Кинорежиссер Сергей Урсуляк: По актерскому способу существования этот спектакль вписывается в эстетику 70-х годов

Вы не раз повторяли, что с трудом согласились на постановку в театре, что это был сизифов труд и что больше никогда не пуститесь в такую авантюру? Прошло два месяца с премьеры, вы не передумали? 

Я устроен очень просто. Когда работа позади, она уже не кажется мне бессмысленной. Поэтому я убираю слово «никогда» из своих предыдущих высказываний. Но продолжаю считать, что кинорежиссеру не следует заниматься творчеством в театре, это совершенно иной принцип работы. В кино я могу зафиксировать конечный результат, и это очень важно для меня, в театре, наоборот, день на день не приходится. Сегодня хорошо, а завтра бог знает что — а я не могу на это никак повлиять, и тем более объяснить зрителям, что все должно быть по-другому, да и было по-другому. Меня удручает моя беспомощность в этот момент. Каждый показ спектакля как новый. Я понимаю, что в этом прелесть театра, но для меня это наказание божие.

За те два месяца, что прошло с премьеры, спектакль изменился?

Он безусловно набирает. Но, повторю, у меня нет возможности соединить вчерашний спектакль «Васи» с сегодняшним спектаклем «Оли», чтобы приблизиться к идеалу. Бывает, хорошо сыграны одни сцены, а другие проваливаются просто. И что тут можно сделать? Несмотря на то что спектакль растет, а у артистов есть развитие, надо мной тяготеет проклятие: «Мы все живые люди, Сергей Владимирович!» Эту фразу актеры повторяли в течение всего репетиционного периода. 

В основе вашей постановки — пьеса «Голый король», на которую нанизываются фрагменты из других произведений Шварца: «Тени», «Дракона», сценария «Каин XVIII». Как вы работали над текстом? Что-то добавляли от себя?

От меня там нет почти ничего. Я что-то сокращал, убирал, компилировал, но не дописывал. Старался делать все очень аккуратно. Есть два кусочка, которые импровизировали артисты. Они много всего придумывали, и чтобы они меня не возненавидели, я кое-что из этих придумок оставил.

Я увидела в спектакле некоторые пересечения со знаменитой картиной Марка Захарова «Обыкновенное чудо». Голый король, которого играет Вячеслав Ковалев, чем-то напоминает Евгения Леонова, принцесса (Алена Васина) —  Евгению Симонову, кстати сказать, роль Королевы у вас играет ее дочь Зоя Кайдановская, в паре с Татьяной Орловой.

Я прекрасно отношусь к Марку Анатольевичу и его картинам, но я не могу сказать, что как-то особо выделяю «Обыкновенное чудо». В моем спектакле много всего намешано из того, что я видел за жизнь. Просто у Шварца есть повторяемость характеров. И это диктует некую общность интонации. А у Вячеслава Ковалева и Евгения Леонова слишком разные индивидуальности.

Когда вы приступали к работе, вы ни на кого из любимых театральных режиссеров не ориентировались? 

Нет, это просто бессмысленно, я все равно не смог бы поставить как кто-то другой. То же самое в кино. Я могу восхищаться фильмами Феллини, даже зажечься от его огня, но все равно буду делать так, как  умею. А театральной эстетикой я не владею в принципе, но, как любой артист, могу поставить внятный спектакль с неплохими актерскими работами. И в данном случае я отнюдь не претендую на лавры победителя и открытие чего-то нового в театральном языке.  Что вышло, то вышло.

А вы видели знаменитый спектакль «Голый король» Олега Ефремова в «Современнике» 1960 года?

Нет, конечно. Я смотрел какие-то кусочки поздних видеозаписей. Но, естественно, много читал про него. Мне вот недавно подарили старую программку к этому спектаклю, она у меня дома стоит. 

У вас был соблазн привнести элементы кино в ваш спектакль?

Наоборот, мне очень важно было удержаться при постановке от того, чтобы элементы кино или телевидения, где я тоже много работал, как-то в нее просочились. Сейчас ведь повсеместно на задниках висят огромные экраны, идет прямая трансляция того, что происходит на сцене, лица актеров высвечиваются крупным планом. Мне кажется, это подмена одного другим: ты перестаешь видеть живого артиста, все время пялишься на экран. Я же попытался дать им показать себя за счет того, что они играли на малой сцене, близко к зрителю, часто выходили на передний план.

Вы себя называете ретроградом. Почему вы считаете ваш спектакль таким уж немодным? У вас сложился прекрасный актерский ансамбль, в постановке много музыки, хореографии. В чем его немодность?

Ну как вам сказать? Наверное, в отсутствии спецэффектов и, так скажем, «взгляда поперек». Мое видение этой пьесы могло быть таким и 10, и 20, и 30 лет назад. По актерскому способу существования этот спектакль, без учета каких-то актуальных реалий, вполне вписывается в эстетику 70-х годов, в эпоху застоя. 

Это было ваше принципиальное решение?

Нет, образ мысли. Я человек этой эпохи, сформировавшийся во второй половине прошлого века. Поэтому я просто по-другому не умею. Посмотрите мои фильмы, они же все советского разлива. 

В спектакле почти нет декораций: только зеркальный задник. С чем связано такое сценографическое решение?

Я действительно хотел уйти от бытовизма, чтобы на сцене было всего по минимуму. Сказка — вещь абстрактная. Но признаюсь, поначалу предполагалось еще много ширм, они должны были ездить туда-сюда по сцене. А репетировал-то я в другом пространстве, в других масштабах, не учитывая эти ширмы, и потом не знал, как их использовать, пришлось от них просто отказаться. Мы с Евгенией Шутиной — сценографом и художником по костюмам — отлично сработались, она очень мне помогала. Но, наверное, для меня идеально было бы, если бы я сначала сделал спектакль, а потом к нему бы придумал и подходящую декорацию, и костюмы. Мне просто не хватило опыта в этом вопросе, многое решалось в процессе репетиций, а изначальной картинки перед глазами не было. 

А как вы подбирали артистов? Был ли кастинг?

Изначально было решено, что приглашенных артистов я не зову. Фотографии труппы Маяковки и просмотр спектаклей — вот и весь кастинг. Сложность была в том, что у меня густонаселенный спектакль — 25 человек, и многие актеры, которых я выбрал, отпали в процессе репетиций из-за собственной занятости. Так, в частности, возник сам король — Вячеслав Ковалев, отлично справившийся с ролью, но изначально предполагался Игорь Марычев. Проб в прямом смысле слова тоже не было, я просто предлагал актерам почитать одно, другое, третье… Какие-то решения насчет распределения менялись по ходу дела. Так и сложился наш сегодняшний «концерт».

Вам пришлось как-то прогибать под себя артистов? Вы же привыкли к другой манере игры, сатириконовской — «кровохарканью на сцене», как вы сами ее назвали? 

Я не могу сказать, что я их как-то прогибал или переучивал. Если бы я понимал, что это коллектив, с которым я буду работать вдолгую, думаю, взаимоотношения были бы гораздо более жесткими. Потому что я действительно привык чуть к другому актерскому существованию. Начиная с того, что репетиции не могут начинаться в 12 часов. Самое позднее — в 11, а лучше в 10. Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, так что я один раз взбрыкнул, и все.

Расскажите о пародиях, которые возникают у вас в постановке, в том числе музыкальных.

Пародия по сути одна. Мамука Патарава изображает Григория Лепса, поет песню «Уходи красиво», я знал, что он это умеет, и решил порадовать публику. Что касается хита Мишеля Леграна «Ветряные мельницы моего сердца», который исполняет Юлия Силаева (Придворная дама), то это не пародия вовсе. Это очень серьезная, щемящая композиция о любви.

Некоторые критики упрекают вас в том, что у Юлии Силаевой такая маленькая роль, по сути, только эта песня.

Зато какая! Если мы вспомним того же «Голого короля» в «Современнике», то там у Олега Табакова было две очень маленькие роли: повара и дирижера, который у нас в спектакле тоже есть (Иван Ковалюнас. — Прим. ред.). У Табакова было два блестящих появления, о которых вспоминали так же часто, как о Евгении Евстигнееве в роли короля. Тут все зависит от артиста. Мне хотелось, чтобы Силаева показала все, что она умеет, чтобы она была и музыкальной, и лиричной, и глубокой, и острой. И у нее это получилось.

В шуте (Юрий Коренев) многие увидели пародию на Михаила Жванецкого.

Ну как вам сказать? Можно, конечно, разглядеть в этом нелепом шуте с портфелем самого Жванецкого.  Но когда я придумывал рисунок роли для Юрия Коренева, я, скорее, вспоминал годы работы в Москонцерте. В свое время я там часто выступал в сборных концертах. Многие авторы-исполнители были унылыми, пожилыми людьми в пыльных, потертых костюмах, они выходили на сцену и плоско шутили. Именно их и напоминает мой шут.

Егор Перегудов, художественный руководитель Театра Маяковского, ходил к вам на репетиции?

Он пришел по сути один раз, когда я сам его позвал, чтобы показать, в каком направлении двигаюсь, оно его устроило, и дальше мы встретились только на прогонах. Егор, в отличие от многих других худруков, в мою работу почти не вмешивался, иначе я вряд ли бы согласился.

Вы вообще любите сериальную форму. И картины у вас длинные, последний фильм «Праведник» — 2 часа 40 минут. «Другая сказка» идет всего 1 час 45 минут. С чем это связано?

Я очень хотел, чтобы это был короткий спектакль без антракта. Зачем растягивать? Это же анекдот, его нельзя рассказывать долго или играть в два вечера.

Все-таки анекдот или сказка? 

Сказка, но анекдотичная. И ритм тут очень важен, не стоит его прерывать. Чем короче, тем лучше. Я и сейчас еще что-то сокращаю.

Вы не раз повторяли, что каждый зритель увидит что-то свое в вашем спектакле и что вашей единственной целью было помочь ему преодолеть одиночество. Расскажите об этом поподробнее.

Все очень просто. Мне часто кажется, что какие-то мысли приходят в голову только мне одному. Я испытываю огромное одиночество от этих моих очень умных и правильных мыслей (улыбается). Как мне ими поделиться? Негде и не с кем. А когда человек смотрит спектакль, ему тоже в голову так или иначе приходят разные мысли, может быть, даже те же, что и мне. Так возникает некая общность. Пусть зрители чувствуют, что в своих правильных мыслях они не одиноки. 

Вы сами начинали как актер, закончили Щукинское училище, работали у Константина Райкина в «Сатириконе», сейчас не возникло желания тряхнуть стариной и выйти на сцену?

Вообще я начинал свой путь даже не у Константина Аркадьевича, а у Аркадия Исааковича Райкина. Но нет, желания тряхнуть стариной не возникло. Во-первых, трясти особо нечем. Кому нужны эти жалкие потуги? А во-вторых, я никогда не хотел возобновлять какие-то актерские упражнения — ни в кино, ни в театре. Когда я зову кого-то сниматься, то стопроцентно уверен, что этот артист сыграет роль лучше меня. К тому же я все свои актерские амбиции реализую в показах. Я очень много и щедро показываю актерам. Но это режиссерский показ, показ направления роли. Он меня ни к чему не обязывает, но помогает артистам. А самому играть — увольте. Мне и раньше-то не особо хотелось. Да, у меня есть определенные актерские способности, но постоянного интереса к профессии нет, как у Маковецкого или Ткачука. После второго, третьего представления мне уже скучно.

Ваша жена, артистка Лика Нифонтова, в одной телепередаче сказала, что вы блестящий комедийный артист, она так смеялась на спектакле «Геркулес и авгиевы конюшни», что родила Дашу на две недели раньше срока.

Моей жене повезло, что она смотрела один из премьерных показов, когда я был еще на кураже. Если бы это случилось через месяц, она бы сбежала со спектакля, увидев, как очень вялый человек без какой-либо охоты что-то там пытается изобразить на сцене.

И тем не менее вы очень связаны с театром, ваша жена — актриса, обе ваши дочери, Александра и Дарья, тоже служат в театре, вы, наверное, ходите на их спектакли?

Конечно, хожу. И не только на спектакли членов своей семьи. Я вообще до сих пор очень «ходячий». Мне интересно преимущественно то, что интересно всем. Я посмотрел многое в Театре Маяковского, и старые, и новые постановки. Раньше ходил в Театр Вахтангова, да и сейчас туда похаживаю, ходил к «фоменкам», в МХТ имени Чехова. Сейчас, конечно, театральный пейзаж сильно изменился. Чаще всего я посещаю театральные вузы, иногда потому что меня зовут быть председателем приемной комиссии, но преимущественно по работе — отсматриваю артистов. Некоторые из них, еще будучи студентами, уже у меня снимаются — таких много в сериалах «Тихий Дон» и «Ненастье», есть и в последней картине «Праведник».

За те 35 лет, что вы из театра полностью переместились в кино, насколько далеко ушла театральная индустрия, как она изменилась? 

Я считаю, что лет пять назад театр очень мощно набирал, менялась эстетика, пришли новые режиссеры, и старшее поколение тоже развивалось прекрасно, тот же Римас Туминас. Сейчас, в силу разных обстоятельств, все заметно откатилось назад. Притом что талантливые художники остались: и Егор Перегудов, и Евгений Писарев, и Алексей Бородин, и еще целый ряд имен. Но очень важные лидеры из этого режиссерского ряда выпали, и это не оживляет пейзаж. Должно существовать взаимопроникновение эстетик, моделей, взглядов. Я думаю, пока не определятся какие-то новые лидеры или не вернутся старые, будет такое турбулентное время. 

Расскажите, что у вас в планах — кино, сериал? 

Сейчас идут разговоры о прокатной музыкальной картине. Если сценарий будет написан месяца через полтора, то летом приступлю к съемкам. Подробностей пока раскрывать не буду, могу только сказать, что время действия — горбачевская эпоха. 

А Шварца вам никогда не хотелось экранизировать?

Нет, не хотелось. Хотя давным-давно, когда я еще не был режиссером, я очень много писал сценариев в стол. Моя картина «Долгое прощание» как раз снята по сценарию, вынутому из стола. В то время я писал сценарий и по Шварцу, но не по «Голому королю», а по другой его ранней пьесе. Через 35 лет эта история закольцевалась. Ведь все имеет свое начало и свой конец.

Беседовала Дарья Андреева