала, хорошим литературным языком, вообще без смайликов — их это завораживало. Они представляли себе, как она сидит, такая худенькая, утонченная, в богатом особняке, среди очень богатой и вроде бы любящей семьи и ухаживающих за ней слуг (это можно было понять по намекам), но все равно бесконечно одинокая, без единой понимающей ее души. Она описывала свою жизнь, свои чувства, своих животных (у нее была маленькая собачка, кошка, аквариум и канарейки), виды из окна и окрестные пейзажи (ее якобы иногда возили по окрестностям в машине — с шофером и гувернанткой). Она задавала наивные и как бы искренние вопросы об их жизни и горячо благодарила за ответы. Екатерина Вадимовна, мне стыдно признаться…

— В какой-то момент за Черубину стала писать не только Маша, но и вы?

— Да. Я старалась, чтобы в моих писаниях был и какой-то педагогический, обучающий момент. Я обращала их внимание на исторические факты, художественные аспекты, литературные произведения, образы.

В этом месте я закрыла лицо руками, даже не понимая отчетливо, что именно прячу от собеседницы.

— Да сейчас мне и самой это дико! — вскрикнула Валентина Александровна. — Совершенно не понимаю, что это на меня нашло! Я придумала, что у Черубины от длительного сидения в четырех стенах развились как бы экстрасенсорные способности, и иногда она описывала какие-то детали их классной и личной жизни, которые вроде бы не могла знать и видеть.

— Я понимаю. А что было дальше?

— Они просто помешались на этой Черубине. Причем, что интересно, и девочки, и мальчики. По каким-то описанным ею признакам вычислили, в каком именно особняке она живет. Выслеживали машину. Оставляли где-то записки. Врали друг другу, что она переписывается с ними в личных чатах (этого не было, это мы с Машей обговорили заранее) и даже, по примеру Дубровского, через дупло. Они прочли массу всякого, чтобы отвечать на ее уровне. Лазили по окрестностям, фотографировали, показывали ей всякие исторические вещи, которые она им описывала. Искали цветы, родники. Ходили экологическими маршрутами, которые она придумывала и чертила. Сдружились между собой. Пятеро начали писать стихи. Двое пристрастились наблюдать за птицами. Один стал фотографировать облака. Еще один серьезно углубился в медицину, пытался понять, какой у Черубины диагноз и как ее вылечить — ему все сдавали полученные от нее сведения и свои догадки. Кажется, в конце концов они решили, что у нее что-то с кровью. Думаю, чисто из романтических соображений, потому что Маша любых подробностей избегала. Попутно со всеобщей влюбленностью в Черубину в классе образовались четыре пары, которые благодаря ей по-новому увидели друг друга. Но тут надо понимать, что это было время дистанционки, всем было странно. И Черубина, наверное, прекрасно вписывалась в эту необычность.

— Но ведь ее имя — такая подсказка. Неужели никто не понял, не нашел прямо этой истории? 

— Да они с самого начала решили, что это может быть ненастоящее имя. И, увы, они по сути такие необразованные. И я совсем не уверена, что они хотели знать.

— Когда и от чего скончалась болезная Черубина Осевецкая?

— Она не скончалась. Все лето они жили в ее поле. Написали пять олимпиадных работ. Одна уже после всего победила в Ленинградской области и вышла на Россию. Там заняла третье место. Первый случай в нашей школе за все время ее существования.

В сентябре мы с Машей обе почувствовали, что надо с этим кончать. От страха тянули еще две недели, я была в таком состоянии, что муж каждый день подозревал у меня начало ковида.

Но Маша, надо отдать ей должное, все-таки решилась. Пришла прямо на урок литературы и сообщила, что Черубина — это она. Рассказала историю настоящей Черубины, из Серебряного века. Благодарила всех и в конце расплакалась.

— А они?

— Они сидели как каменные. Терракотовая армия у древних китайцев — помните? Вот так. Не злились, не улыбались, не удивлялись — ничего. Молчали.

— А вы?

— Я после этого урока не выдержала — ушла на больничный. Потом увидела, что Маша продолжает с ними переписываться — уже от себя самой. Но они все равно обращаются к ней — Черубина. Она отвечает, какие-то советы дает. Я подумала: насколько молодость легче все переносит, перешагнул и пошел. А потом вот эта история…

— Но почему? Что еще случилось?

— Лева — романтик. Он знал историю той Черубины и придумал себе несчастную, больную и некрасивую и обязательно бедную девочку из какой-то из окрестных деревень, но с прекрасной душой. Решил, что, когда обман раскроется, он исправит историю и примет ее такой, какой не смогла принять невзрачную Елизавету Дмитриеву редакция «Аполлона». А Валерий, простой парень, влюбился прямо в роскошную Черубину и кидал ей записки через забор элитного особняка.

Когда свершилось разоблачение, Лева почувствовал себя постыдно обманутым  и возненавидел, а Валерий — ничуть. Он встряхнулся и признался в неизменной и преданной любви студентке Маше. Сообщил, что благодаря ей он по-новому увидел себя и все вокруг. Что он понимает, что сейчас пока говорить не о чем, но вообще-то она может на него рассчитывать. Она его поблагодарила, и он воспарил.

Потом Лева в присутствии Валерия неоднократно вылил на Машу ушат грязи. Второгодник Валерий хотел бы по-крестьянски набить за Машу морду, но он выше Левы на голову и в полтора раза шире в плечах. Что же делать? «Помнишь Черубину? — мстительно спросил Лева. — Хочешь отомстить? Будем стреляться!» — «Это как?» — растерялся Валерий. Лева пообещал все устроить. И устроил. С секундантами и прочим. Девочки всю ночь рыдали от возбуждения. Я узнала через два дня. Маша наконец поняла, что натворила, и легла на дно. Класс бурлит до сих пор. Все со всеми перессорились, часть прямо передрались, иголки во все стороны торчат. Все учителя говорят, что с ними невозможно работать. А что мне-то делать? Я склонна уволиться, этого требует моя совесть — но это же бегство?

Я согласно кивнула.

— Дайте совет.

— Надо как-то закрыть гештальт.

— Я «за» — руками и ногами. Но как?

— Вы должны объяснить им, что это было. В контексте русской и мировой культуры, психологии и литературы. Именно вы, Маша-Черубина свою роль уже полностью отыграла. Помните шута, который в средневековых постановках в начале рассказывает зрителям, что они сейчас увидят, а в конце обобщает, что это вообще было и с чем им надо разойтись по домам? Вот вы и выступите в роли этого шута.

— А что же я им скажу? — растерянно спросила женщина и подняла взгляд. В ее глазах, кажется, стояли слезы.

— Правду, конечно, — я пожала плечами.

Минуты две мы молчали. 

— Екатерина Вадимовна, я понимаю, что это прямо наглость с моей стороны, но не могли бы вы… я одна точно не справлюсь.

— Не поеду. Справитесь.

— Но я же могу онлайн подключить, у нас теперь есть возможность.

Мне очень хотелось послать ее подальше. Очень. Вместо этого я сказала:

— Хорошо. Но взамен одно стихотворение Черубины Осевецкой. Сейчас.

— То есть мое?

— Ну не Машино же, — рявкнула я.

— Не твердите мне о море — в море тонут.
  Помолчите о горах — в них бьются люди.
  И о людях говорить мне — подождите.
  В этой теме много горя будет.

***

Они сидели полукругом на пластмассовых стульях. Угловатые и чужие, как стрекозы, присевшие на камни у ручья. Занавешенные челками, в закрытых позах. Я сразу стала искать Леву и Валерия. Как мне показалось, нашла.

Валентина Александровна сказала им правду, как и обещала. О том, как всем и всегда хочется, чтобы помимо нашей обычной жизни было что-то еще. И как мы это строим. То и дело. Кто как умеет. Рассказала, как она, немолодая учительница, сидела вечерами на кухне, глядя на помойку с бродячими кошками за окном, и писала за Черубину, вспоминая свои юношеские стихи. Как на ее глазах росла Маша с мамой-библиотекаршей и приносила ей свои полудетские вирши с рифмами «вновь-любовь». Как она потом выбрала романтику темой своего диплома и в какой-то момент позабыла об этом.

Я, подумав, рассказала о писателе Анатолии Мариенгофе, из того же волошинского круга, который изображал из себя циника, но всю жизнь любил только одну женщину, свою жену. О его единственном сыне, тонком и умном Кире Мариенгофе, который покончил с собой в 16 лет от несчастной любви. И о трагических строчках безутешного отца: люди, наплюйте на все и читайте дневники своих детей! Может быть, хоть вы сможете что-то предотвратить!

— И когда ваши родители пытаются залезть в ваши аккаунты или страницы…

— Да мои родители и не слышали никогда ни про какого Мариенгофа! — крикнула девочка, сидящая рядом с тем, кого я решила считать Валерием.

— Это не имеет значения, потому что они всего лишь наследники этого страха. Все они знают, что два мира живут совсем рядом, и помнят, что подростки часто склонны путать их между собой.

— Только подростки? — спросил тот, кого я считала Левой.

— Конечно, нет. В любом возрасте хочется хотя бы в щелку заглянуть.

— И вам? — та же девочка.

— И мне, — честно призналась я. — А иначе зачем я тут?

Больше текстов о психологии, отношениях, детях и образовании — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб” — Личное». Присоединяйтесь