Лизе Болычевой 23 года. Она закончила художественную школу имени В. А. Серова №1 и изучала историю искусств в Праге, но бросила все ради обучения режиссуре в Москве — в мастерской братьев Александра и Владимира Коттов во ВГИКе. Сейчас Лиза заканчивает третий курс, «Горелов» — ее ученический этюд, который выглядит полноценным и самостоятельным высказыванием. Онлайн-премьера — у нас.

История искусств. Строго говоря, я в кино еще не пришла. Будем надеяться, все еще впереди. А так — работала секретаршей, барменом, чего-то рисовала, чего-то писала. А потом лампочка над головой загорелась — в Москву. Судьба — точно знаю. Я тогда в Праге училась, на истории искусств. Бросила все к чертовой матери и поехала избы кривые снимать, степи и церкви.

Лучше, чем «Горелов». Мои предыдущие работы, думаю, лучше, чем «Горелов». В них больше нежности, гибкости, они честнее и, как ни странно, добрее. Это в основном маленькие этюды по режиссуре, которые мы делали на первом курсе на занятиях по монтажу с Владимиром Алексеевичем Фенченко. Конечно, там все криво и неловко смонтировано, но кое-где музыка есть, музыка самих кадров, точный ритм, дыхание, воздух. Мне дороже всех других десятиминутный фильм «Возвращение». Он про человека, который после долгого отсутствия возвращается в дом своего детства. Эта история на самом деле снималась в доме моего детства, на нашей старой даче во Владимирской области. Для меня это почти святые места. Там в конце играет песня «Динь-динь-динь, динь-динь-динь-динь, колокольчик звенит...» И этим все сказано.

Абсолютная пустота. «Горелов» возник из двора-коробки и заброшенного дом на Сухаревской, где мой парень снимал свой фильм. Я помогала ему на площадке. В перерыве светик попросил меня сгонять за бургером в «Макдак». Иду к метро — а там возле храма попрошайка в коляске сидит, с собакой — и чем-то он привлек мое внимание. Ну, думаю, ладно. Вернулась на площадку. Через какое-то время, прямо посредине дубля, смотрю — идут трое, заходят в подъезд. Один из них перед собой коляску толкает, и собака с ним. Узнала того попрошайку, что возле церкви сидел. Я у звукорежиссера спрашиваю: «Зачем это им коляска?» А она мне: «С работы идут». И вдруг я все поняла. Дура наивная, думала, они правда безногие все. И потом, на следующую смену, я специально туда к церкви пошла, и он опять там сидел. Мне захотелось подойти поглядеть на него поближе. В глаза ему посмотреть. Я закурила, встала в нескольких метрах от него и стала смотреть. Долго смотрела. Прямо в глаза. И знаете что в них было? Ничего. В них не было ни-че-го. Абсолютная пустота. Я такого раньше никогда не видела. Вот из этих глаз и родился сценарий.

Фетиш. С Сашей Курловым мы очень дружили. Где-то познакомились случайно, и при первой встрече он протянул мне руку. Официально так. Я когда увидела эти его руки, эти тонкие жилистые пальцы (у меня мужские руки вообще фетиш), сразу себе сказала: мое. Оно. То самое, что нужно. Это мой Леша Горелов. Точно такой, каким я его написала. Ну, а с Михаилом Горевым понятно. Михаил Витальевич меня многому научил. Он мой мастер по актерскому, и мастер по жизни. Я его люблю по-настоящему — и как актера, и как человека. Героя писала под него. Тот, у церкви, был на него похож чем-то: тоже блондин, голубоглазый. Вообще, мне с актерами сложно. Очень и очень сложно. Они же живые люди. У них есть ногти, зубы, волосы.

«Г», «р» и «л». Фамилия из названия — символична. Она связана с огнем, это моя стихия. На самом деле, мне просто нравится, как звучат  вместе «г», «р» и «л». В этих звуках есть энергия.

Собачья миска. Пространство важно ровно настолько, насколько важно лицо актера. Это планета. Выбирала тщательно, отыскивала в памяти то, что упало в голову за последние годы. На самом деле все выросло от того заброшенного дома на Сухаревской. От битого стекла, пустых светлых комнат с белыми обоями в цветочек, где даже голоса прошлых жильцов еще звучали, от грязной жестяной собачьей миски в углу маленькой комнаты, которая когда-то была кухней.

Картины Мунка. Референсы у меня, как правило, музыкальные. Но я про них не буду рассказывать. В фильме музыка звучит совсем другая. Все идет от одного образа, я вынашиваю его месяц-другой (или год), а дальше просто вдруг слышу сценарий от начала до конца, с цветом, светом, и всем остальным — и когда чувствую, что готова, просто сажусь и записываю. На читке мой художник принес разные референсы. Я выбрала несколько. А потом оказалось, что все до одного были картины Мунка. Получается, Мунк был нашим основным референсом. Противоречие синего и желтого, холодного и теплого.

Далеко до большого кино. На съемках стремилась все сделать очень «правильно»: раскадровка, вызывные, планирование, «кино — это производство», все дела. На одну из смен пришел мой друг, Степа Живов, настоящий профессионал своего дела. Он всем показал, как должен работать второй режиссер. Перед дублем Степа металлическим голосом заорал: «Приготовились к съемке», и я вдруг поняла, что такое большое кино и что мы, к сожалению или к счастью, еще очень далеки от этого. А вообще, уже на первой смене стало ясно: все идет не так. И перед самым ответственным кадром (который в итоге стал первым кадром фильма) я выгнала всех с площадки на пять минут и врубила на полную громкость «Вальс-Бостон». Поплакала, сколько надо было, и пошла дальше работать.

Хоум-видео. На монтаже кино стало тем, что есть сейчас. В сценарии было другое. Хоум-видео в начала фильма и в конце я снимала на VHS сама, этой зимой. Мы собрались маленькой группой с артистами и моим художником во дворе дома, где живет мой отец. Это была самая лучшая и самая короткая смена из всех, что мне доводилось проводить. На самом деле я просто ставлю в кино ту музыку, которая у меня в плеере сейчас. Вот когда монтировала, слушала эти две песни.

Признание поражения. Самое сложное — признать поражение. Ты писал одно — получилось другое. С этим трудно смириться. Это как та свечка, которую Янковский несет в «Ностальгии» у Андрея Арсеньевича. И Тарковский всегда говорил: «Главное — пронести замысел, попытаться его не расплескать». На это нужен опыт. И эту пропасть между тем, что хотелось, и тем, что сложилось, я долго не могла себе простить. Я этот фильм не люблю. Но всякому ребенку нужна любовь, и всякому фильму нужен зритель.

Недоформа. Скажу честно, я короткометражное кино ненавижу. Для меня это всегда недоформа. Даже самые лучшие короткие метры, которые мне доводилось видеть, ощущаются как трейлер чего-то большего.

Мальчик рвется наружу. Я всегда пишу про мальчиков. Мой внутренний мальчик рвется наружу. Это про одиночество, про юношеские страдания, про блуждания в потемках в поисках огонька, про то, что мы рождаемся одни и умираем одни. Про детство, с которым рано или поздно приходиться прощаться.

Тот человек. Всегда веришь, что найдется тот человек, который скажет: «Мне нравится, давай делать». В данном случае замечательные ребята из компании RENTAPHOTO поверили в нас и дали нам огромную скидку на съемочную аппаратуру. Во многом благодаря им удалось сделать это кино. 

Экранизация «Трех сестер». Есть два сценария. Готовлюсь. Первый — экранизация «Трех сестер», которая, судя по всему, тянет на полный метр, к которому я еще не вполне готова. Это из серии: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах». Второй — мой сценарий, который уже три года мечтаю снять. Это вдохновляет. Я очень верю, что получится, наконец, мое кино. Снимать буду этой осенью. Осень — лучшее время для съемок. Пасмурно, свежесть, стальной мокрый асфальт, природа дышит. Красиво.

 

Другие фильмы проекта:

Если вы хотите стать участником проекта, присылайте информацию о себе и своей работе по адресу [email protected].