СРасскажите о своем проекте.

Проект посвящен гибели царской семьи в Ипатьевском доме в Екатеринбурге в 1918 году. Инсталяция представляет собой красные стены, на которых висят живописные работы, воспроизводящие мирные сцены из ежедневной жизни царской семьи: цесаревич на поле, портреты государя, царицы, дочерей, Распутина, других представителей эпохи, а в центре, как полная противоположность этой мирной идиллии, — нечто вроде черной пирамиды, в верхней части которой располагаются lightbox — светящиеся ящики, в которых воспроизводится фасад Ипатьевского дома. Внутри пирамиды с помощью методов трехмерной компьютерной анимации изображен интерьер дома — зритель будто входит в это призрачное пустое пространство. Под фортепианную музыку, которая в ту эпоху часто исполнялась в домах в «кругу семьи», зритель будет одиноко бродить из одного пространства в другое, в конце концов оказываясь в подвале, напротив стены, возле которой и произошло страшное убийство.

В будущем я думал сделать этот проект маленькой частью более глобального, который я  назову «Резурекция». Эта работа, надеюсь, окажется и в Москве. Я вообще думаю, что весь ХХ век сопряжен с бедами, разрушениями, деструкцией. И гибель царской семьи была поворотным моментом: акт беззакония стал началом века хаоса.

СНе чувствуете ли тут широкое поле для спекуляции: семья Романовых — одна из тех историй, которых в Европе ждут от русских художников?

Не знаю даже. Парадокс в том, что искусство эту тему почти не затронуло, в отличие от кинематографа и масскульта. Никогда никто не осмыслял эту историю на уровне экспериментального современного искусства.

СА что еще интересно европейцам в русских художниках? Сталин?

Думаю, да. Долгое время, когда я еще жил в Нью-Йорке и Испании, у меня было чувство, что мощная эпоха ушла. Стиль Сталин, как его назвал Борис Гройс, глубоко сидит в нашем подсознании. Я замечал, когда писал картины, что достаточно в любой пейзаж, будь то пустынная Испания или цветущая Италия, — поместить фигуру того времени, как эта картинка для нас сразу же становится очень знакомой, родной. В 1985 году, когда я только уехал из России, я писал цикл пейзажных работ севера Испании, в центр которых помещал хрестоматийные изображения Льва Толстого, Антона Чехова, Максима Горького. Мне было интересно, как зритель отеагирует на подобную коллизию, способен ли он прочитать, что здесь идет простой диалог между цивилизацией и природой? Или для него эта работа тут же становится проблемной? Для меня это был как философский вопрос, так и эстетический.

СУ вас нет ощущения, что художники извиняются за то, что происходило в ХХ веке?

Конечно. Условно я называю XX и XXI век «эпохой разрушения» и «эпохой созидания». На границе между этими временами находится художник, который заставляет зрителя переосмыслять пространство. То, что в двадцатом веке казалось таким важным и перспективным: мирный атом, завоевание природы, создание пластмассы, новых искусственных материалов, видоизменения генетических структур (как было у Мичурина: «Мы не можем ждать милости от природы») — сейчас воспринимается как насилие над природой. Наступает период сильного разочарования в ценностях и иллюзиях двадцатого столетия, и художник фиксирует это состояние.

СВы живете в Берлине. Насколько по-разному художники здесь и там относятся к историческим событиям?

Я бы сказал, что в Германии история никого не интересует. Там художников занимают, скорее, какие-то формальные вещи. В современной живописи события прошлого уходят на второй план, остается только красочная поверхность, где нет места рассуждениям, но есть место восприятию. У меня вообще такое ощущение, что художники, работающие с историческими темами, — уникальные фигуры.

СА на какие события последнего времени, на ваш взгляд, художники должны отреагировать?

Одно из важнейших событий — Арабская весна. Затем потрясающие достижения в мире генетики — мы еще не осознаем, что стоим на пороге новой биологической революции, которая, скорее всего, будет повторять техническую революцию прошлого века. Потом — интернет, раздвинувший границы: facebook на наших глазах стал новой формой общения. Напоследок хочется отметить фильм «Аватар», который явил собой начало совершенно нового кинематографа: совсем скоро кино примет форму голограммы, и мы сможем «входить» в этот мир.