Скрежет зубовный. К чему приводит несвоевременная инициация

— У меня близнецы 13 лет, Ваня и Вася. Вы представляете, что это такое, когда в доме практически одновременно сносит крышу у двух подростков? — спросила женщина. 

— Представляю приблизительно, сочувствую искренне, — откликнулась я.

— Спасибо, — кивнула она.

Женщина была дорого и стильно одета, накрашена, но вся эта одежда и даже косметика казались какими-то немного «вчерашними», как будто уже потерявшими актуальность, причем в первую очередь для нее самой. Мне отчего-то подумалось, что она недавно рассталась с любовником, но я тут же отогнала эту неуместную мысль и напомнила себе, что двух прямо сейчас куролесящих у нее в голове близнецов вполне достаточно для того, чтобы некоторые детали собственного имиджа вышли из фокуса ее внимания. 

— Расскажите подробнее о том, что происходит.

Подробности оказались вполне стандартными, просто умноженными на два, Ваня плюс Вася.

Резкое снижение успеваемости у обоих. Близнецы всегда учились по-разному, Ваня значительно лучше Васи. Сейчас у Вани почти сплошные тройки по основным предметам, а у Васи ситуация близка к катастрофической. Бросили все кружки, Ваня категорически отказался заниматься с репетитором по математике (он собирался в девятый класс поступать в сильную математическую школу), а Вася оставил спортивную школу, где были не очень большие, но успехи. Хамят напропалую в школе и дома. В семье оскорбляют всех без исключения — мать, отца, бабушку, старшую сестру.

— Хоть между собой-то дружны?

— Я много читала про какую-то там особую близнецовскую связь, — горько усмехнулась мать, — да только ничего подобного. Иначе как «этот козел» они друг друга давно не называют. Сестра Ваське говорит: да что ты несешь, Ваня же точно как ты, вас с виду не все различают. А он ей: «Вот! А ты прикинь, я каждый день, как проснусь, смотрю на него и понимаю, что я сам точно такой же козел. Думаешь, приятно?»

— Друзья у них остались?

— А вот здесь, как ни удивительно, все осталось нормально. Учителя и семья стонут, а с мальчишками все ок. У Васи даже девочка есть, из спортшколы, он с ней уже год встречается, в кино ходит, мороженое покупает, домой провожает, прямо как в старых фильмах. 

— Вы с ней говорили?

— Нет, увы. Она немного дикая, наверное, потому что тоже подросток, старше его на год и выше чуть-чуть, руки-ноги длинные, волосы тоже, свесит их на лицо и буркает оттуда что-то невнятное. Но так вполне вежливая: здравствуйте — до свидания, спасибо — пожалуйста. 

Что же мне делать? Напомнить матери о конечности периода подростковости, научить методике «я-посланий», составить план-чертеж «нерушимых семейных границ и правил» и велеть строго охранять их от временно озверевших близнецов? В общем-то я к этому и склонялась, но одновременно помнила свое ощущение некоего разрыва времен и потому спросила:

— В семье за последнее время что-то еще происходило? Переезд, изменение состава семьи, может быть, какие-то сильные необычные конфликты. Вы — муж, вы — свекровь, дочь с кем-то?

— Дед их умер, — сразу сказала женщина и опустила взгляд. — Отец мужа.

Смерть деда при наличии живого активного отца — это, конечно, не туши свет, но все равно существенный фактор.

— Мальчики были с ним близки? Вы жили вместе?

— Жили отдельно. Близки? В общем да. Он всегда разговаривал с ними, учил их чему-то. Особенно когда они маленькие были. Но последнее время уже не очень…

То есть смерть деда напрямую на поведение мальчишек повлиять скорее не могла. А опосредованно?

— А их сестре сколько лет?

— Але скоро 19 исполнится.

— С ней все в порядке?

— Да, она в институте учится, на втором курсе, ей нравится, и все хорошо.

— Были в свое время подростковые закидоны?

— Практически не было. Мы даже немного удивлялись. Но она, может быть, из-за близнецов с раннего детства несколько покровительственно держалась, помогала мне со взрослой почти позиции. Бабушка у нас болеет давно, и вот Аля часть забот взяла на себя.

Женщина не поднимала глаз с момента сообщения о смерти деда. Теперь я уже буквально чуяла «скелет в шкафу» и не сочла нужным это от нее скрывать.

— Мне кажется, что в вашей семейной истории я не все знаю из того, что может оказаться важным. 

— Да, — женщина подняла глаза, в них удивительным образом стояли, но не проливались слезы. — Может быть, я для того и пришла, чтобы рассказать.

— Тогда рассказывайте.

Женщину звали Валя, Валентина. Она приехала в Ленинград из небольшого городка учиться в техникуме. В городке почти не было работы, поэтому почти все мужчины скрипели зубами от злости и бессилия и пили, а почти все женщины в одиночку или с помощью своих матерей, стиснув зубы, растили детей. Зубы от постоянного скрежета и стискивания были плохие у всех в городке — и у мужчин, и у женщин.

У Вали были хорошие белые зубы и мечта — встретить «настоящего мужчину», такого, как в фильмах и книгах. В жизни она таких никогда не видела, но истово верила, что искусство отражает реальность и где-то они должны быть. Ленинград — город трех революций — казался девушке вполне подходящим местом для их обитания. Чтобы вы правильно понимали, Валя никогда, ни одной минуты не хотела быть содержанкой «настоящего мужчины». В обмен на роскошное ощущение «надежного плеча рядом», которого были лишены все без исключения знакомые ей женщины, она готова была преданно служить избраннику и быть верной соратницей в любом деле. Ушлые девчонки в техникуме, осведомленные о Валиных мечтах, сказали ей, что таких «настоящих мужчин» проще всего поискать на танцах в военных училищах. Достать приглашение туда было непросто, но если очень хочешь, то возможно. Валя с подружкой регулярно ходили на танцы в Макаровку, в Дзержинку, в училище имени Фрунзе и к артиллеристам. Так Валя и познакомилась со Станиславом. Когда представила его подругам, их вердикт был почти единодушным: «Красавчик редкий — лицо, стать, волос, голос — все при нем! Но, Валя, ты ж вроде мужика-мужика хотела, а этот какой-то как бы тютя слегка». Валя пожимала плечами: да, есть такое, но, может, он потом вырастет, заматереет, так сказать.

Станислав дарил цветы и говорил старомодные комплименты. Валя польщенно краснела — у них в городке такие комплименты были не в ходу. Роман развивался. Станислав долго колебался, но все-таки пошел на решительный шаг — представить девушку родителям.

После визита Валю подвезли к общежитию на черной машине. Она, пошатываясь, почти на ощупь прошла по гулкому обшарпанному коридору, вошла в комнату и снопом рухнула на кровать. Девчонки столпились вокруг, сели на кровать, на пол, кто-то принес стакан чая.

— У него отец — генерал, — в наступившей тишине сказала Валя, понимая, что не может промолчать и обмануть ожидания подруг. 

После свадьбы прошло чуть больше полугода. В просторной генеральской квартире у метро «Московская» места всем хватало с лихвой. Валя держалась тихо, всем сочувствовала, включая кошку и домработницу. Кошке разрешали сидеть только на одном стуле из наличествующих двенадцати. Домработница всех боялась, говорила шепотом сквозь знакомо стиснутые зубы и почти не принимала Валиной помощи, хотя та ее регулярно предлагала. Мать Станислава все время чем-то болела и почти не выходила из своей комнаты, где пахло лекарствами. Станислав не хотел быть военным, он хотел быть геологом, носить длинные волосы, играть на гитаре и петь песни. Но все это в общем-то не имело никакого значения, поскольку хозяин квартиры, генерал Иван Васильевич Парамонов, оказался мужчиной Валиной мечты весь — от коротко стриженной седеющей макушки до каблуков ослепительно начищенных ботинок.

Иван Васильевич пригласил Валю к себе в кабинет, отодвинул для нее стул, дождался, пока она сядет, налил ей чаю, себе — рюмку коньяку, открыл коробку конфет, сел на другой стул в противоположной стороне комнаты и сказал:

— Валентина, так дальше продолжаться не может. Вам со Славой следует вступить в кооператив и съехать молодой семьей в отдельную жилплощадь. Разумеется, я помогу деньгами.

Валя тихо заплакала и сказала:

— Конечно. Я все понимаю, Иван Васильевич. Я вас раздражаю и надоела. Простите меня.

Генерал шибанул кулаком по подлокотнику так, что рюмка на столике рядом перевернулась и коньяк вытек. Помолчал, взял себя в руки и сказал:

— Ты — жена моего сына. О таком невозможно говорить. Я не могу. Могу только пить и скрипеть зубами.

Валю, как вы наверняка понимаете, в этот момент прошиб холодный пот. Пить и зубы. Ужас придал ей мужества:

— Когда мне было пять лет, я уже мечтала о вас. Потом мне еще 15 лет говорили, что таких, как вы, на свете не бывает. А потом я вас встретила живьем.

Иван Васильевич думал долго и тяжело. Выпил еще две рюмки коньяка.

— Моя жена тяжело больна. Она родила мне сына. Пока она жива, я ее не оставлю.

— Я понимаю, — кивнула Валя. — Если бы иначе, это были бы уже не вы.

— Не знаю, что ты там себе обо мне напридумывала, но пойми: если ты останешься здесь, я за себя не ручаюсь, — ворчливо сказал Иван Васильевич. — Тебя как кисейную барышню не растили, поэтому все ты понимаешь. Мне 48 лет, и мы с женой из-за ее болезни уже лет пять как не…

Валя поднялась со своего места, сделала несколько шагов, опустилась на пол у ног Ивана Васильевича, глянула снизу вверх и ласково погладила его коленку:

— Я все понимаю. Если прогоните — уйду. Не прогоните — останусь. Я теперь знаю, что вы есть — это уже счастье.

Иван Васильевич зажмурился и зарычал глухо, как собака.

Генерал с женой почти переехали на просторную мрачную дачу в Белоострове. Станислав закончил училище.

— Хочешь, его ушлют, и ты с ним поедешь? — спросил Иван Васильевич. — Это ведь последний шанс для вас.

— Вы знаете, чего я хочу. Но делайте как знаете, — ответила Валя.

Тогда там же, в Белоострове, рядом, купили еще один участок и построили дачу «для молодых». Строили солдаты, Валя ими очень ловко командовала, потом все сама обустраивала, и дача получилась веселая и современная, без генеральской тяжеловесности. Иван Васильевич любил пить чай на веранде «у молодых», говорил, что тут легко дышится. 

Потом Валя родила Алю. Иван Васильевич проводил с девочкой каждую свободную минуту. Помолодел, как будто подурел, и много смеялся. Неожиданно увлекся портретной фотографией — просил Валю встать с подрастающей Алей то на фоне цветущего куста, то на фоне облетающего дерева, долго подбирал выдержку, вникал в тонкости освещения. Делал и цветные фотопортреты друзей и сослуживцев — по духу все без исключения похожие на зарисовки к картине Репина «Заседание Государственного совета». Валя со Станиславом смеялись, а сослуживцам Ивана Васильевича вроде бы нравилось.

Потом родились близнецы.

— От кого все дети-то? — не выдержала я. Меня тоже не растили как кисейную барышню.

— Аля — не знаю. Близнецы точно от Ивана, — спокойно сказала Валентина. — У Славы к тому времени уже любовница была. Она его жалела, понимала, как ему тяжело живется.

— Станислав когда-нибудь предлагал вам все бросить и уехать? Он же не хотел быть военным, так что-нибудь по его выбору — геология, Север, все такое.

— Нет, не предлагал. Если бы он предложил, особенно вначале, я бы почти наверняка согласилась.

— Почему, как вы думаете?

— Он слабый, ему нравится себя жалеть, как стало можно, так он к психологам ходит, ему очень нравится, говорит, что многое понял. Причем он их меняет периодически, чтобы по новой все свои страдания рассказать.

— Что вас больше всего гнетет сейчас? Смерть Ивана?

— Нет. Я была к этому в каком-то смысле готова. Сердце, такие мужчины не лечатся толком. 20 лет счастья — куда же больше? Но он со мной не попрощался.

— Не успел?

— Я была на работе, когда это случилось (я удивилась, почему-то мне казалось, что Валя не работает), с ним были жена и врачи, какое-то время Аля. Когда я приехала, его увезли, и из реанимации уже потом позвонили. Мария Яковлевна, свекровь, мне потом все не один раз подробно рассказывала. Он попрощался, дал пару распоряжений, сказал, где какие бумаги лежат, попросил у нее прощения за все, сыну привет, Але велел бабушку беречь, и передать мальчикам, что они теперь, в связи с его возможной демобилизацией из этого мира, повышаются до звания мужчин.

— Им передали?

— Конечно. И судя по ее рассказу, время и силы у него тогда еще вполне себе были. И мне он, получается, не передал — ни-че-го! Ни одного слова. Как будто меня и не было совсем. И мне все это приснилось. С тех пор я себя так и чувствую — как во сне или под водой. А иногда — как будто я никогда из своего родного городка и не уезжала и до сих пор там сижу и мечтаю. Я один раз даже в отчаянии совсем позвонила ночью на телефон доверия и все кратко рассказала. Спрашиваю: что же мне теперь делать? А там мне отвечают: надо сказать вашим сыновьям правду, это все решит. Я прямо обомлела и представила, как я сейчас близнецов бужу и говорю им: ребята, ваш покойный дедушка был вашим отцом, ваша мама шлюха, ваш папа — ваш сводный брат, бабушка вам в общем-то никто, а насчет старшей сестры без генетического анализа не разберешься. И у нас сразу все налаживается.

— У психологов просто есть алгоритмы, которым их учат, — вступилась я за коллег из телефона доверия.

— Наверное, вы правы, но мне от этого не легче, — понурилась Валентина.

— Так. Давайте по пунктам, — деловито сказала я. — Значит, не сказал перед смертью законной жене: передай мой сердечный привет невестке и по совместительству моей возлюбленной Валечке. Ну или еще что-нибудь такое, более завуалированное. Теперь представим: все-таки сказал. Жене, которая все эти годы… Со смертного одра. Передай, дескать. Это ваш Иван?

Валентина думала долго и тяжело, у нее губы и даже плечи обвисли. Потом подняла взгляд:

— Нет, конечно, нет. Я не подумала. Он не мог так поступить.

— Он обозначил вас именно своим молчанием. Его последние слова были о важном. О главном же он молчал и думал про себя. «Настоящие мужчины» — они всегда такие.

— Да! Да! — Плечи ощутимо расправились.

— Пункт второй. Близнецы. Они сейчас попали в жуткий когнитивный диссонанс. Не от большого ума их кто-то (не будем показывать пальцами) назвал Ваня и Вася, то есть вместе Иван Васильевич. Настоящий Иван Васильевич, их дед, был центральной осью вашего семейного мира. Вокруг него все вертелись на веревочках разной длины. И вот он умирает и со смертного одра призывает близнецов к немедленной инициации — фактически: станьте «настоящими мужчинами», вдвоем замените вашей романтической матери уходящего меня. Заметьте, у него все продумано: бабушку он поручает Але, сыну передает привет и ничего на него не взваливает (чувство вины все-таки, я думаю), а близнецам — кого же? Но им 13 лет. И их нынешняя жизнь вообще не про это. У них до черта своих проблем, они в разгаре гормональной и прочей перестройки. Они бесятся от того, что «отказать нельзя согласиться», и никакая постановка запятой здесь не будет правильной. Да еще их двое, и они видят безвыходность ситуации как в святочном коридоре зеркал, откуда то и дело являются не «суженые-ряженые», а какие-то чудовища.

— Что же мне делать? Они оба во сне скрипят зубами.

— Пьяные домой еще не приходили? — усмехнулась я.

— Украли у Ивана из кабинета бутылку коньяка и выпили с приятелем на троих в дачном гараже. Там же и вытошнились.

— Мы знаем, что в крайней ситуации вы способны говорить кратко и внятно. Идете и максимально кратко, каждому по отдельности, как гвозди в доску: дед Иван был прекрасен, но ты ни в коем случае не обязан его заменять. Можешь меня не поддерживать, стать геологом, выкраситься в зеленый цвет и петь козлиным голосом. Каждый из вас все равно потом (или прямо сейчас) будет поддерживать не меня, а свою девочку с длинными ногами-руками-волосами — гены-то Ивана куда денешь?

— Вы думаете, поможет?

— Не сделаете, не узнаете.

— Пошла, спасибо.

 ***

Мальчиков я потом видела на профориентации. Они оба знали, чего хотят, и мне кажется, что Валентина привела их просто мне показать и похвастаться. Очень эффектные юноши. Но Вася все с той же девочкой на тот момент так и встречался. Она уже поступила в физкультурный институт Лесгафта, и он собирался туда же. А Ваня хотел стать программистом.

А что вы думаете об этом? Обсудить тему и поспорить с автором теперь можно в комментариях к материалу

Больше текстов о психологии, отношениях, детях и образовании — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Личное». Присоединяйтесь